– Понимаю, – кивнул инспектор. – Во сколько закончил работать Алексей?

– Это я могу сказать достаточно точно, потому что он, вопреки обыкновению, припозднился. Он вышел из комнаты в половине шестого. Вид у него был уставший, даже расстроенный. В ответ на мои расспросы, он успокоил меня и объяснил, что «завис» компьютер. Потом произошли накладки с почтой. Конечно же, ему пришлось потратить время на то, чтобы все уладить…. Затем он заметно оживился и решил прогуляться!

– И он пошел в иконописную мастерскую?

– Думаю, что да! Но я не уверен…. Понимаете, мне бы в голову не пришло проследить за ним! Он часто выходил на короткие вечерние прогулки – по Тополиной аллее или к Лебяжьим прудам. Иногда я вдруг встречал его рядом с Усадьбой…. У нас красивые места! Маршрут можно выбрать любой.

– Скажите, Марья, – повернулся Даниил к дивану с готическими башенками, на котором перед столом сидели женщины. Марья от неожиданности вздрогнула и выронила из руки клубнику. – Простите, я не хотел вас напугать. Вспомните, пожалуйста, заходил к вам вчера Алексей после половины шестого вечера!

– Да. – Без колебаний сказала Маша. – Он заглянул к нам, чтобы узнать как дела. Сначала он был каким-то…. тихим и уставшим. Но быстро пришел в себя, начал дурачиться…. Отец Косьма дал нам большую работу – к празднику написать две иконы. Сегодня мы с Глашей хотели начать их. Поэтому вчера всю вторую половину дня творили краски.

– Что делали?

– Натирали краски. Ну… как вам сказать – тёрли их на специальном стекле. Чтобы ими можно было работать. Это длительный процесс – нам нужно было двенадцать цветов, несколько красок нужно приготавливать в большом количестве….

– А в магазине купить нельзя? – захлопал светлыми ресницами Даниил.

Маша вздохнула:

– Нет!

– И что было дальше?

– Он взял у меня из рук курант…

– Что?

– Курант! Это такой хрустальный инструмент, похожий на широкий пестик для ступки. Им смешивают краски с эмульсией….

– С чем?

– С яичной эмульсией. И начал тереть кобальт…

– Что?

Теперь уже вздохнула сидящая рядом Глафира. Маша терпеливо пояснила:

– Кобальт. Оттенок синей краски.

– Продолжайте…

– Он очень резво взялся за дело! Вошел в азарт, начал рассказывать историю из жизни Скучновских гусар и… и мы с Глашей его выгнали.

– Хи-хи-хи…. – тоненько присвистнул Толик из своего угла.

– Почему? – не понял Даниил, мельком глянув на гору пирожков, которые его дружок навалил на свою тарелку.

– Видите ли, – ответила вместо Марьи Глаша, – творение красок для икон – это тоже часть таинства иконописи. Писать Святой Лик красками, сотворенными не под молитву, а под рассказы про местное гусарство – невозможно!

– А-а! – Сообразил инспектор. – И поэтому вы его выгнали.

– Вне всякого сомнения.

– Что было потом?

– Почти сразу он ушел. Побалагурил еще рядом с буфетом, пробовал жонглировать чашками. Хорошо, что ни одной не разбил. Потом поставил все на место и исчез. Это было в начале седьмого. Приблизительно в шесть с четвертью.

– Вы его еще видели?

– Нет! – Вместе ответили девушки.

– Чем вы занимались после этого?

– Мы работали до половины восьмого. Потом заперли мастерскую и разошлись.

– Куда?

Первой ответила Глафира:

– Я торопилась домой. Когда я шла мимо веранды, видела Карпа Палыча. Он входил в двери своего дома со стопкой старых газет в руке. Мы пожелали друг другу доброго вечера.

– Именно так! До девятнадцати тридцати я отдыхал на веранде в старом плетеном кресле – своем любимом. Я читал газеты за 1899 год. Очень проголодался и решил перекусить что-нибудь, не дожидаясь Алексея. – Накладывая в свою плошку салат из мелко наструганных огурчиков, вклинился в разговор Карп.

– Почему вы торопились?

Глаша неопределенно пожала плечами.

– Это имеет значение?

– Безусловно.

– Ну, хорошо…. К восьми часам я ждала гостя.

