В первый миг он испытал лишь одно чувство — несказанное облегчение, прилив детской радости, отнюдь не приличествующей бравому звездопроходцу Что поделать, такое случается даже с крепкими мужиками: это странное место разбудило вдруг потаенные детские страхи, дремлющие в каждом до урочной поры. Невыносимо приятно было обнаружить, что он не один здесь, само присутствие другого человека вернуло спокойствие и уверенность в себе. Особенно если уточнить, что другим человеком была девушка, — а значит, обер-поручик автоматически становился покровителем и защитником. Мужик в погонах просто обязан вмиг обрести невозмутимость и в лучших традициях жанра закрыть слабое существо могучей грудью от любых опасностей. Как наверняка сказал бы Кац — звездорубы мы, или уже где?

Потом его мысли, ощущения и чувства, повинуясь наблюдаемой реальности, галопом свернули на привычную колею, уже вполне взрослую и сугубо мужскую. Он откровенно залюбовался.

Она шла вдоль берега грациозно и уверенно, явно никуда не спеша и ничего не опасаясь, бездумно помахивая рукой, и светлое платье четко обрисовало ее фигурку на фоне темно-синей спокойной воды. Светлые волосы, падавшие чуть ниже плеч, развевались при малейшем дуновении ленивого ветерка. Кирьянова пронзила щемящая грусть по чему-то несбывшемуся, упущенному, летящей походкой ускользнувшему по иной развилке времени, оставшемуся в иной реальности, где другой был чем-то большим, нежели скучным, правильным, размеренным пожарным, где все сложилось как-то иначе, не в пример интереснее, романтичнее, звонче. Он вдруг почувствовал себя отяжелевшим и старым — увы, случалось уже подобное и в прежней жизни на шумной городской улице, как правило, летней порой, когда при взгляде на какое-нибудь прелестное создание физически ощущался тяжелый поток времени.

Девушка шла вдоль берега, не замечая Кирьянова, — судя по всему, она пришла сюда не впервые. В кино в таких случаях непременно звучит нежная лирическая музыка, и это, ей-же-ей, абсолютно правильно.

Потом ему пришло в голову, что ситуация приобретает неловкость, и чем дальше, тем больше — исключительно для него. Незнакомка спокойно шла вдоль берега, беззаботно гуляла, а вот Кирьянов не представлял, как ему дать знать о своем присутствии. И стоять истуканом было глупо, и рта не откроешь. До нее далеко, пришлось бы кричать. А что он мог ей крикнуть: “Эй!” Или — “Не подскажете, когда ближайший автобус на Нижние Васюки?”

Лучше всего предоставить события их естественному течению — торчать на прежнем месте и в прежней позиции, ерзая от неловкости, пока девушка не достигнет поселка — потому что идти куда-то еще она на этой планете не может. Она либо привидение, либо служит на “точке”, выбор вариантов невелик, их всего два. Первое предположение следует бесповоротно исключить, оставаясь твердым материалистом. Что до второго — при всем здешнем малолюдстве Кирьянов все еще не знаком был с большинством из двух десятков тех, кто работал на кухне, обеспечивал связь и, если можно так сказать, транспорт — сиречь устройство мгновенной переброски через космические бездны. Существовала некая дистанция, как в любой сложившейся системе, тем более обмундированной. Как между летчиками и технарями.

Все разрешилось помимо его усилий — девушка, слегка повернув голову, внезапно заметила его. И без тени испуга, без малейшего удивления или неудовольствия помахала ему, непринужденно и просто, словно они были знакомы давным-давно. И остановилась в выжидательной позе, заложив правую руку за спину, обхватив тонкими пальцами левый локоть. Теперь воспитанный мужчина и галантный офицер галактической пехоты просто обязан был подойти к даме, дабы представиться и познакомиться.

И он подошел, искренне надеясь, что не выглядит сконфуженным вахлаком. Хотя сознавал, что именно таковым только что и стал.

Все обстояло гораздо хуже, чем ему поначалу представилось.

Она была не просто красивая — красивых много и, что характерно, Кирьянова всю жизнь отпугивали те из них, что выглядели утонченными, совершенными и, как следствие, холодными куклами. Она была совсем другая, с открытым — но отнюдь не наивным, не простоватым! — личиком, искренней улыбкой и веселыми синими глазами. Таких девушек удачнее всего называть славными. И в том-то вся беда, что именно такая славная девочка способна разбить сердце вдребезги быстрее и надежнее, чем роковая красавица типа “я-только-что-с-подиума”. Ведь вполне может оказаться так, что ты ей, такой славной, ну совершенно не нужен, жила без тебя и дальше проживет, и ох как несладко тогда придется…

Он подумал, что нужно отсюда побыстрее убираться, пробормотав наспех пару вежливых фраз о погоде — и остался на месте.

— Вы случайно не привидение? — спросила девушка с наигранным ужасом.

— Странно, — сказал Кирьянов. — Я о вас поначалу то же самое подумал.

— А давайте поставим эксперимент… — Она легонько постучала двумя пальчиками по его плечу пониже погона, с тем же наигранно-веселым ужасом. — Нет, на бесплотного духа вроде не похожи, добротная казенная ткань и пресловутое крепкое мужское плечо…

— Вы в лучшем положении.

— То есть?

— Вы-то уже убедились, что я не бесплотный дух, а я…

— Вот и убедитесь, — сказала она то ли кокетливо, то ли насмешливо.

Она смотрела так простодушно и невинно, что это было не хуже изощренной насмешки — но не прикажете ли пасовать перед соплюшкой раза в два моложе тебя, слишком хорошо знающей о своем очаровании? Решительно протянув руку, Кирьянов сомкнул пальцы вокруг ее тонкого запястья.

— Результат? — поинтересовалась она лукаво.

— Вот теперь и я, со своей стороны, уверен, что вы не бесплотный дух, а создание вполне материальное, — сказал Кирьянов. — Не стоит даже добавлять, что очаровательное, вы это и без меня знаете бог ведает с каких пор… Вот и внесли ясность, а? Два материальных создания… Я вас еще не видел в поселке…

— И немудрено. Вовсе я не из поселка.

— Шутите? — удивился он искренне.

— Отнюдь, сказала графиня. Во-он я откуда… — Она повернулась и указала на дальний конец озера. — Видите, там, за беседкой, в распадке, стена проглядывает?