– Почему? – Глафира повернула к нему свое бледное лицо, ее черные тонкие брови вопросительно сошлись на переносице и стали похожи на остро очерченные крылья чайки. – Я не боюсь, что меня начнут подозревать в убийстве. Как бы я не относилась к Алексею, я не потеряла бы голову настолько, чтобы явиться среди ночи в комнату одинокого мужчины и ударить его ножом.

Маша всхлипнула и закрыла ладонью глаза. Глаша продолжила, с чуть заметной улыбкой обращаясь к Толику:

– Я плохо переношу вид крови. Кроме того, считается, что пистолет и кинжал – не женское орудие убийства. Дамы, кажется, предпочитают яд??

Толик промолчал.

– Алексея Гавриловича убили с помощью яда. – Тихо, в тон ей, так же подчеркнуто спокойно и с чуть заметной улыбкой, ответил Даниил.

Они внимательно поглядели друг к другу в глаза, несколько бесконечных секунд.

Наконец, Глафира шевельнулась и недоверчиво произнесла:

– Разумеется, я могла ошибиться, но…. Утром я заглядывала в окно и ясно видела следы крови на полу и на руке убитого.

– Совершенно верно. Если бы не одно «но»! Эти ранения явились не причиной, а следствием агонии. Жертва была отравлена синильной кислотой, примененной в достаточной для быстрой смерти концентрации. Предположительно, Алексей выпил отравленное вино из красного бокала на длинной узкой ножке. Когда яд начал действовать, он упал и подмял собой фужер. Тот разбился. Хрустальная ножка разрезала ему предплечье, потом на несколько сантиметров вошла в грудь. Минут через пять он был мертв.

Маша отняла руки от лица, в ее глазах сквозил ужас:

– В вине? Этого не может быть….

И тут, наконец, грянул ливень!!! Он обрушился с небес внезапно, без предупреждения и прелюдий – черной глухой стеной, закрыв собою остатки белого света.

Все, не сговариваясь, поднялись и подошли к окнам. Маша быстро открыла одно из них, впуская в дом холодный влажный воздух.

Вид беснующейся стихии завораживал. По земле уже текли первые потоки пенящейся воды, желтой от взбитой пыли…. Прямые жесткие струи ревели и барабанили по стеклам, кровле, ступеням так громко, что закладывало уши! Налетел ветер. Деревья гнуло к земле, высокие травы упали и теперь лежали в лужицах, их бомбили сверху тяжелые мокрые снаряды. В воздух взвились пустые целлофановые пакеты и оторванные от стеблей зонты борщевика! Гроза гуляла! В буйной пляске сносила она головные уборы разнотравью и палила в небо разрывающимися над головой молниями. Гром гремел и сотрясал округу!

У ступеней веранды образовались воронки и бурлящие пороги! Вся пыль, накопленная за недели жары, широкой бурой рекой вздыбилась, стронулась с места, качнулась, и потекла с холма прочь!

– Даже голова кружится! – тихо сказала Глаша, глядя на медленно движущуюся почву у крыльца. Она зябко передернула плечами. Даниил, стоящий рядом, уловил это движение и громко предложил:

– А не выпить ли нам чаю? Похолодало!

– Я хочу кофе! – сказала Маша и поспешила на кухню, утянув за собой подругу.

Даниил проводил их долгим насмешливым взглядом и повернулся к участковому уполномоченному:

– Анатолий Ильич! А неплохо было бы мне осмотреть место преступления! Неофициально, конечно же, так сказать – в порядке дружеской помощи.

Толик с готовностью двинулся в холл. Даниил обратился к директору музея, до сих пор заворожено следящему за грозой:

– Карп Палыч! Не желаете присоединиться? Ваши комментарии нам бы очень помогли.

Карп Палыч не желал. Это нежелание было ясно написано на его лице. Но, тем не менее, он обреченно вздохнул и поплелся вслед за Толиком….

Даниил не спеша прошел по опустевшей комнате, заглянул на полки шкафа, выдвинул и задвинул ящички в резной консоли, зачем-то провел пальцем по запыленным тяжелым рамам картин, и только после этого направился в холл.

Комната Алексея Григорьевича была открыта. Толик и Карп топтались рядом и вопросительно глядели на инспектора. Тот попросил:

– Я посмотрю сам. Вы просто будьте рядом, на тот случай, если мне понадобится информация.

