Бабушка Глеба жила в собственном захудалом домике почти на самой окраине одного из рабочих поселков, разбросанных здесь и там, на довольно обширной территории горняцкого моногорода.

– Это, надо ж, кто по мою душу объявился!

Едва он ступил на порог, бабуля, раскрыв объятия дорогому внучку, ринулась к нему навстречу. Прижимаясь к ее теплой груди, Глеб едва не расчувствовался. Обида до самых краев переполняла его сердце. Но ему не хотелось, чтобы бабуля жалела его. Ведь он, все-таки, был мужчиной.

– Давненько! Давненько ко мне не захаживал, соколик, ты – мой! Что? Небось, соскучился? Вспомнил, что кроме матери у тебя еще и я есть!

– Вспомнил, вспомнил, бабуль! – согласно кивнул Глеб.

Отступив на шаг, старая женщина внимательно посмотрела на дорогого внучка.

– Или я не права, и пришел ты ко мне совсем по другому случаю? Ладно. Садись скорей за стол! Щас досыта всем подряд накормлю. А ты сам мне все потом расскажешь. Договорились?

– Договорились, бабуль!

Глеб не хотел перечить мудрой женщине. Наоборот. Именно в ней он искал своего верного союзника.

Наконец, с обедом было покончено.

– А сколь перчатки-то стоят?

Глеб в ответ лишь пожал плечами.

– Гринька сказывал, что дорого.

– Ну, да ладно! На смерть берегла… Значит, еще рано мне помирать. Успею до этого случая деньжат прикопить!

И бабуля, скрывшись в окутанной полумраком спаленке, скоро вышла из нее и решительно сунула Глебу в руку довольно крупную купюру.

– А, что дальше делать… Ты сам знаешь! Одна нога – здесь, другая – там… С матерью твоей я по душам тоже поговорю…

Но та, как будто бы наперед все знала. И в то время как Глеб, ликуя в душе, примерял новенькие перчатки, внезапно объявилась на пороге отчего дома.

– Мам! Ну, зачем ты, зачем, мальчишку балуешь? Ведь извергом вырастет из-за этого окаянного бокса! Сама, что ли, не понимаешь? Мой-то придурок тоже поначалу этим грешил. Все геройствовал. Ходил по улице и всем физиономии чистил. Посмотрите, вот, мол, я – какой орел!..

– Чего ты разошлась не на шутку, Маша! Орел, сама знаешь, высоко в небе парит. А этот, твой… Тьфу! Не знаю даже, как его назвать-то! Шалопая бессовестного… Каждый день на карачках домой приползал… А, ты говоришь, орел!.. Червяк – он, дождевой, а – не птица благородная! Змей подколодный! Чтоб ему… Прости, господи!

Они еще какое-то время спорили, если это можно было назвать спором. Но, в конце концов, Марье Сергеевне все изрядно надоело. Устало махнув рукой, она направилась к порогу.

– Как знаешь, мам! Но потом, ты во всем будешь виновата! Ты!..

– Ой, ну надо же усовестила…

– Да, нет! Это я – так. К слову…

Провожая мать, Глеб неуверенно глянул на нее исподлобья.

– Чего смотришь: давно не видел? – нахмурившись, спросила Марья Сергеевна. – Совести у тебя нет! На что попало, у бабушки последние гроши вымогаешь…

– Бабуля сама мне денег дала! Я ее не просил! – огрызнулся Глеб.

– Ну, дала, дала! – передразнила его мать. – А ты бы не брал! Но раз ты, и впрямь, как твой отец, решил быть!..

– Да, не буду я, как мой отец! Никогда таким не буду! Слышишь, ма? Сколько раз повторять?

– Ага! Зарекался медведь, когда спит, не храпеть!..

Накинув осеннее пальто, она стояла у порога, словно ждала чего-то.

– Собирайся, домой пойдем!

– А можно, я у бабули переночую?

– Нельзя! – буквально рявкнула на него Марья Сергеевна.

– Да, что с тобой такое, ей богу, творится?

Старая женщина обиженно поджала губы.

– Пусть Глеб сегодня у меня переночует! Что – в этом плохого? Ведь не чужая я – ему… И мне веселей будет! Одной-то – все время, знаешь, каково!.. А Глеб у меня и так давно не был…

– Извини, мам! Сама не понимаю, что на меня нашло…

И, толкнув дверь, она вышла в сенцы, даже не взглянув на сына.

