— Должен признаться, что, по-моему, тоже. Где мы, Голан?

— Точно на один шаг впереди, в калганском регионе. У нас еще долгий путь, и прежде чем мы сделаем второй шаг, мы проверим точность прыжка.

— Меня беспокоит, где Галактика?

— Вокруг нас, Янов. Если мы правильно сфокусируем видеоэкран, мы увидим более далекие ее части как светящуюся полосу через все небо.

— Млечный путь! — радостно воскликнул профессор. — Почти все миры видят его на своем небосклоне, но не на Терминусе. Покажите мне его, дружище!

Видеоэкран повернулся, плывущее через небо звездное сияние почти заполнило небо. Экран поворачивался за сиянием, оно утончалось, а затем разрасталось снова.

Тревиз пояснил:

— Оно утолщается к центру Галактики. Млечный путь был бы шире и ярче, если бы не темные облака в витках спирали. Нечто подобное мы бы увидели с большинства планет.

— И с Земли тоже.

— Млечный путь — не отличительный признак. Он не может служить определяющей характеристикой.

— Ну, конечно, нет. Однако, вы не знаете... Вы изучали историю науки?

— Не всерьез, хотя кое-что поклевал. Во всяком случае, если у вас есть вопросы, не рассчитывайте на меня как на эксперта.

— Как раз в связи с этим прыжком мне пришло в голову кое-что, смутившее меня. Можно разработать описание Вселенной, в которой гиперпространственные путешествия невозможны, и где скорость света является окончательной?

— Конечно.

— В этих условиях геометрия Вселенной такова, что нельзя совершить путешествие, только что проделанное нами, в меньшее время, чем этот путь прошел бы луч света. А если мы совершим его со скоростью света, наше представление о времени не совпадет с общим во Вселенной. Если это место, скажем, в сорока парсеках от Терминуса и если мы пройдем его со скоростью света, мы почувствуем ошибки во времени, но на Терминусе и во всей Галактике должно пройти около ста тридцати лет. А мы совершили это путешествие не со скоростью света, а в тысячи раз быстрее, однако же, мы не опередили время.

Надеюсь, по крайней мере.

— Не надейтесь получить от меня математические расчеты гиперпространственной теории. Могу сказать только, что если бы вы путешествовали со скоростью света в нормальном пространстве, время действительно опережалось бы на 3, 26 года с каждым парсеком, как вы и подсчитали. Так называемая релятивистская Вселенная, которую человечество понимало очень давно, еще в предыстории — хотя это уже по вашему ведомству — остается, и ее законы не были отменены. В наших гиперпространственных прыжках, однако, мы каким-то образом нарушаем эти условия. Здесь действует относительность, но правила другие. В Гиперпространстве Галактика — крошечный предмет, бесконечно малая точка, и релятивистских эффектов вообще нет.

В математических формулировках космологии для Галактики существует два символа: «Р» — для «релятивистской» Галактики, где скорость света является максимумом, и «Г» — для «гиперпространственной» Галактики, где скорость реально не изменяется. В гиперпространстве оценка всей скорости — нуль, и мы не двигались; относительно же самого пространства скорость бесконечна. Вряд ли я смогу объяснить лучше.

Все остальные расчеты теоретической физики оставим студентам. Больше чем уверен — студент попадет в капкан, и будет оставаться там, потея, пока кто-нибудь из старших не поможет ему выбраться. Я когда-то и сам чуть не пропал.

Пилорат некоторое время серьезно обдумывал услышанное, а потом спросил с некоторой растерянностью:

— А которая же Галактика настоящая?

— И та, и другая, в зависимости от того, что вы собираетесь делать.

Если вы вернетесь на Терминус, вы можете проехать по поверхности на каре, а через океан перелететь в самолете. В том и в другом случае условия различны, так что, который же Терминус настоящий — твердая поверхность или океан?

Пилорат кивнул.

— Аналогии всегда рискованны, — сказал он, — но я, скорее, приму их, чем стану напрягать разум, размышляя насчет гиперпространства. Я лучше сосредоточусь на том, что мы сделали и делаем сейчас.

— Рассматривайте произошедшее, — предложил Тревиз, — как первую остановку на пути к Земле.

И про себя подумал: «или на пути куда-нибудь еще».

— Ну, — сказал Тревиз, — я зря потратил день.

— Да? — Пилорат посмотрел на него из-за своего аккуратного каталога. — В каком смысле?

— Я не поверил компьютеру, и поэтому сравнил наше теперешнее положение с его расчетами. Разница незначительна. Заметной ошибки нет.

— Но ведь это хорошо, не так ли?

— Более чем хорошо, это невероятно. Я никогда не слышал ни о чем подобном. Я совершал прыжки и управлял ими различными способами. В училище я разработал прыжок с ручным компьютером, а затем послал гипертранслятор проверить результат.

Естественно, я не мог послать настоящий корабль — по недостатку опыта я запросто мог загнать его внутрь звезды. Ничего плохого я ни разу не сделал, конечно, но ошибка всегда была значительной. Ошибка бывает всегда, даже у специалистов. Она просто должна быть, потому что слишком много переменных.

Геометрия пространства слишком сложна, а гиперпространство включает в себя все ее сложности плюс и свои собственные, на понимание которых мы даже претендовать не можем. Вот поэтому мы идем шажочками вместо того, чтобы сделать один большой прыжок отсюда в Сейшел. Чем больше расстояние, тем больше ошибок.

— Но вы сказали, что этот компьютер не сделал ошибки.

— Компьютер сказал, что он не сделал ошибки. Я велел ему сравнить наше положение с расчетным. Он сказал, что оба положения идентичны в границах их измерения, и я подумал: а что, если он лжет?

До этих слов Пилорат держал свой каталог в руках, теперь он отложил его и выглядел потрясенным.

— Вы шутите? Компьютер не может лгать. Или вы думаете, что он неисправен?

— Нет, этого я не думал. Я подумал, что он солгал. Этот компьютер настолько совершенен, что я думал о нем как о человеке. Он достаточно человечен, чтобы гордиться — и, возможно, солгать. Я дал ему команду разработать путь через гиперпространство ближе к Сейшел-столице Союза Сейшел. Он это сделал и начертил курс в двадцать девять прыжков, что является высокомерием самого худшего сорта.