Маленький любопытный зверек, который спустился с дерева, чтобы лучше рассмотреть спящего человека, наверное, был напуган не меньше. Солдат мог убить зверька одним щелчком. Но внушенный с детства страх перед нелепыми образами чертей и привидений затуманил его рассудок.

Говорят, у страха глаза велики. У суеверия глаза, видно, и вовсе как телескопы: самых ничтожных и безобидных зверюшек способна суеверная молва возвести в ранг всемогущих страшилищ.

«Ольм – страшный дракон затеял игру в горах», – с этой вестью во время большого наводнения 1751 года пришли к священнику жители словацкой деревни Ситтих.

Реки вышли из берегов, затопили поля и селенья, бурные потоки низвергались с горных склонов в долины. Слово «ольм» было у всех на устах. Виновник всех бед сам попался в рыбацкие сети. Священник поспешил за перепуганными рыбаками на берег реки. Жалкое, беспомощное существо, представилось его глазам: бледный «тритон» с двумя красными пучками жабр по бокам головы слабо извивался в ячеях сети. Священник переслал это странное существо своему другу натуралисту, который, изучив его, назвал протеем.

Протей – житель подземного царства.

Протей, или, по-местному, ольм, в истинном смысле слова житель подземного царства. Он обитает и в подземных водах Югославии и северной Италии. Протей никогда не покидает лишенных света пещер. Лишь во время сильных наводнений и ливней вздувшиеся потоки иногда выносят его на поверхность земли. Длинное червеобразное тело протея окрашено в желтовато-белый, реже мясо-красный цвет. У него слабенькие, непригодные для ходьбы лапки и малюсенькие глазки, скрытые под кожей. Кроме жабр, у протея есть и легкие, но он может дышать ими на воздухе не более двух-четырех часов, а потом начинает задыхаться.

Крошечные, заросшие кожей глаза протея способны отличить лишь свет от тьмы. Ничего больше вокруг он не видит. Пищу протей разыскивает с помощью осязания и обоняния. А питается этот «страшный дракон» такими же, как и сам, слепыми обитателями «мрачного царства Аида»[47] – пауками, рачками, насекомыми.

Протей – одно из самых безобидных существ. Нужно ли говорить, что он не имеет никакого отношения ни к драконам, ни к злым духам и чародеям и не может служить причиной стихийных бедствий. Но появление протеев на поверхности земли косвенным образом связано с наводнениями и большими паводками. Поэтому народная фантазия соединила в едином поэтическом вымысле и грозные силы природы и странных «неземных» существ, появляющихся во время наводнений. Так возникла легенда об ольме – миниатюрном драконе, изменяющем течение горных рек.

Ласка – крошечная хищная зверюшка, немногим крупнее протея, но и ее необычные ночные повадки породили поверье о кознях нечистой силы, в былые времена очень широко распространенное по деревням России.

У конюшни собрался народ. Бабы причитают, крестятся. Мужики молчат. Хозяин в отчаянии. Заскорузлой ладонью смахивает с лошади белую пену, пробует расчесать спутанную гриву. Да где там!

– Опять заездил коня, окаянный! – говорит он, оглаживая взмыленную лошадь.

Конь дико поводит глазами.

– Повадился, проклятый бес! Совсем испортил лошадь.

– Значит, Акимыч, ко двору конь пришелся: суседко колтун сколтунил. Так-то старики говорили.

– Какое ко двору! Негодный к работе стал конь.

И правда, где уж тут «ко двору»! Что проку в примете, если конь спозаранку в мыле! И каждое утро так. Заездит домовой за ночь лошадь, всю гриву колтуном сваляет, окаянный, а наутро – паши на ней, едва на ногах стоит. Какой из нее работник! Еще полбеды – коли раз-другой в конюшню заглянет. Но совсем беда, если каждую ночь повадится. Что тут будешь делать?

Хорошо, нашелся умный человек, посоветовал. Бывалый мужик этот Фрол.

– Ты вот что, Акимыч, – сказал Фрол, – домовик этот конюшенный, не избяной. Беды не будет, если отвадить его.[48] Есть домовые одиночки, – продолжал свои объяснения умный человек, – есть сдружливые. Энти пускают во двор свою братию: гуменника, сарайника, конюшника. Вот у тебя, Акимыч, конюшник и безобразит. Изжить его надоть. Пошли за попом, мил человек: место освятит, конюшного суседку прогонит. Хватит тебе избяного домовика.

– А ведь и правда: дельное дело говорит! – зашумел народ.

– Что ж, – почесал Акимыч затылок, – видно, придется разориться на попа. – Беги, Ванька, – крикнул он сынишке, – позови батюшку: так, мол, и так, покорнейше просим прийтить место освятить. Замучил, окаянная нежить, лошадь.

Пришел поп, помахал кадилом, пробормотал свои поповские заклинания, получил «гонорар» и удалился восвояси.

Но домовой-кавалерист по-прежнему не унимается. Не помогли и кресты, намалеванные углем на воротах конюшни.

– Может, то не домовик, – заметил в раздумье Фрол. – Может, кикимора балует. Тогда есть верное средство… Найди, сосед, горло от разбитого кувшина, подвесь на лыке над конем. Немудрящая штука, а боится ее кикимора…

Не помог и лыковый талисман.

– Значит, не кикимора, – решил Фрол. – Не иначе лешего приваживать надо: леший домовому ворог. Домовой, этот с полевым знается, а лешего и духа не выносит.

Мы не знаем, долго ли продолжались эксперименты по изгнанию беса из конюшни и помог ли леший выжить конюшного суседку. Но хорошо известно, что повсюду в России среди русских крестьян было распространено поверье, будто домовой, поселяясь в конюшне, «играет» по ночам с лошадьми. Сплетает их гривы в космы и колтуны, щекочет, а то и совсем до белого пота заездит коня.

А в самом деле, чем объяснить такое странное дело: случалось, что, войдя утром в конюшню, хозяин находил свою лошадь всю в мыле, перепуганную, словно сам черт ее объезжал. А грива перепутана так, что и не распутаешь! Есть тут над чем призадуматься…

Разоблачение козней конюшного домового связано с именем советского ученого – профессора Петра Александровича Мантейфеля.

Однажды П. А. Мантейфель услышал, что лошадь бьется в стойле. Он быстро заглянул в конюшню: конь весь в мыле и чем-то сильно напуган. Тут заметил зоолог маленькую хищную мордочку, которая с беспокойством поглядывала на него из-под перепутанной гривы лошади.

Нет, то был не суседко, а ласка! Зверек из породы куниц, самый маленький, но отнюдь не самый кроткий хищник на свете.

Зверюшка нырнула под гриву, побежала по шее лошади и спрыгнула в кормушку. На следующий день П. А. Мантейфель опять услышал возню в стойле, быстро вошел туда и застал почти ту же картину. Ласка юркнула в щель. Осмотрев лошадь, П. А. Мантейфель заметил у нее на шее под перепутанной гривой несколько капелек крови. Так вот какой «домовой» заплетает гривы лошадям!

Ласки обитают у нас всюду, за исключением лишь северных островов и южных пустынь. Живут они в горах и на равнинах, в лесах и на полях. Прячутся обычно в дуплах, под камнями, в пнях, в кротовых и крысиных норах. Охотно поселяются ласки в скирдах хлеба, амбарах, скотных дворах, где много мышей – их излюбленного меню. Охотясь в конюшне за мышами, некоторые ласки привыкают взбираться на лошадей, где ищут пищу совсем особого рода: кристаллики соли, остающиеся на коже после испарения пота.

Надо сказать, что это необычное лакомство пользуется спросом не только у ласок, но и у многих других животных. Обезьяны, например, проводят долгие часы в традиционной «охоте на блох». Этот ежедневный ритуал производят они с особым увлечением и усердием. Ловкими пальчиками обезьянка расчесывает шерсть своего замирающего от блаженства собрата, находит «блоху» и… отправляет ее в рот. Раньше думали, что обезьяны и в самом деле ищут друг у друга блох. Но оказалось, что у этих животных почти не бывает паразитов, а ищут в шерсти они не блох, а маленькие кристаллики соли, до которых обезьяны большие охотники.