— Хочешь получить карт-бланш? Заняться вольной охотой?
— Да.
— Смотри, в горах можно и месяц бродить — ничего не найдешь.
— Я не буду столько искать.
— Что с тобой сделаешь? Ведь если не разрешу, житья от твоего нытья не будет, поставь я хоть часового у дверей и прикажи ему тебя ни под каким видом не подпускать ко мне. Все равно ведь проберешься, — он помолчал. Наша задача — сделать так, чтобы под ногами у боевиков горела земля, чтобы они нигде не могли чувствовать себя спокойно, чтобы….
— Это я знаю. Читал, — остановил Кондратьев полковника.
— Молодец, — улыбнулся полковник, — но пойми, командование решило отвоевать Истабан малой кровью, боеприпасов на складах скопилось море. Девать их больше некуда. Это американцам хорошо — Югославию с Ираком бомбить. Мы это старье арабам не продадим. Санкции и все такое. Шутка, — он помолчал. — Мне очень не хочется, чтобы газеты раструбили, что я отправил в горы отряд без прикрытия. Ведь не может же вертолет над тобой день и ночь висеть. Спугнет он всех. И «Стрекоза» не сможет. Папаху каракулевую я заработал. Но на этом ограничиваться не собираюсь, а ты мне безупречную карьеру хочешь поломать.
— Наоборот выйдет. Я уверен.
— Тоже чувствуешь?
— Да.
— Экий ты чувствительный. Может, заделаешься предсказателем? В штабе такой должности нет, но что-нибудь для тебя придумают. Будешь давать прогнозы. Хорошо, если они будут почаще, чем у синоптиков, оказываться правильными. Одно дело, когда вместо обещанных плюс пятнадцати оказывается ноль. В окно глянешь, поплюешься, куртку потеплее возьмешь. Забудешь куртку — тоже не беда. Померзнешь немного, насморк схватишь, на больничном пару неделек посидишь, но водка все излечит. Другое дело, когда вместо десятка сепаратистов встречаешься с сотней. Тут уж жди летального исхода… Я так понял: ты думаешь, что в горах их база?
— Да, — кивнул Кондратьев.
— И там их немного? Ты со своими людьми управишься и в подмогу тебе никто не нужен?
— Да, — опять кивнул Кондратьев.
— Ты отвечаешь прямо как большинство населения на достопамятном референдуме. Зациклился, что ли?
— Нет.
— Вот. Что я и говорю. Следующим должно быть «Да», или я ошибаюсь?
На этот раз Кондратьев не нашелся, что ответить, прихлебнул чаю, улыбнулся и наконец сказал:
— Чай вкусный. Очень.
— Гуманитарная помощь от каргопольского отделения номенклатурно-консервативной партии России. Сокращенно НКПР.
— И такая есть?
— Есть. На выборах в Госдуму, думаю, мы о ней услышим. Из-за этих выборов и стараются, наверное. А чай действительно хороший. Но вернемся к нашим баранам, э-э-э…извини… Тебе что, на месте не сидится? Башку под пули постоянно подставляешь? Погеройствовать захотелось, что ли?
— Я сюда не горным воздухом дышать приехал.
— Я тоже здоровье здесь вряд ли подлечу. Скорее наоборот. Знаешь, где у меня твои инициативы сидят? Не-ет, не здесь, — протянув букву «е» в слове «нет», сказал полковник, когда увидел, что Кондратьев провел ребром ладони по своему горлу. — Повыше. Итак, что будет, если ты окажешься в ситуации, в которую попали зенитчицы из книги «А зори здесь тихие»? В школе, надеюсь, ты книжку эту изучал, а если и был двоечником, программу по литературе не выполнял и читал детективы, то фильм-то уж точно смотрел. Припоминаешь? Отправились они ловить двух парашютистов, а наткнулись на восемнадцать.
— Вы уж моих людей, господин полковник, с зенитчицами не сравнивайте, пожалуйста. А с восемнадцатью боевиками мы справимся.
— Удивляешь ты меня Кондратьев. Точно никогда не изучал тактику партизанской войны. Не важно, где она ведется — в брянских ли лесах, в джунглях Вьетнама или Анголы или в горах Истабана. Шаг в сторону от цивилизации, и оказываешься в почти девственной природе. Ты можешь хоть дивизию посылать искать партизан. Если найдешь, то будет это случайностью, а не закономерностью.