– Это кого? – слаженно, как солдаты на линейке, спросили хором Толик и Даниил.

– Смею предположить, – осторожно ответила Глафира, – Что к убийству это не имеет отношения.

– И, тем не менее…. Будьте добры ответить! – Толик набычился и отодвинул от себя тарелку с салатом и ветчиной. Даниил же напротив, недрогнувшей рукой насыпал себе полную миску картошки и щедро полил его густым кетчупом домашнего приготовления:

– Ну! Мы ждем-с!

Глафира была бесстрастна, только в уголках губ чуть заметно промелькнула тень улыбки, да в ее ровном голосе на мгновение послышалась покорность обстоятельствам:

– В восемь ко мне пришла Наталья, медсестра из поликлиники.

– Тьфу ты! – облегченно стукнул себя по коленке Толик. – Гость…. Тоже мне! И долго она у тебя время отнимала? Опять ее, видимо, очередной мужик бросил?

– Именно так. Мы проболтали часов до десяти, может быть дольше…. Наталья ушла в клуб, а я приняла душ, помолилась, и легла в кровать читать книгу. Во сколько я уснула – не знаю. Было лень поворачивать голову и глядеть на часы.

– Больше к вам никто не заходил? – равнодушно спросил Даниил.

– Нет, я была одна.

– Хорошо. А вы, Марья, как провели вечер?

Маша сидела на диване, расстроенная и бледная, на ее блюдце лежали несколько ягод клубники, в которые она нервно втыкала деревянные зубочистки. Она, как и ее подруга, за весь вечер ни к чему на столе не притронулась.

– Обычно мы с Глафирой вместе уходим из монастыря. Наши дома стоят недалеко друг от друга, мы расстаемся в самом начале Верхней улицы. Но вчера я решила сходить к родственнице в Петушки. Это недалеко – в получасе ходьбы….

– Во сколько вы пришли к родственнице?

– Я…. Я не пошла к ней.

– Почему?

– Не знаю…. У меня было тяжело на душе. Я решила просто погулять, побродить в парке у Усадьбы. Но в начале девятого я почувствовала усталость… и пошла домой. Спать легла рано, часов в десять. Бабушка, которая вчера гостила у меня, постоянно приставала ко мне с расспросами – отчего я такая грустная, почему я такая бледная…

– Почему же вы были грустная и бледная? – отправляя в рот картофелину, поинтересовался Даниил.

– Я была расстроена.

– Чем!

– Разговором со своей подругой. Днем мы обсуждали кое – что…. Я очень доверяю Глаше во многих вопросах. Те выводы, к которым мы пришли, выбили меня из колеи. Я была как в тумане…

– О чем шел разговор? Только не говорите, пожалуйста, что считаете это не относящимся к убийству.

– К убийству это отношения не имеет, ручаюсь вам. Но я не буду скрывать от вас темы разговора – теперь это уже ни для кого не имеет никакого значения. Мы болтали с Глашей о предстоящем отпуске, о будущей свадьбе. Она всегда почему-то упорно обходила эту тему. Вчера я насела на нее и вынудила объяснить столь странное отношение к моим ожиданиям.

– И что же?

– Глаша сказала, что сомневается в том, что свадьба когда-нибудь состоится. Назвала Алексея шутом гороховым и попросила быть осторожнее с ним.

В комнате повисла тишина.

– Вы можете объяснить это? – обратился к Глафире Даниил.

– Очень не хотелось бы….

Толик нервно забарабанил ботинками по полу, и она неохотно продолжила:

– Как сказала Маша, это уже действительно не имеет никакого значения…. Свое мнение я держала при себе, никогда не позволяя никаких намеков в адрес этого человека. Но… Я не верила Алексею. И вообще, очень не любила его.

За окном частота и густота грозовых взрывов достигла наивысшей концентрации. Гром нагнал страх и тоску на всех припозднившихся прохожих и редких птиц.

Природа и город мучительно замерли в ожидании грозы. Но чернобрюхая рыхлая туча, затянувшая все жизненное пространство в две трети неба, никак не могла разродиться первыми каплями.

Все томились…..

– Глаша, будь благоразумна! – воскликнул Карп, приподнимаясь. – Я думаю, сейчас не время для подобных заявлений.