Долго хранил ты Адмету стада, Адмету стада, О, бред! Ты ль друзей, кифарэд, Покидаешь когда? О бред! Цевницу настроив, вручи ей, Твоей беловыей… Хор Бубна тяжкому гуденью Вторить будет лес, волнуем: Дни там будут таять тенью, Ночи — сладким поцелуем. Фамира В травах таяся, залоснился щит, Залоснился щит… О, бред! И моей, кифарэд, Он тоскою звучит, О, бред! Но песни угодны ль мои ей, Твоей беловыей?.. Хор Бубна, бубна не жалейте! Надоест и дома ложе. А изменит сердце флейте, Кифарэдом стань, о боже! Фамира Темные розы унес Дионис, Унес Дионис… О, бред! Но до струн, кифарэд, Лишь смычком прикоснись. О, бред! И розы тогда не нужны ей, Твоей беловыей… Хор Стань, о Вакх, обманно-лунный, Золотисто-синеглазый Тиховейный, дальнеструйный, И по фаросу алмазы. Фамира Черные косы, — бела и строга, Бела и строга, О, бред! Лишь твои, кифарэд, Ей желанны луга… О, бред! На что и желанья мои ей, Твоей беловыей? (Во время пения уходит.) СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ СУХОЙ ГРОЗЫ Покуда звучат последние строфы, Нимфа, которая слушала разговор сына с Силеном и его песни, идет к дому медленными шагами. Некоторое время она молчит, опустив голову, и только перебирает угол фаты. Потом выпрямляется. Нимфа Душа его смутилась. И трепещут От непривычной бури струны. Роз Мечта его полна, он кличет, ищет… Горячими губами белый стебель Тех музыку таящих роз — двух роз… Зачем ему Евтерпа? Я ошиблась. Сирены он соперник этой. Он Унизить бы хотел ее… Унизить? Но как, но как? Целуя, может быть, Ей белый стебель шеи? Он, Фамира? И я отдам? Я уступлю его Кому-нибудь на свете? Но со мной Он девять лун провел… (Тихо.) — да, без медовой… О, страшный сон, уйди… молю, уйди, Освободи мне волю… (Закрывает лицо руками.) Я забыла, Как молятся. О царь мой, я, Кронид, От молнии твоей терплю, но пламя Без радости уж гаснет — только слез Соленый ключ в пустынном сердце выжгло. Филаммон был таким же точно… да… Но двадцать лет — я не хочу следов В его кудрях — серебряных, и синих Налитых жил, и загрубелой кожи Остывшего объятья. Замолчи, Проклятое безумье! Эти тирсы, И запахи небрид, и мускус… Мать, Опомнись, что ты делаешь! Толкаешь Дитя в преступный бой и сумасшедший, Как ты сама? Как все здесь, даже он, Не загрязнен еще, но уж осилен Раскаяньем любовным? Да… о чем же Молиться мне?.. О славе кифарэда, Чтобы пришла к нему Евтерпа… так? Или позор Фамиры сердцу слаще? Да, да — позор Фамиры… Про себя Собрать слова такие страшно… Я же Их отдаю эфиру… (Поднимая руки.) О Кронид, Коли твоею волей это пламя Во мне горит безумья и тоски, Пускай мой сын Фамира… (Руки падают; громче.) Нету силы Произнести заклятье — молоко Кормилицы мутится от соседства С отравою лозы… (С пробужденною энергией.) Я их солью… Раскаты ближе и сильнее. Царь заглушить меня задумал — нет, Желание мое сильнее страха. Оставь Фамиру жить… Но не давай, Кронид, ему победы… Заклинаю Тебя твоим вертепом критским, царь… Тучи расходятся — видимо, что где-то вдали идет дождик, блестящий и парный. В одном из просветлевших облаков вырисовывается абрис улыбающегося Зевсова лица.
СЦЕНА ДВЕНАДЦАТАЯ С той стороны, куда ушел Фамира, слышны голоса и показывается кифарэд. За ним, причитая, идет Кормилица. Фамира, Нимфа, Кормилица. Фамира (еще не замечая Нимфы) Да перестань же, право. Если б даже Она лгала. А для чего, скажи, Выдумывать ей, няня? Разве сказка Уж так плоха и очутиться в ней С таким родством обидно? Кормилица Ох, малютка! Ох, обойдут тебя! Беги от них, Пока живым не съели. (Видит Нимфу и отступает.) Фамира |