Даниил вошел в комнату.

Она была просторной как бальный зал, почти квадратной, обшитой деревянными панелями, но светлой.

Прежде чем попасть в жилую часть, нужно было пройти через узкую «прихожую» комнаты длинной метра в два, образованную вдающейся внутрь большой изразцовой печкой. Этот аппендикс казался еще уже из-за стоящей напротив печи массивной лавки, на которой была навалена всякая всячина – стопки журналов, справочник города под допотопным телефонным аппаратом, корзинка с сухой травой, мужская сумка…. Инспектор взял ее в руки и заглянул внутрь: ничего необычного – пачка сигарет, «мобильный», носовой платок, какое-то количество денег….

Даниил окинул все это цепким взглядом и прошел дальше. Теперь была хорошо видна вся комната. Центр стены напротив входа занимало наглухо закрытое окно.

Слева стоял исполинский резной буфет, рядом с ним – круглый дубовый стол без скатерти. На нем возвышался монитор компьютера, лежали газеты, бумаги, стояла чашка с давнишним чаем, тарелка с печеньем, красный фужер на высокой ножке с остатками пахучего ликера и пара зеленых яблок.

Стену справа от окна занимал большой как рекламная растяжка ковер, изображавший сцену псовой охоты. Собаки с вывернутыми шеями, с безжизненными утками в зубах, вытаращив идеально круглые глаза, убегали в фигурные волны голубой реки. Сзади их нагоняли злые охотники в еврейских шляпах, они, прицелившись, палили из длинных ружей прямо в хвосты собакам. Фон этой странной интермедии представляли замысловато изогнутые черно-зеленые деревья. На дальнем плане, на высокой острой горе – на самом пике – был виден силуэт матерого оленя. Всё бежало, клубилось, стреляло и извивалось. Над всем этим разноцветным буйством, в синем небе неподвижно висела белая круглая луна.

– Без комментариев! – пробурчал под нос потрясенный Даниил и опустил взгляд на диван.

Диван, стоящий под ковром, был застелен толстым одеялом в пододеяльнике розового цвета с грибочками и бабочками. Такую же веселенькую расцветку имела простынь и высокая квадратная подушка. Было видно, что постель вчера не разбирали. Фиолетовое плюшевое покрывало – из того же семейства, что и шторы в доме, было до половины сдернуто на пол. Рядом лежали остатки красного фужерного стекла, бесцветного прозрачного тонкого стекла, толстого зеленого стекла от разбитого плафона настольной лампы. Сама лампа, лишенная головного убора, свешивалась на шнуре с края стола вверх тормашками. Виднелись следы крови. Меловая линия, обозначающая положение трупа, частично перекрывала стеклянную кашу.

Даниил прикинул – от места падения трупа до окна было метра три. След крови тянулся по полу, будто бы человек из последних сил мучительно полз куда-то….

– Время смерти установлено точно?

– Мы своим девчонкам верим. – Откликнулся участковый уполномоченный. – Пока не жаловались. Они пишут – от половины девятого, до половины десятого вчерашнего вечера.

Даниил натянул на руки тонкие резиновые перчатки и присел на корточки, замер надолго, внимательно, миллиметр за миллиметром обследуя пол. Вдруг он встрепенулся, заглянул под диван и аккуратно достал за край пустую деревянную рамку из-под фотографии.

– Что это? – обратился он к Толику. Толик, подпиравший спиной изразцовую печку, дернул плечом:

– Да тут в музее этого добра навалом – рамы, картинки, рухлядь всякая….

– Позвольте… – поспешно поправил круглые очки Карп. Он встал с лавки, на краешек которой присел, и внимательно поглядел на находку:

– Это не музейное. Это рама из совершенно свежего дерева. Такие продают в фотомагазинах. Если я не ошибаюсь, в подобной оправе стоял на столе снимок Алексея и Маши, тот, на котором они у озера.

– А где тогда сам снимок? – спросил Толик. Карп пожал плечами.

Даниил поискал что-то в стеклянной мешанине на полу и вынул прозрачный осколок с ровным прямым углом. Инспектор подставил его в раму. Углы совпали.

Толик заинтересованно свистел носом у печки.