Фамира Оставь, Силен… На сердце без того Тяжелый хмель. Пускай осядет плесень. Силен Ты, Нимфа-мать, таилась так давно Меж этих бликов лунных и цветов, Что дашь совет какой-нибудь Фамире И моего полезней, верно. О, тебе Молчания иначе не прощу я… Вибрации серебряные нам Одни еще от вас перепадают… Нимфа Фамира, сын мой. Музыка идет В сердца людей — не только по дрожащим И серебристым струнам. Может быть, Там, на горах, дыханье бога флейты Тебе излечит душу. Хочешь: мы Пойдем в фиас. Я попрошу искусниц, Моих сестер. Мы уберем тебя Вакханкою. О, как пойдет небрида И виноград тебе, и тиса цвет, И плюща цвет, когда вовьются в локон! Ты сон зовешь — безводья слаще нет, Дитя мое, как в горных перелесках, Янтарною луною полных. Там Еще не спят. Подумай — ты отдашься Весь чьей-то страстной воле. А потом? Как знать, потом что будет. Диониса Я умолить сумею — спросишь, чем? Кошачьей лаской, цепкостью змеиной И трепетом голубки, а возьму У вышних счастье сына… Но сначала Пусть будет ночь, и день за ней, и ночь, И ночь опять со мною… О, не медли! Корифей (Нимфе) Тайной черной ночи длинны, Тайной розовой медвяны Но Фамира твой из глины, Если он не деревянный… Материнского призыва Он не слышит, он не хочет, Так в лесу дичает живо Из гнезда упавший кочет. Один из сатиров, который заслушался Нимфы, начинает сначала робко, потом сильнее и громче подыгрывать ей на флейте. Речь Нимфы переходит в мелодекламацию. Флейтисту и Нимфе под конец полюбилась одна фраза, и то флейта, то голос уступают друг другу, чтобы нежно поддерживать одна в другом общее желание. Нимфа Я разведу тебя с твоей обидой И утомлю безумием игры И будем спать мы под одной небридой, Как две сестры. Ты только днем, смотри, себя не выдай: Сердца горят, и зубы там остры… А ночью мы свободны под небридой, Как две сестры. Пусть небеса расцветятся Иридой, Или дождем туманят их пары… Что небо нам? Мы будем под небридой, Как две сестры. Фамира Как две сестры… Не слишком ли уж близко, И горячо, и тесно? Так не спят, Чтоб плесенью покрылось сердце — ночи, И месяцы, и годы… Этот план Не подойдет нам, женщина. Ты губы Замкнула нам минутой счастья, и Я не скажу ни слова ни с укором, Ни в похвалу тебе. Но не зови На мертвую дыханье флейты. Сердцу Оно нечисто. Кровью налились На лбу флейтиста жилы, и животным Его подобны губы — так же их Одушевить не может слово. Красны И, пухлые, противны. Если что Еще отдать хотел бы я — так тени, Которые все манят… а куда?.. О, если б их не видеть, как не слышу Я музыки… Когда б еще черней И глубже вырыть яму ночи… Да… Эфир так беспокоен… Ты ж, о Нимфа, Ты красотой и трепетом теней На этом бледном лике, на цветах Жалка мне и страшна… Уйди отсюда. (Пауза, тише.) Иль ты судьба Фамиры? И тебе Нет больше места в мире?.. Так что солнце Зажжется и опять наступит ночь, А ты со мной все будешь… и придется Мне полюбить судьбу. Но ты ведь яд Через глаза мне в сердце льешь… Не видеть Не слышать — не любить. А вдруг любовь Не слышит и не видит?.. Подходит к Нимфе и берет ее за руку, та следует за ним, как очарованная.
О, последний, Чуть слышный луч от музыки! В глаза Мои спустись, там приютишься в сердце, Безмолвный, безнадежный. И вослед Я не впущу ни тени. Нимфа хочет прижаться к нему, хочет что-то сказать, но Фамира отстраняет ее. Розы… губы, Не открывайтесь больше. Мне ни слов, Ни вас самих от вас не надо… Косы Пушистые… рука… (Поднимает и оставляет упасть одну из бледных рук Нимфы.) ланиты… слез Недавние следы… (Отстраняется, видя, что Нимфа снова делает движение к нему.) Прикосновенья Не надо — нет. Лучей, одних лучей. Там музыка… (Убегает.) СЦЕНА ВОСЕМНАДЦАТАЯ БЕЛЕСОВАТАЯ Общее изумление. Минуту все молчат. Порыв ветра, за ним другой, третий. Из лесу летит пыль, и в ней кружатся листья, где-то скрипят ветки. В шуме ветра можно различить сначала смешанный, потом яснее не то вой, не то стон. Тем временем луна зашла за облако, и сцена остается освещенною лишь ее белесоватым отблеском. Между Силеном и Нимфою появляется тень Филаммона. На шее у него веревка. Лицо сохраняет синий оттенок и сразу без луны кажется почти черным. Тень поворачивается к Нимфе, скалит зубы, потом поднимает руку, точно хочет ослабить на шее веревку; но рука, прозрачная, с черной половиной затекших пальцев, падает как плеть; он несколько раз повторяет этот жест, приближаясь к Нимфе — точно ищет ее помощи. Сатиры пугливо сбились в кучу. Ни музыки, ни восклицаний. Тень издает с досады воющий стон, но тише тех, которые доносились с ветром. Теперь тихо — ветра нет. |
