В результате его ладонь оказалась на ее мягкой груди.

– Черт побери!

Единственная мысль, которая могла прийти ему в голову, – это мысль о скорой встрече с ее мужем, вероятно, таким же безмозглым, но наверняка имеющим пару дуэльных пистолетов. Он быстро подхватил женщину на руки.

Вернуться в дом? Задрапированная дверь вела в бальный зал, к ее мужу и… Ливерпулу. Не слишком радужная перспектива.

Далтон направился к каменным ступеням, ведущим в сад.

Черт побери этих леди и их чертову моду! Что заставляет их приносить в жертву разумный комфорт ради какого-то бессмысленного физического идеала? Он поморщился, едва не подвернув лодыжку, когда его туфли на высоких каблуках не нашли опору на посыпанной гравием дорожке.

Конечно, лорд Далтон никогда бы не стал так одеваться.

Белая гравийная дорожка светилась, отражая льющийся из окон свет, и все было видно достаточно хорошо. Но в этом ярком свете и необычную пару легко было заметить.

Проклятие! Что, черт возьми, ему делать с этой женщиной?

Она пошевелилась у него на руках. Очевидно, прилившая к голове кровь возвращала ее к жизни. Пробормотав проклятие, Далтон свернул на темную тропинку, унося свою ношу прочь от предательского света.

Лабиринт живой изгороди привел его к повороту, и тут он заметил беседку, точнее, контуры ее.

Превосходно. Он уложит там эту женщину, освободит ее от чертова корсета и улизнет, прежде чем дама соизволит очнуться. Эта миссис Симпсон, кажется, не видела его и скорее всего подумает, что сама забрела сюда в полубессознательном состоянии. Если она вообще способна думать, в чем он сомневался. Ступив на мраморный пол садового павильона, Далтон опустил миссис Симпсон на изящную, напоминавшую серп луны скамью.

Он поддержал ее одной рукой, осторожно обхватив под грудью и стараясь не касаться ладонью мягкой округлой плоти. Она лежала, безвольно прислонившись к его плечу, и Далтон почувствовал на своей шее легкое дыхание женщины.

От нее пахло очень приятно. Может, она и глупа, но в аккуратности ей не откажешь. Далтон никогда не понимал привычки некоторых людей облачать в слои дорогих одежд свои немытые тела. От миссис Симпсон пахло приятной свежестью. Даже от ее волос, щекотавших ему ухо.

Ох, еще эти чертовы перья! Подавив возглас досады, Дал тон вытащил перья из ее волос и бросил на землю. Потом свободной рукой принялся расстегивать крошечные пуговички, которые шли вдоль всей спины.

Ловкими пальцами он, несмотря на темноту, быстро расстегнул их, после чего занялся узлом на шнуровке корсета, но безрезультатно. Какая-то идиотка горничная спутала шнуровку, и распутать ее в темноте, не имея достаточно времени, небыло никакой надежды.

Пожав плечами, мужчина приподнял леди голову, чтобы Iвзглянуть ей в лицо. Было слишком темно, и рассмотреть ее он, конечно, не мог, но Далтону показалось, что она значительно бледнее, чем раньше.

Глупость невольников моды безгранична. Далтон, крепко держа женщину одной рукой, другой одним мощным рывком дернул шнуровку корсета. Раздался треск, и тонкие витые шнурки лопнули.

Несмотря на то что она все еще была без сознания, тело ее почувствовало свободу, и женщина глубоко вздохнула. Удостоверившись, что она дышит нормально, Далтон положил несчастную на скамью.

Понимая, что она может в любой момент очнуться и возмутиться его фамильярностью, он все же постарался устроить ее как можно удобнее.

В слабом свете звезд она казалась очень хорошенькой. А если смыть толстый слой пудры, забыть о горячечном блеске глаз и глупом хихиканье, она будет выглядеть очень даже привлекательной.

Впрочем, любая женщина будет выглядеть привлекательной, если сладострастно раскинется на скамье, с раскрытым лифом платья, обнажающим пару совершенно пленительных…

Ее голова качнулась в сторону, потом назад, веки дрогнули.

