Егорка охнул, глянул на ладони и стремглав бросился со двора.

Гроза собиралась долго, как молодая вдова на бал.

Пугать начала заранее – сначала, не торопясь, узко залила далекий горизонт густыми чернилами, затем, видимо для острастки, мелко засеяла черное поле частыми всполохами алых молний. Горячий воздух в ожидании непогоды сделался совсем стеклянным и непригодным для жизни! Раскаленное марево встало столбом и, парализовав последний слабый ветерок, накрыло город Скучный жаркой липкой испариной.

Утомленные предгрозовым прологом, Марья и Глафира чуть живые добрались до дома Карпа Петровича только после семи часов вечера. В руках у них были внушительные сумки, будто бы они собрались в долгую поездку.

Карп ждал их, стоя на балкончике второго этажа с растерянным и помятым лицом. В доме стоял запах беды – густо относило мятными каплями, хлоркой и подгоревшей картошкой. Окна были распахнуты, но положения это не спасало….

Женщины поднялись на второй этаж и заняли большую комнату, которая была хороша хотя бы тем, что в ее узкие глубокие окна солнце проникало неохотно и быстро гасло в фиолетовых плюшевых шторах.

Разобрав кое-как сумки, они вышли на узкий балкончик. Облокотились на серые каменные перила, устало оглядели окрестности.

Жизнь на Нижней улице осторожно продолжалась, атмосфера была пронизана ожиданием грозы, осознанием реальности убийства и общим от этого напряжением….

Маша больше не плакала. Ее серые глаза глядели на мир строго и вопросительно. Но иногда она вдруг будто вспоминало о чем-то, на лицо ее тут же набегала черная туча, и тогда во взгляде появлялся ужас и беспомощность.

Глаша наблюдала за этими метаморфозами безмолвно, не задавая вопросов. Но на душе у нее было неспокойно – слишком уж хорошо знала она свою давнюю подружку, чтобы безошибочно угадать, что та что-то скрывает…

– Отец Косьма сказал, что все Алешины вещи украли. Вместе с его чемоданом….

– Ужас! Из-за кучи тряпок человека убили.

Тут Маша встрепенулась и указала рукой вдаль, в сторону утопающей в пыльной дымке Чайной улицы.

– Едут!

Глаша пригляделась – обогнув угол старинной островерхой готической башни, в коей ныне располагался книжный магазин, на булыжную дорогу вырулила полицейская машина. Была она еще совсем маленькая, не больше ногтя, но приближалась резво, распугивая куриц и мужичков с тачками короткими молниями на синей плоской «мигалке».

– Вот и слава Богу. – Сдержанно молвила Глафира и потянула подругу за рукав. – Пойдем. Думаю, нужно ужин собрать….

***

Даниил получал неожиданное удовольствие от езды. Испортить удовольствие не могла даже выщербленная булыжная мостовая, на которой трясло не хуже чем на тёткиной стиральной доске…. Он сдержанно улыбался. Эта улыбка была перманентным ответом на эмоциональный монолог Толика, ловко крутящего руль:

– Вот я и говорю – бросай ты к едрене-фене свою Москву, давай обратно – в родные палестины…. Посмотри, город как отстроили!! Заблудиться можно! Мне шеф не раз говорил: « Анатолий, бери участок в новом микрорайоне, квартиру выхлопочем!» – Толик заговорщицки склонился к уху Даниила. – Наш шеф с мэром каждый месяц в бане в Охотничьем Домике, что на Дальнем озере, париться…. Так вот: «Квартиру», – говорит, – «выхлопочем!» А я – ни в какую! Мои родители с сестрами живут в новом микрорайоне в квартире – ногу поставить некуда. Нет!!! Я старый город ни на что не променяю! Вот! Гляди – помнишь??? Университет! Ты туда поступить мечтал! Эх, кабы не Москва! Отремонтировали – не узнать! А вот Театр! Все не выучу, как он по-новому теперь называется…. Слово какое-то греческое…. А вот гляди-гляди! Магазин «Комод»! Совсем не изменился! А за ним….

– «Дом Кукол»! – вставил слово Даниил, наклонившись вперед, чтобы лучше видеть. – Помнишь, как мы в этот волшебный магазин за новогодними петардами бегали? По очереди, чтобы побольше набрать! И ведь набрали же! А потом….

– А потом…. Эхе-хе!!! Да! Было дело!!! Чего теперь старое-то вспоминать…. Так мы с тобой с тех пор из «полиции» и не выбрались!

В машине раздался дружный гогот. И, отвечая ему, далеко в небе провернулся первый долгожданный раскат грома.

Выехали на Нижнюю улицу.

– Домой заскочим? – спросил Даниил.

– Еще чего! – отмахнулся Толик. – Не выберешься потом. Я тетке велел пирогов в монастырь отнести. Посидим у Карпа, оглядимся, поговорим. Поможешь по дружбе?

– От тебя разве отвертишься? – туманно ответил Даниил.

– Ты наши протоколы видел. Заключение из лаборатории…. – Толик вопросительно глянул другу в глаза. – Что скажешь? Как тебе «Дело»?

– «Дело» как дело…. Разберемся! Почему ты один крутишься – следователь где?

– Был следователь. Приказал факты по убитому собрать и укатил. У него таких «Дел» – как у меня волос на голове. Здесь тебе не Москва.

Несколько минут ехали молча. Потом Толик резко вывернул руль, и машина ловко вкрутилась в замысловатый подъем, коротко взвыла и вынырнула в середине Тополиной аллеи, ведущей от старой Усадьбы на Верхней улице, прямо к воротам монастыря.

Ворота давно были сняты и, выражаясь языком реставраторов, утрачены. Но каменные колонны, на которых они висели, стояли на месте, обозначая границы музейной епархии. Миновав их, машина подпрыгнула на паре кочек и остановилась у открытой веранды бывшего певческого корпуса.

Даниил вышел на улицу первым и застыл, оглядывая с холма открывшийся вид. По выражению его всегда непроницаемого лица трудно было прочитать, какое впечатление произвели на блудного сына красоты вечернего провинциального града.

Участковый уполномоченный Толик напротив, выказывал крайнюю озабоченность и проделывал кучу наполненных тайным смыслом манипуляций. Он облизнул палец и определил направление ветра. Потом, приставив ко лбу ладонь козырьком, внимательно изучил чернильную тучу, уже затянувшую полнеба и начавшую кое-где гасить солнечные лучи. Затем сбегал к старому каретному сараю и заглянул внутрь, распугав во все стороны монастырских котов.

– О чем хлопочешь? – заинтересованно спросил Даниил.

– Загоню-ка я свою старуху под крышу! – воспоследовал исчерпывающий ответ. После чего Толик сел обратно за руль и направил машину в сторону каретного сарая. – Ты иди пока, знакомься!

Даниил проводил взглядом автомобиль и направился к дому.

Ступив на широкие, до чистого блеска вытертые доски пола широкой веранды, Даниил испытал странное чувство…. Описать его он не брался, потому что такое было с ним впервые и определению поддавалось трудно. Он будто бы погрузился в другой мир и другое время. На него тихо накатывалась иная реальность, тайно сосуществующая рядом с привычной жизнью…. Словно невидимый, но всемогущий режиссер расставил декорации, приглушил свет, подготовил сценарий и, наконец, собрал персонажей в определенное время и место.

Тяжелая двухстворчатая дверь, крашенная в серую краску, была открыта. Прихожая поражала своими размерами и обстановкой! Прямо рядом со входом помещалось нелепое чучело медведя. Лесное чудище стояло на задних лапах, широко разинув полную зубов пасть. Язык его, сделанный из красного атласа, совершенно по-хулигански высовывался наружу. В передних лапах зверь держал посеребренный ободранный поднос.

– Без комментариев! – буркнул под нос Даниил и прошел дальше.

В квадратный холл выходили четыре двери. Одна из них, по правую руку, ближняя к входу, была опечатана. Следующая за ней, по правую же руку, была приоткрыта и, судя по доносившимся из-за нее запахам и звукам, скрывала за собой кухню.

Прямо по центру, напротив входа в дом, располагалось высокое арочное окно, замысловато задрапированное золотисто-бурым атласом. Ровно под ним начинался провал каменной лестницы, уходивший далеко в чрево дома.

В простенках между дверьми стояли серого мрамора полированные подставки, на которых возвышались исполинские вазы из того же материала, с вырезанными на них бараньими головами. Из ваз торчали странного вида букеты из искусственных цветов, слегка походивших на весла….