— Трапеза милостивца нашего Алексея Иринарховича!

И мимо него один за другим потянулись добры молодцы, одетые в схожие наряды, замерев от напряжения верхней половиной тела, несли на вытянутых руках блюда, от которых пахло невыразимо аппетитно. Принялись расставлять их на столе, пуча глаза от усердия. Когда церемония была закончена, хозяин выкрикнул по-военному отрывисто и резко:

— Становись!

Молодцы выстроились в шеренгу — с проворством, изобличавшим длительные тренировки.

— Ну что, дикарские ваши морды? — спросил хозяин с ласковым пренебрежением. — Не лезете больше с суевериями вашими дурацкими? Кто это ко мне в гости изволил пожаловать? Ну-ка ты, Парфенка!

Левофланговый, старательно выкатывая глаза, проорал:

— Благородные господа офицеры из грядущих времен, кои настанут спустя долгое время от времени нынешнего!

— Вот то-то, — сказал хозяин умиротворенно. — И обратите внимание ваше непросвещенное, рожи, на примечательное обстоятельство: века и века протекут, а благородные господа так и будут ходить друг к другу в гости во всем блеске, что бы там ни плели! Изыдите!

Когда слуги вереницей покинули зал, он склонился к Кирьянову и вполголоса доверительно сказал:

— Бродил тут… странничек божий. Плел вавилоны и турусы насчет якобы писанной золотыми буквами царской грамоты, по которой будто бы повелено все благородные сословия уничтожить и землю отдать этим скотам… Ну, представили, куда надлежит. Теперь тихо…

“Ах ты, сволочь, — подумал Кирьянов с легким раздражением. — На нашем примере крепостническую пропаганду тискаешь? Незыблемость строя проповедуешь?

Его утешали цифры. Даты. Уже подавлен венгерский мятеж, но Крымская кампания пока не грянула — временной отрезок можно определить довольно точно… Пройдет самое большее двенадцать лет, и воля все же будет объявлена самым доподлинным царским манифестом, пусть и не золотыми буквами писанным. Усеченная воля, половинчатая, но все равно этот пухлощекий поганец переживет немало неприятных минут, если вообще переживет. Вполне возможно, жизнь закончит под забором, беззаботно промотав денежки. В любом случае скверные сюрпризы ему гарантированы, и никакой тебе незыблемости…

У него были в родословной крепостные крестьяне — и теперь он ощущал что-то вроде злорадного удовлетворения — смутного, неосознанного, но тем не менее…

— Ага! — оживился хозяин. — Вот, честь имею рекомендовать — наяды и нимфы!

Вошли четыре девушки — две в чистеньких сарафанах и красивых кокошниках, две в господских воздушных платьицах, знакомых по фильмам и книгам. Вопреки расхожим штампам, сложившимся у Кирьянова в голове, они не выглядели ни забитыми, ни угнетенными — красотки как на подбор, с откровенными, лукавыми взглядами, мгновенно заставившими вспомнить очаровательную Аэлиту.

— Вот-с, милейший Константин Степанович, мои прелестницы! — гордо сказал хозяин. — Танюша, Лизочка, Дуня и Наташа. Дриады, право! Ну что же, прошу за стол!