Пора уходить. Далтон отступил в тень кустарника, быстро вернулся к повороту, держась близко к стене лабиринта и стараясь ступать так, чтобы гравий под ногами не скрипел. Он остановился, затаившись в темноте, поскольку не хотел оставлять ее совсем без присмотра, пока она полностью не пришла в себя.

Клара делала один вздох за другим, глубоко втягивая благословенный прохладный воздух в свои измученные легкие. Сначала она довольствовалась тем, что ей было легко дышать, но уже через секунду осознала, что слышит только собственное дыхание, шелест зеленых листьев и звонкое стрекотание сверчков.

Она, оказывается, не в доме? Клара открыла глаза и огляделась. В саду? Она так далеко зашла в поисках свежего воздуха?

Стремительно сев, она почувствовала, что лиф платья разошелся и прохладный ночной воздух ласкает грудь. Она запахнула платье. Прохладный ветерок слегка остудил пылающие щеки, и она поняла, что, должно быть, не сама забрела в этот уголок сада.

Пошарив позади себя рукой, Клара обнаружила узел корсетных шнурков и нащупала разорванные отверстия от шнуровки. Неужели она подверглась нападению? Глубоко в душе у нее зашевелился вековой женский страх.

Но ей не причинили никакого вреда, платье было аккуратно расстегнуто.

Клара ощутила покалывание в затылке и огляделась. Вокруг ни души. Только ее измятые чьими-то ногами перья сиротливо лежали на выложенном мрамором полу беседки. Это зрелище смутно напомнило ей о чем-то или о ком-то…

Что ж, кто бы ни принес ее сюда, сейчас он исчез. И ей лучше сделать то же самое на тот случай, если этот человек решит вернуться. Она кое-как зашнуровала корсет, застегнула пуговицы.

Вид у нее совершенно неприличный, в этом Клара не сомневалась. Ну что ж, она обойдет вокруг дома и подождет Беатрис в экипаже, не стоит возвращаться на бал и разыскивать золовку в толпе гостей. Подхватив юбки, она выбежала из беседки и помчалась к дому.

Когда Далтон Монморенси после долгой и мучительной ночи вошел в особняк Этериджей, рассвет уже пытался пробиться сквозь черные, как сажа, небеса Лондона. Хотя никто не встретил его у дверей, он мог определить по запахам готовящейся еды и слабому шуму, доносившемуся из кухни и комнат прислуги, что его слуги встали и приступили к выполнению своих обязанностей.

Он мог бы позвать своего мажордома, чтобы тот принял его шляпу и легкий плащ черного цвета, поскольку еще в «клубе» с удовольствием переоделся в свою одежду, но Далтон не потрудился этого сделать. Сарджент будет казнить себя за то, что позволил «его светлости» замарать свою руку, коснувшись дверной задвижки.

Ему не так часто позволяли самому открывать двери в течение всей его жизни, поскольку Далтон стал лордом в весьма юном возрасте – ему было всего двенадцать, явление довольно редкое в аристократических семействах Лондона. Очевидно, это было в традициях семьи Монморенси – не медлить с передачей титула очередному наследнику мужского пола.

У него самого имелся только один возможный наследник, и Далтон надеялся, что его племянник Коллис Тремейн постарается о себе позаботиться. Далтону не нравилась идея, обзаведясь женой и детьми, внести хаос в свой тщательно организованный мир.

Далтон с гордостью огляделся вокруг. Великолепный особняк Этериджей, как и полагалось, был полон красивых и дорогих вещей. Далтон намеревался всю жизнь прожить в этом доме, который в отличие от непредсказуемой стихии «Клуба лжецов» был для него истинным раем.

Да, его жизнь идеально сбалансирована. По крайней мере сейчас, когда он наконец избавился от этих невыносимых высоких каблуков.

В холл с беспокойным видом и лицом кающегося грешника вошел Сарджент – он пропустил момент прибытия хозяина.

– О, милорд! Я думал, вы останетесь в «клубе» сегодня ночью, иначе обязательно дождался бы вашего прибытия.

Далтон подал ему шляпу и плащ.

– Сарджент, я умею открывать дверь.

Внимание обоих мужчин привлек громкий топот: Коллис Тремейн с максимально возможным шумом спускался по широкой дугообразной лестнице. В висках у Далтона запульсировало, и он поморщился: