— На чрезвычайном заседании Совета, созванном Спикером Деларме...

— Без вашего согласия, Первый Спикер?

— Для того, что она хотела, достаточно было согласия трех Спикеров, не включая меня. Так вот, на этом заседании, вы были обвинены, Спикер Джиндибел, в неспособности занимать пост Спикера, и вы должны предстать перед судом. Впервые за три столетия закон об импичменте коснулся Спикера.

Джиндибел поинтересовался, стараясь скрыть волнение:

— Надеюсь вы не голосовали за обвинение?

— Нет, но я оказался в одиночестве. Все остальные проголосовали единогласно — десять против одного — за обвинение. Вы знаете, что для импичмента требуется восемь голосов, включая Первого Спикера, или десять — без него.

— Но я не присутствовал.

— Вы и не могли присутствовать.

— Я мог бы защищаться.

— Не на этой стадии. Прецедентов было мало, но они ясны. Ваша защита будет на суде, который состоится, естественно, как можно скорее.

Джиндибел опустил голову и задумался. Затем он сказал:

— Это не очень огорчает меня, Первый Спикер. Я думаю, ваш первоначальный инстинкт был верным. Дело Тревиза превыше всего. Я не могу просить об отсрочке суда на основании этого?

Первый Спикер поднял руку.

— Я не осуждаю вас за то, что вы не поняли ситуацию, Спикер. Импичмент — явление столь редкое, что я сам был вынужден просмотреть законные процедуры. Ничто не предшествует суду. Мы вынуждены идти прямо в суд, отложив все остальные дела.

Джиндибел уперся кулаками в стол и наклонился к Первому Спикеру.

— Вы это всерьез?

— Таков закон.

— Закон не может быть поставлен на пути явной, существующей опасности.

— Для Совета, Спикер Джиндибел, явная и существующая опасность — вы! Нет, послушайте меня. Закон, обосновывающий это, опирается на убеждение, что нет ничего более важного, чем возможность коррупции или злоупотребления властью со стороны Спикера.

— Но я не виновен ни в том, ни в другом, Первый Спикер, и вы это знаете. Это дело — личная месть со стороны Спикера Деларме. Если и есть злоупотребления властью, то только с ее стороны. Мое преступление в том, что я никогда не искал популярности — это я признаю — И мало обращал внимания на дураков, которые достаточно стары, чтобы выжить из ума, но достаточно молоды, чтобы иметь власть.

— Вроде меня, Спикер?

Джиндибел вздохнул.

— Ну вот, опять я сказал не то. Я не имел в виду вас, Первый Спикер. Ладно, пусть будет немедленно. Хоть завтра. Даже лучше — сегодня вечером. Освободимся от него и перейдем к делу Тревиза. Мы не имеем права ждать.

— Спикер Джиндибел, мне кажется, что вы не до конца поняли ситуацию.

Перед нами обвинение, а нас только двое. Убедить никого не удастся. В любом случае вы будите осуждены! И тогда вы уже не будете членом Совета и ничего более не скажете в общественной политике. Вы, в сущности, даже не сможете голосовать на ежегодном собрании Ассамблеи.

— И вы ничего не сделаете, чтобы предотвратить это?

— Я не могу. Я буду провален единогласно, и тогда мне останется только уйти в отставку, что, я думаю, порадует Спикеров.

— И Первым Спикером станет Деларме?

— Это более чем вероятно.

— Но этого нельзя допустить!

— Поэтому я буду голосовать за ваше осуждение.

Джиндибел глубоко вздохнул.

— Все равно, я требую немедленного суда!

— Вам нужно время, чтобы подготовить свою защиту.

— Какую защиту? Они ведь не станут ничего слушать. Немедленный суд!

— Совету нужно время, чтобы подготовить свою защиту и свое дело.

— Дела у них нет, да они его и не хотят. Они уже осудили меня в своих мыслях, больше ничего не требуется. В сущности, они скорее осудят меня завтра, чем послезавтра, и сегодня вечером скорее, чем завтра. Предложите им это.

Первый Спикер встал. Они смотрели друг на друга через стол.

Шандисс спросил:

— Почему вы так торопитесь?

— Дело Тревиза не может ждать.

— Когда вы будете осуждены, я останусь беспомощным против объединившегося Совета, что мы можем сделать?

Джиндибел громко прошептал:

— Не бойтесь! Несмотря ни на что, я не буду осужден!