Лишь упомянув брянских партизан, полковник говорил о чем-то абстрактном, судить о чем мог по воспоминаниям непосредственных участников тех событий, книжкам да очень скудным кинохроникам. Во Вьетнаме он провел несколько месяцев, но американцев уже не застал там и помогал вьетнамским товарищам пресекать китайскую агрессию, в Анголе же задержался почти на год.
— Я рассчитываю на интуицию.
— В общем, правильно, потому что дивизии у меня пока нет. От меня-то чего хочешь? Чтобы отпустил и не считал тебя и твоих людей дезертирами?
— Не только, господин полковник. В качестве огневой поддержки, если мы натолкнемся на что-то, напоминающее Форт Нокс, я не откажусь от вертолета или бомбардировщика.
— Как же ты золотишко соберешь, если этот истабанский Форт Нокс обработает бомбардировщик?
— Бог с ним. Но я неправильно выразился. Золотишка сепаратисты, может, и нахапали преизрядно. Время для создания приличных оборонительных сооружений у них тоже было. А вот специалисты и люди… Здесь у меня большие сомнения. Не было у них возможностей египетских фараонов. Рабов миллионами сгонять на постройку они не могли. Десяток-другой человек — это может быть.
Полковник вспомнил, что в руке у него кружка с чаем, поднес ее к губам, отпил осторожно, боясь обжечь губы, потом проглотил, состроив недовольную гримасу:
— Черт, чай остыл. Всегда так.
— Я воды горячей подбавлю, — услужливо сказал Кондратьев.
— Ладно, не подлизывайся.
Взгляд полковника с чашки, из которой дымок уже не тянулся, точно душа ее покинула, а аромат — это запах разложения, переместился на запястье, мазнул по часам, потом уперся в Кондратьева. От взгляда этого егерь обязательно должен был поперхнуться, но он секундой ранее проглотил чай, а новую порцию еще не успел отпить. Взгляд полковника опять метнулся к часам.
— Ты у меня двадцать минут времени отнял.
— Извините, господин полковник. Вас тяжело убедить.
Кондратьев делал вид, что намека не понял, что готов продолжать разговор до тех пор, пока полковник перестанет отделываться обтекаемыми формулировками, как заправский дипломат, о том, что он ничего против авантюрной затеи не имеет, но разрешение на ее воплощение в жизнь не дает. И чем быстрее полковник даст свое согласие, тем быстрее закончится этот разговор.
— Использовать вас в крупномасштабных общевойсковых операциях, конечно, не очень эффективно. Вы к работе штучной, ювелирной привыкли, а я, бестолочь, все стремлюсь вас на конвейер поставить. Ты на это намекаешь?
Кондратьев отрицательно закивал головой, сделал вид, что не отвечает из-за того, что рот у него заполнен чаем, и попробуй он сказать хоть слово, не ровен час, захлебнется, закашляется и тогда придется полковнику спасать своего капитана от смерти. Среди многочисленных наград комполка медали «За спасение утопающих» не было. Но он думал, что вполне может прожить и без нее.
— Не взыщи, держать вертолет постоянно на пару я не смогу, потому что дел, помимо твоей затеи, хватает, а техники, как всегда, недостаточно. Если залетишь, тогда, конечно, подниму всех в ружье. Выручать будем с музыкой. Но пока прощупай все «Стрекозой». Я распоряжусь. Тебе ее дадут на неограниченное время. Если что, наблюдателей вызывай.
— Спасибо, господин полковник.
— Когда идти хочешь? Сегодня?
— Нет. Людям отдохнуть надо. Завтра пойду.
— Ну с Богом. Удачи тебе, капитан.
— Спасибо, господин полковник.
Глава 11
Репортеры притомились, языки у них вывалились наружу, рты не закрывались, загребая воздух, с хрипением проваливающийся в легкие. Несколькими днями ранее они обязательно заработали бы себе простуду, а может, и ангину. Теперь такой опасности уже не было…
К длительным физическим упражнениям они не привыкли. Лица у них взмокли, покрылись испариной. По спинам катились струи пота, скапливаясь в джинсах, ставших такими тяжелыми, что вот-вот спадут с ног.
Они оглядывались, пока оставалась видимой брошенная машина, точно это была последняя нить, связывающая их с более-менее благополучным и прогнозируемым прошлым. Но и она оборвалась, скрылась за склоном холма, и наблюдавшему за пленными Алазаеву показалось, что в эту секунду солнце зашло за тучи, отбросив на лица репортеров тень, так быстро они изменились, пожухли.