Мария Сергеевна, хоть уже давно и разменяла четвертый десяток, до сих пор была женщиной довольно привлекательной. Черноокой, стройной, как газель, с густой прядью темных немного жестковатых волос до самых плеч. С бледно-розовым румянцем на немного впалых щеках, что придавало всегдашнему выражению ее лица некоторую утонченность и изысканность. Оставшись без мужа, она все еще надеялась устроить свою личную жизнь… И однажды ей повстречался тот, кто, как ей казалось, мог сделать ее счастливой!..

Но в действительности произошло то, чего Мария Сергеевна даже в самом страшном сне не могла себе представить…

Ухажер матери не понравился Глебу с того самого раза, как он впервые его увидел. Весь какой-то прилизанный. Взгляд из-под темных бровей хитрющий, как у человека, который собственную выгоду никогда не упустит. Марья Сергеевна звала его Витя. А иногда, наверно, для важности, Виктор Иванович. Что у него, у этого Виктора Ивановича, таилось на уме, никогда нельзя было знать наперед. Говорил он мало. Зато ел всегда за двоих. И это при его-то худобе! Когда мать Глеба о чем-нибудь спрашивала его, он неопределенно пожимал плечами или же отвечал односложно. Либо «да», либо «нет».

– Ма! И, где ты такого урода выцепила, открой тайну? – состроив презрительную мину, однажды поинтересовался Глеб.

Марья Сергеевна строго взглянула на сына.

– Не смей так отзываться о человеке, которого ты пока что совсем не знаешь!

– Человеке?! Да он же – конченный! У него это на роже написано…

– Что?! Что ты сказал?

Мать в сердцах треснула кулаком по столу так, что тарелка, упав на пол, раскололась напополам.

Глеб никак не ожидал от нее подобной реакции.

– Ты – что, влюбилась?..

– А тебе-то – какая разница?! Ревнуешь, что ли?!

Фыркнув, Глеб равнодушно пожал плечами.

– Вот еще скажешь тоже! Было б к кому… Хоть бы раз в дом булку хлеба принес! А то сидит на твоей шее и не чешется. Как будто бы так и должно быть…

Глеб заметил, как в глазах Марьи Сергеевны блеснули слезы. А когда одна из них покатилась по ее щеке, она со злостью утерла ее ладонью.

– С отцом твоим, когда он выйдет из тюрьмы, я больше жить не стану! Ты скоро повзрослеешь. У тебя своя семья будет. А мне – что, прикажешь одной век коротать?

Почему-то Глебу стало вдруг ее жаль. «А ведь она по-своему права!» – немного поразмыслив, решил он.

– Прости, мам! Это я – так, ляпнул сгоряча, не подумав!

– Вот-вот! У тебя с твоим боксом совсем мозги отшибло. Сперва думай, а потом говори. А то, я гляжу, смотришь ты на Виктора, ну, прямо-таки, серым волчонком… Что он, скажи, тебе плохого сделал?

– Да, пока что, ничего! А сделает, сам потом пожалеет!

– Сынок, давай договоримся! Ты свои угрозы оставь при себе. Ладно? А то, не дай бог, натворишь дел, потом поздно будет! Виктор Иванович, сам знаешь, где работает. Так, что, ты поаккуратнее с ним будь…

– Ага! Мент, он и есть мент! Тот же – бандит, только – в форме…

– Прекрати сейчас же, я тебе сказала! Он – хороший и очень порядочный человек!

– Ну-ну! Только живет за твой счет…

– Так, не за твой же! – снова вспылила мать. – К тому же, зарплату ему пока что еще не давали…

Но Глеб ни одному ее слову не верил. Не нравился ему этот тип, и – все тут! Он, словно нутром, чуял, что тот еще себя покажет!.. Во всей своей красе!

Так оно и вышло.

Однажды Глеб, вернувшись со школы, обнаружил, что дома он – не один. «Странно! – это было первое, что пришло ему в голову. – Почему мент – не на работе?» Сняв верхнюю одежду и обувь, Глеб направился, было, в свою комнату. Но Виктор Иванович Головнин был тут, как тут! Он словно прочел его мысли.

– Ты, я вижу, удивлен? – с деланной улыбкой спросил он.

– А чему удивляться-то? – огрызнулся Глеб в ответ. – Я бы на месте моей матери не доверил вам ключи от нашей квартиры.

– Не доверил, говоришь?

– Вот именно! Имею право!

– Конечно, имеешь! – согласно кивнул Виктор Иванович. – Только вот красть-то в вашей квартире нечего.

– Ну, это как сказать! При желании…