Утром я думала, он будет делать вид, что ничего не произошло, ведь многие мужчины обожают случайные связи, оставляя бедных женщин с разбитыми сердцами, но, к моему удовольствию, он улыбнулся и мелкими знаками внимания дал мне понять, что он с нежностью думает обо мне и нашей маленькой тайне. Не могу описать свое счастье, я готова летать, как бабочка, и чувствую себя так, словно мне снова стало семнадцать лет. О Господи, как я его люблю.

Он вместе со мной вошел в комнату для завтрака, где наши дочери (подумать только!) продолжали хихикать, глупые девчонки. Тут Майкл покраснел, и я поняла, что они хихикают над нами. Я хотела их отругать или принять неприступный вид, но вдруг вспомнила, как прошлой ночью Майкл громко рычал, и сама захихикала. Майкл ничуть не рассердился, а наоборот, спасибо ему, тоже легкомысленно рассмеялся».

Майкл и теперь улыбнулся, вспомнив, как вел Симону к завтраку наутро после их первой ночи. Он и сам верил, что они вели себя очень осторожно и сдержанно, когда увидел, как его дочь, сидя в столовой, потешается над глупостью старших с влажными от смеха глазами. Пенелопа пыталась ее утихомирить, но сама с трудом скрывала веселье.

Майкл обратился к последней записи, которую отметила для него Пенелопа. Запись была сделана за два дня до приезда Деймиена и его нвенгаров.

«Я люблю его. Я так отчаянно его люблю! Никогда не думала, что со мной может случиться подобная вещь, что я до такой степени потеряю голову. Майкл так добр, спасибо ему. Никогда не ворчит из-за моего легкомыслия и, если я теряюсь, всегда знает, что сказать и что сделать. Он говорит, что любит меня. Господи, какое благословение быть любимой таким человеком!

Он говорит о браке, но еще колеблется, потому что не хочет повредить видам Пенелопы, ведь вдова баронета чуть-чуть выше по положению, чем обычная миссис Тэвисток, даже несмотря на то что мой несчастный муж почти не оставил мне средств. Но Майклу кажется, что его статус может только ухудшить положение дел. Какой же он скромный!

Сама я думаю, что моя дочь собирается остаться старой девой. Я много раз объясняла ей, насколько это глупо. Брак, конечно, приносит одни разочарования, но свет гораздо снисходительнее относится к замужней женщине, чем к незамужней мисс.

Но чем станет брак с Майклом? Думаю, не разочарованием, а одной непрерывной радостью. Каждый день станет чудом. Сейчас мы любовники, но стать его женой – это невообразимое счастье. Я смогу чинить его рубашки, хотя мало понимаю в такой работе, и целовать, выходя к завтраку. Смогу с ним рядом просыпаться каждое утро, а вечером – ложиться. И никогда ни о чем не печалиться. Ах, если бы такое случилось!

Счастье уже и то, что мы стали друзьями и любовниками. Я краснею при мысли о своих прикосновениях к его телу. Его… Как же мне его назвать? «Стержень» в любом случае подойдет. Так вот, он у него невероятно длинный. И когда он нависает надо мной, я начинаю испытывать восторг еще до того, как он ко мне прикоснулся. А уж когда прикоснулся…»

Майкл прекратил чтение, захлопнул тетрадь и, сидя в кресле, глубоко задумался.

А вскоре леди Траск, пребывая в слегка раздраженном состоянии, открыла дверь своей спальни, думая, что опять явился этот невыносимый Мейтерс, ее дворецкий, пожаловаться на нвенгаров.

У нее сам собою открылся рот, когда на пороге она увидела Майкла – без сюртука, в незашнурованной рубашке, с очаровательно растрепанными волосами.

– Майкл! – воскликнула леди Траск.

Он держал в руках истертую тетрадку, похожую на ее дневник. Леди Траск застыла от ужаса, когда вдруг осознала, что это действительно ее дневник, потом резко вырвала его из рук Майкла.

– О Господи! Откуда он у тебя?

– Мне дала его Пенелопа.

– Пенелопа? – задохнулась она, не до конца понимая смысл его слов. – Глупая девчонка, зачем только она это сделала?

