– Времени нет, – выставил последний аргумент моряк, поникнув головой.

– У нас два бездельника на борту, один… ладно, про покусанного пока… другой вообще из ящериц пришел, ему еще дослужиться надо до нашего «мусоровоза».

– Что, мерзкой ящерицей? – с пренебрежением спросил Хэндборо.

– Успокойся, я шучу. Проклинаю себя, что говорю, кто кем был, много раз убеждался. Это тебе по дружбе… но парню надо поработать, а то крышу сорвет. Понимаешь?

Хэндборо утвердительно кивнул головой.

Бездельники толком друг с другом не познакомились. Лишь войдя в каюту, Рауль ужаснулся больничному запаху. Потом увидел на нижнем лежаке распластавшегося моряка, который то ли с кем разговаривал, то ли бредил. Новичок счел ниже достоинства знакомиться с невменяемым. Он вынул фотоаппарат, кинул сумку на верхнюю койку, осмотрелся и вышел наружу. Ему предстояло завязать с «пиратами» как можно больше знакомств и сделать снимки, которые надлежало отправить Элизии, вроде символа достигнутой цели. Что дальше, новичок представлял себе слабо, но, как и Дима, стал думать в сторону берега, «когда представится возможность».

Но не успел он сделать и двух снимков, как сзади к нему подошел крепко сложенный моряк в командирском кителе мичмана и строго произнес:

– От-т-т-ставить! Съемки только с разрешения капитана. Твое имя?

– Ра-а-ауль, – признался нарушитель.

Размеренным голосом, хотя и с нотками пренебрежения, а лучше сказать – отношения высоко организованного существа к более низкому по эволюционной шкале, Хэндборо донес до новичка правила, изумившие последнего до глубины души. Когда Рауль узнал о «солнечном построении», мысль, что он на корабле настоящих разбойников, стала сдавать назад. Дрогнувшим от волнения голосом он пытался разузнать, к чему это построение, на что получил краткий и емкий ответ:

– Богу угодно!

Дальнейший расспрос новичок решил отложить на попозже, когда этот церемониал закончится. Было любопытно увидеть, как другие воспринимают «равнение на солнце» и достаточно ли на корабле вменяемых людей или же тут одни помешанные. Это планировалось определить по лицам, так как в двадцать три года он полагал, что уже научился разбираться в людях.

Вскоре новичок стоял на верхней палубе самым крайним в шеренге разнокалиберных моряков. Раулю повезло, что в тот день небо было безоблачным. Трюк с прожектором глубоко смутил бы юную душу. Дул утренний ветер, трепетал флаг, лязгали штоки, но все люди молчали. Пронзительно ударил корабельный гонг, и через несколько секунд над морем засверкали первые лучи ярко-оранжевого диска. Правда, скоро их не стало видно, вдалеке на горизонт набежало облако.

Несмотря на это, матросы все как один смотрели на солнечный трон. Кто-то прищуривался, иные глядели во все глаза даже тогда, когда солнце выкатывалось на полную. Капитан стоял на своем мостике и, подобно остальным, смотрел, не мигая, на солнечный диск. Все было торжественно и… без единого людского звука. Новый свидетель не наблюдал сумасшествия, патологии или одержимости. Не видел он и театральной наигранности, с какой актеры изображают иную сцену, хотя сами в нее не верят или смеются над нею. Никто не кричал и не рычал, но безмолвие само по себе пугало Рауля более остального. Все пошло наперекосяк, ни йоты того, о чем он мечтал. Ему стало тоскливо и жалко своей жизни, той самой жизни, которую час назад он хотел предложить капитану или пустить ее на подвиг во имя спасения других. Наконец это действо закончилась, и моряки молча разошлись по своим местам.

Пятью минутами позже по громкой связи прозвучало объявление о подходе к Японским островам. «Вот ведь недоразумение: вместо того чтобы объявить, когда вся команда стояла на палубе, чтобы каждый понял, чтобы убедиться, что нет дополнительных вопросов…»

Рауль вознамерился найти «мягкого» человека, какой попадается в любом коллективе, и тот бы объяснил местные странности. Вместо этого показался помощник капитана и рассказал новичку всю глубину его новых обязанностей – уборка палуб.

