Его что-то как бы толкнуло под сердце и ударило в голову...

«Мотренька... две капли воды... только Мотренька чернявее... Нет, Мотренька краше... для меня...» Смущенный входил Павлуша во дворец. «Говорить государю или не сказывать, что я ее видел?.. Надо сказать, коли спросит. Я от государя ничего не таю, как у попа на духу...» Ему навстречу попался Орлов.

– Александр Данилыч у государя? – спросил Павлуша.

– Нет... Да ты что такой? – вглядывался в него Орлов. – Разве дворские девки опять тебя силком целовали? Я их, которую, силком целую, а они тебя... Счастливчик!

Павлуша торопился.

– Куда ты? – остановил его Орлов.

– Пусти, к государю...

– Да он по твоей роже узнает, что тебя дворские девки девства лишили, – не унимался Орлов.

Павлуша хотел было спросить его о том, что занимало его...

«А если и Орлов ничего не знает, а я наведу его на след?» – мелькнуло у него в уме. И врожденная осторожность удержала его от вопроса.

Еще более смущенный, вступил он в рабочий кабинет государя.

Петр задумчиво глядел на околдовавшее его местечко на карте, на дельту Невы.

Увидав Павлушу, государь быстро спросил:

– Что с тобой, Павел?

– Ничего, государь, – еще более смутившись, отвечал Павлуша.

– Не лги... Я всякий твой взгляд и вздох понимаю, – ласково сказал государь. – Ну, что же?

– Орлов все меня смущает, государь, пристает.

– С чем?

– С дворскими, государь, девками.

– Разве и ты уже?..

– О нет, государь! Орлов говорит, будто меня дворские девки девства лишили.

Государь весело рассмеялся.

– Бедный царский денщик! Что с ним сделали!

– Нет, государь, – бормотал несчастный Павлуша, – они раз как-то меня силком поцеловали, с того и дразнит меня Орлов.

– Так силком таки добра молодца? – смеялся царь. – А что Меншиков?

– Он у графа Головина, государь, и сейчас прибудет.

– А от кого узнал? – спросил царь. Ягужинский окончательно растерялся.

– Да что ноне с тобой, Павел? Ты сам не свой... Сказывай, от кого узнал, что Данилыч у Головина.

– Мне девушка сказала.

– Какая девушка?

– Там, у Александра Данилыча, государь. А кто она, не сказала.

Государь улыбнулся.

– А! Девушка... А как она показалась тебе? – спросил он.

– Красавица, государь... Я такой не видывал... Разве...

– Что разве?

– У Кочубея дочка, государь.

– Краше этой?

– Нет, государь.

– Так приглянулась хохлушечка?– улыбнулся царь. Ягужинский покраснел и потупился.

– Ну, так женю, женю на хохлушечке, – потрепал государь по щеке своего любимца. – Кочубей же, сказывают, богат, как Крез.

В это время вошел Меншиков.

По возвращении Меншикова из Ливонии вместе с Мартою Скавронскою, будущею императрицею Екатериною Алексеевною, государь, убедившись из личного доклада Данилыча, что по всему южному побережью Финского залива и по южному же побережью Невы русское дело поставлено прочно, лично хотел убедиться, что и из Белого моря нельзя ожидать нападения шведов, которые все время гоняли Августа из конца в конец Польши.

Оказалось, что север России не требует особенных забот. Значит, можно будет подумать теперь и о Неве, и о ее дельте, не дававшей спать Державному Плотнику. Но прежде чем топор его застучит у устьев Невы, надо завладеть ее истоком из Ладожского озера.

– Там ключ от Невы, – говорил государь Павлуше Ягужинскому, которого он уже начал посвящать в государственные дела. – Добудем ключ и откроем ворота в Неву.

Это говорил царь, отплывая из Соловок в монастырскую деревню Пюхча, чтоб оттуда прямым путем направиться к Повенцу, а оттуда к Ладожскому озеру. С государем было 4 000 войска.