– Симона… – Голос Майкл звучал нежно, с ноткой мягкой иронии. Он чуть-чуть подтолкнул ее в комнату и вошел сам. В сердце леди Траск вспыхнула надежда.

– Майкл?

Он улыбался, в чудесных карих глазах танцевали веселые искры.

– Симона, ты писала про мой стержень?

Лицо леди Траск вспыхнуло, она прижала к себе тетрадь.

– Тебе не за что меня винить, это все так волнует, так притягивает.

Он взял в ладони ее лицо.

– Ты прекрасная, прекрасная женщина.

Она глубоко вздохнула.

– Значит, ты меня прощаешь?

– Я люблю тебя, – ответил Майкл. – Выходи за меня замуж.

Она вскрикнула от радости и порывисто обняла его за шею.

– Да! Да! Да!

Майкл поцеловал ее глубоким, страстным поцелуем – он так умело целуется! – прижал ее к себе сильными ласковыми руками, потом потянулся и запер за собой дверь.

Ранним утром, еще до рассвета, Деймиен разбудил Пенелопу и шепнул, что нужно подняться к ней в комнату. Насколько он знает своих людей, его нвенгарская свита непременно соберется утром у ванной, чтобы приветствовать их радостными воплями, как только они с Пенелопой покажутся в дверях. Лучше пощадить скромность его молодой жены.

Деймиен помог ей надеть халат, поцеловал, опасаясь, как бы не возникло желание вновь сорвать его и броситься на нее с новой страстью, и, судя по тому, как Пенелопа ответила на его поцелуй, она тоже была к этому готова.

Деймиен заставил себя отстраниться, взял Пенелопу за руку и повел к дверям. Было еще темно, им приходилось идти почти ощупью. Пенелопа едва сдерживала смешки.

В холле было светлее – канделябры горели всю ночь на случай, если кого-нибудь из гостей будет мучить бессонница. Но все было тихо, дом спал, спали даже самые буйные из слуг Деймиена, вероятно, в обществе тех служанок, которых им удалось уломать. Однако Деймиен с Пенелопой не остались без охраны. Два нвенгара стояли на часах в коротком коридорчике, закрывая дорогу любому, кто вздумает пройти к ванной.

Когда Деймиен вел мимо них Пенелопу, они отдали им салют, но как только Пенелопа прошла, оба с понимающим видом подмигнули Деймиену.

Поднявшись в холл первого этажа, они увидели разодетого лакея, который поспешно вскочил с мягкой скамьи, где в полусне коротал ночь, и дернул Деймиена за рукав халата.

– Регент просит пожаловать к нему на минуту.

Деймиен узнал слугу, который обычно доставлял записки от регента.

– Просит пожаловать? – удивленно спросил Деймиен. – Прямо сейчас? Он ведь знает, что сегодня моя брачная ночь.

– Просит, ваше высочество. Он знает, что утром вы уезжаете, и хочет поговорить с вами до отъезда.

Деймиен проворчал под нос ругательство, готовый сказать лакею, чтобы он сунул и регента, и его каталку в ближайший пруд. Покрасневшая Пенелопа остановилась рядом и пробормотала:

– Может быть, тебе все же стоит пойти и узнать, что ему нужно?

– Проклятие! – выругался Деймиен, его чудесное настроение начало улетучиваться. Нужно, чтобы регент и вся остальная Англия были на его стороне. Но неужели этим надо заниматься среди ночи, его первой брачной ночи, когда он ведет в спальню сонную, взлохмаченную Пенелопу.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Я тебя подожду, – прошептала она, потом быстро заспешила по лестнице к коридору в свою спальню.

Деймиен с сожалением посмотрел ей вслед, понимая, что это лишь первый из многочисленных случаев в будущем, когда ему придется жертвовать личной жизнью ради политики.

Принц Уэльский сидел в своем кресле-каталке в комнате цокольного этажа, которая была отделана к его приезду. Раньше здесь был нарядный салон, а теперь его переделали в спальню и гостиную для принца.

– А, Деймиен. – Увидев Деймиена, регент поднялся из кресла, чтобы вошедший лучше смог рассмотреть его роскошный парчовый халат.

Деймиен изящно поклонился.

– Да, Георг. – Если регент не утруждает себя формальностями, то и ему, Деймиену, не стоит утруждаться.