Убирать корабль, который по швам трещит от мусора… Авгиевы конюшни, а еще называется Небесным бригом. О Святая Мария!..

Раулю вспомнилась «Вероника», и к горлу подступила горечь: ну, зачем он покинул милое суденышко?

Тем временем его сосед по каюте, невзирая на то что еще не до конца оправился, уже выступил на поиски доктора Генриха, нашел-таки его и ждал свои кредитки внутри навигаторской каюты. Генри выбежал от Димы, но никуда не последовал – кредитки были у него в кармане. Чтобы занять время, он стал прогуливаться по палубе и натолкнулся на Рауля, изучавшего нехитрую конструкцию корабельной швабры. После краткого знакомства Генри решил было уходить, но новичок задержал.

– Вы не поясните мне про построение, и это… солнце? Я ходил на «Веронике», – пояснил Рауль, сделав акцент на названии, будто полсвета должны знать это судно, – там такого правила нет, и на других кораблях нет.

– Малыш, это «Робокол», – произнес Генрих тоном, значащим, что остальные полсвета должны чтить этот корабль. – Метафизика, Робокол – тебе эти понятия что-то говорят?

– С метафизикой я знаком, – попробовал ответить малыш, но лучше бы он не зазнавался.

– Тогда с этого края, чтобы доходчивее: теория поля тебе известна, теория проекции тебе должна быть знакома и комбинирующееся единство, надо полагать, тоже. Но у меня мало времени… Робокол – это супер-коллективный разум; в нем нет тебя, нет капитана, нет отдельных единиц. Все, что есть, – это комбинированное существо, социум, который возможен только в определенном месте, в обозначенной части вселенной. Подобран социум из сумм предшествующих успехов и промахов каждого из его компонентов. Суммарно получается проходное число, и оно должно быть выше, чем в среднем по палате…

Рауль ничего не понимал и потихоньку этого типа причислил к ненормальным.

– Палате? – визгливым возгласом прервал он речь собеседника.

– Я ясно говорю по-английски? – услышал он вопрос-ответ.

Рауль решил не перебивать и дослушать – молчание утренних матросов чему-то да научило его.

– Всегда вопрос в сознании, – почему-то погладив себя по лысине, промолвил Генри, – но давай на этом прервемся, мне надо по делу. Заходи, когда закончишь, в медкабинет на второй палубе, я дорасскажу. Ты, кстати, что, латинос?

– Бразилия, – с достоинством произнес Рауль, – Пеле! Ох, сейчас бы в футбол! В Миязаки попинаем мячик? – бросил он уже на ходу.

«Подходящий тип, доктора обязаны быть вменяемыми…» – порадовался Рауль встрече с Генри.

Изложение основ мира в исполнении Генри явилось для Рауля неслыханным откровением. Весь секрет в том, что Генри сводил сложные понятия к простым.

– Все определяет сознание: и эту воду за бортом, и нас с тобой, и чаек – это известные вещи, французские импрессионисты поняли эту штуку в девятнадцатом веке и наворотили тако-о-е искусство! В России потом отголоски слышались, но там все в революцию переросло, так сильно их схватило. К слову сказать, символическим моментом той революции был корабль «Аврора» – в аллегорическом смысле дедушка нашей посудины. Не было бы «Авроры», не видать русским их революции. Не было бы «Робокола», наши судьбы имели бы другую канву. Люди – это инструменты сознания; ты бы, к примеру, каким-нибудь бычком ходил в полях. Но это наш капитан так развлекается – шутит, значит!

Сознание работает на два участка: и вверх, и вниз, как термометр. Внизу, там, где холод обычно показывают, лед и заморозки, там все так и есть – заледенелое, то есть, затвердевшее. Догадываешься, в какой карбоновой оболочке мы с тобой обитаем? Тела людские – это, собственно, груда замерзшего вещества, что в низкой температуре. Теперь поднимаем градус…

На этих словах Генри прервался, снова погладил себя по неправильной, все никак не желающей оформиться лысине. Он поднял руку, будто что-то вспомнил, затем щелкнул пальцами, направил указательный палец вверх, покосился на пробирки с прозрачной жидкостью. Но потом цыкнул языком – передумал.