Его команда была выполнена всеми до одного с похвальной быстротой, в едином порыве.

Бугор рос, поднявшись уже выше голов людей, одновременно сужаясь внизу, превращаясь в нечто напоминавшее исполинский гриб, место его соединения с поверхностью становилось тоньше, тоньше, тоньше, превращалось из ножки гриба в канат, веревку, ниточку…

Правильный шар оторвался от поверхности и очень медленно пошел вверх, по идеальной прямой. То ли он таял, то ли исчезал в нависшей над головами пелене цветного тумана. В конце концов от него не осталось и следа.

Но поверхность все так же ходила ходуном, толчки ощущались со всех сторон, в разных направлениях, казалось, они стоят на гигантской простыне, которую взяли за углы четыре великана и потряхивают все быстрее и быстрее…

— Всем назад, на исходную точку!

На этот раз профессор — прекрасно различимый среди однообразных фигур в непрозрачных снаружи шлемах, поскольку был тут единственным четвероруким — попробовал задержаться, протестовать, барахтаться, но тут же угодил в медвежьи объятия Шибко и был доставлен к исходной точке в положении, когда его нижние конечности не касались земли вовсе.

Среди радужных струй показались колонны бледного сияния, распространявшегося снизу вверх, толчки сотрясали поверхность. Кирьянов видел, как Зорич, держа обеими руками какой-то продолговатый прибор, выглядевший крайне простым, как дырокол, раз за разом щелкает им, нажимая никелированный грибок наверху. В движениях штандарт-полковника впервые обнаружилась некоторая нервозность, и это не прибавляло спокойствия, наоборот… Вокруг менялись краски, приобретая все более холодные тона — фиолетовый, бурый, черный, — великанские качели раскачивались под ногами…

И вдруг все кончилось. Они вернулись на сиреневую “мишень”, по-прежнему связанные белоснежным канатиком, а в куполообразном зале, вдоль стен, стояло сплошным кольцом множество людей, точнее, множество людей и существ, несколько десятков, напряженно и неотрывно таращась на вернувшихся — иногда весьма экзотическими органами зрения, с трудом опознававшимися в качестве таковых.

Стояла тяжелая тишина. Наконец командир станции прямо-таки вбежал на концентрические сиреневые полосы, бледный, с трясущимися губами. Схватив за руку оказавшегося ближе всех — Кирьянов так и не угадал, кого, — он выговорил прерывающимся голосом:

— Семьдесят один час, ребята… Я уже и не чаял вас оттуда выдернуть…

— Семьдесят один час — чего? — послышался спокойный голос Зорича.

— Это вас не было семьдесят один час по вашему стандартному времени, — ответил командир. — Мы думали, все, получилось только с девятой попытки…

От его голоса мурашки бегали по коже. Теперь только до Кирьянова начало помаленьку доходить, что они были на волосок… что они очень даже свободно могли и не вернуться из неведомых пространств, и лучше не пытаться даже гадать, что способно было приключиться с героическими звездопроходцами в тех, ни на что не похожих краях…