Но как пройти положительно непроходимые, непроницаемые лесные чащи, болота, топи и ужасные дебри? Он первый берет топор и начинает пролагать себе путь, рубит просеку в вековечных борах. Это была работа титана: как древние мифические титаны воевали с богами, которые олицетворяли всю природу с ее таинственными силами, так Державный Плотник стал воевать с природою Русского Севера.

– Данилыч, и ты, Павел, берите топоры и за мной! – сказал он и начал валить вековые сосны и березы.

И они первые открыли эту работу, а за ними войско и все крестьяне вотчин Соловецкого монастыря.

– Царь-от, царь, каки соснищи валит, страсть! – изумлялись крестьяне.

– По себе дерево рубит, ишь, гремит топорищем на весь бор!

– Силища-ту какова, братцы!

– Знамо, царска, не простая.

– В ем одном сидит сила всей матушки-России.

– Илья Муромец, да и только.

– А паренек-то, паренек старается!

Это о Павлуше Ягужинском.

Еще в сороковых годах нынешнего столетия, по свидетельству «Олонецких губернских ведомостей», держалось в народе предание, что так много было рабочих на прокладке вместе с солдатами этого титанического пути через леса, топи и болота, что на каждого человека будто бы досталось положить на протяжении всего пути одну только перекладину.

Конечно, это легенда, сказка.

От деревни Пюхча путь этот лежал к деревне Пулозер, где устроен был «ям» с крытою палаткой, где продавалось все необходимое для войска. От Пулозера, опять лесами и болотами, путь лежал к деревне Вожмосальме на протяжении 70 верст и через Темянки выходил на Повенец. Далее по заливу Выгозерскому был проложен плавучий мост к реке Выгу.

Здесь государю доложили, что вся местность эта заселена беглыми раскольниками, а ядро их – Выговская пустынь.

– Добро, – сказал государь, а обратясь к Меншикову, добавил: – В этом краю непочатый угол железной руды, так ты не медля поезжай и выбери место для завода, а раскольникам от моего имени скажи накрепко: слышно-де его царскому величеству, что живут здесь для староверства разных городов собравшиеся в Выговской пустыни беглые и службу отправляют Богу по старопечатным книгам, а ныне-де его царскому величеству для войны шведской и для умножения оружия и всяких воинских материалов угодно-де поставить два железных завода, один-де близ Выговской пустыни, то чтоб-де все раскольники в работах тем заводам были послушны и чинили бы всякое вспоможение, по возможности своей, и за то-де царское величество даст им свободу жить в той Выговской пустыни и по старопечатным книгам службы свои к Богу отправлять.

– А не будут работать, разнесу! – грозно добавил государь.

«И от того времени, – записано в „Истории Выговской пустыни“, – Выговская пустынь быти нача под игом работы, и начаша людие с разных городов староверства ради от гонения собиратися и поселятися овии по блатам, овии по лесам, между горами и вертепами и между езерами, в непроходных местах, селиться скитами и собственно келиями, где возможно».

– Не так древле Израиль стремился в обетованную землю, как я к ключу, запирающему вход в Неву, – говорил царь, стоя на берегу Онежского озера, где уже успели создать целую флотилию карбасов, на которых предполагалось пробраться в Ладогу и явиться у стен Нотебурга.

– Бог поможет тебе, государь, разрушить стены нового Иерихона, – сказал на это Меншиков.

– Обетованная... – произнес задумчиво Петр, – «обещанная». Израилю Бог Иегова обещал ту страну... А мне кто?

– Твой разум, государь, – сказал Меншиков.

– Нет, Алексаша, не один разум, который бессилен без науки, без знания... Наука, знание дают все, что есть под луною!

Царская флотилия в конце сентября того же 1702 года уже колышется на волнах многоводной Ладоги, точно стая бакланов. Казалось, счету нет этим бакланам!

На передовом, самом поместительном карбасе выделяется гигантская фигура царя. Он весь – внимание. Зрительная труба, казалось, замерла в его руке.

Стекла попали на искомую точку... Вот она!

– Вижу, вижу! – с трепетом восторга говорит Петр.

– Что видишь, государь? – спрашивает Меншиков, напрягая вдаль зрение...