Молодая англичанка бросила к ногам мудреца-риши банкноту, неслышно скользнувшую поверх серебряной мелочи. Факир открыл глаза. Темные и глубокие, они смотрели словно сквозь Элизабет, не видя, не замечая.

– Не слушай свой разум – повторил старик, едва шевеля бледными губами. – Слушай сердце…

Девушка пожала плечами. Наверное, факир говорит это каждому…

– Не делай того, что задумала, и Разрушитель помилует тебя!

Бетси вздрогнула.

– О чем вы, дедушка? – с притворным удивлением поинтересовалась она.

Взгляд факира внезапно стал тяжелым, неприятным.

– Ты знаешь сама. Зачем тебе это? Очисти душу, облегчи разум и с чистым сердцем ступай во храм. Ищи просветление, не ищи беды…

– Но, право же, я не понимаю, о чем речь! Я ничего не… – растерянно проговорила девушка.

Однако добиться от факира еще чего-либо вразумительного больше не удалось. Старец замер, не обращая внимания на вопросы, как будто бы ничего и не было.

«А может, и не было? – мелькнула догадка. – Или он просто увидел иностранку и сказал так, на всякий случай?»

А над палаточным городком неслось славословие: «Ом на'ма Шива!» – Хвала Шиве благому, приносящему счастье! Амарнатх погружался в ночную мглу.

…Так рассказывают. А правда ли это, ложь, кто знает?

…Если сказать, что ветер был холодным, то это значит не сказать ничего. Ледяные порывы пронизывали до самых глубин души, мешали биться сердцу. Жалкий костерок не в силах был справиться с яростью ветра, терзавшего пастуха и его маленькое стадо.

Аллах, великий и милосердный! Ты все видишь!..

…Бута Малик тоскливо смотрел то на костер, то на жавшихся друг к другу овец, проклиная тот день, когда он, не иначе наущаемый самим Иблисом, согласился пойти в пастухи. Но что было делать?. Жить на что-то надобно, вон сколько ртов в его доме, целый десяток детишек мал мала меньше да жена-красавица. Еще ведь совсем не старая женщина, а такой и принарядиться нужно, и какие-никакие украшение надеть.

Ох, спаси Аллах! Ну, какие там украшения у жены пастуха? Тут бы на кусок сыра да мешок муки денег собрать. А дрова! Зимы в горах лютые, морозные, чтобы обогреть дом мало одного кизяка, только чад и вонь от него. Нужен сушняк, а еще лучше уголь. Но уголь в этих местах баснословных дорог. О Аллах! Почему простой пастух не может себе позволить отапливать свое жилище углем? А как горит от него очаг! Весело, долго, не перегорая. И еда варится гораздо быстрее…

Бута Малик не выдержал – зажмурился, чтобы представить себе, просто представить… Над очагом булькает старый дедовский котел, аромат плова разносится по всему дому. Хороший плов, жирный, с огромными кусками баранины прямо на кости, с изюмом и кари – как еще его дед, Ахмед Малик, учил готовить. Да, настоящий кашмирский плов может приготовить лишь мужчина. Старики говаривали, что особо вкусным он получается у пастуха, потому что пастух в горах – главный мужчина. Не просто козопас (или что там он еще может пасти), а в первую голову воин. Мало ли какая зверюга в любой момент напасть может? Голодные волки или даже сам снежный барс…

Бута Малик опасливо огляделся по сторонам. Упаси Аллах накликать в горах беду! Стоит помянуть, даже в мыслях, даже мельком… Пастух быстро сотворил молитву, отгоняющую злых духов, невесело вздохнул.

Эх, что-то брюхо подводит у этого самого «главного мужчины»! Бута Малик уже и не помнил, когда последний раз ел плов. Сейчас бы хоть краюху свежего хлеба с куском овечьего сыра, а к ним стаканчик доброго ячменного пива «чанг»! Хорошо сваренный чанг не сравнить ни с каким другим напитком. Слегка, самую чуточку, пьянит и очень питателен. И похмелья на следующий день не бывает, сколько ты его не выпей…

– Эй, косматые! – прикрикнул пастух на всполошившихся отчего-то овец. – А ну, не балуй!

Чего это они? Никак и правда беду накликал? Чуют серого разбойника или дикую кошку, а всего хуже – человека…

«Бисмиллаги уррахмон рагим» – начал читать Бута первую суру Корана. Знакомые с детства чеканные арабские слова священной Книги привели в хорошее расположение духа. Вот ведь как сказано: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного. Хвала Аллаху, Господу миров милостивому, милосердному, царю в день суда!». Хорошо, красиво!

…Вот бы старшенького, Мусу, отдать в медресе – чтобы на муллу выучился. Денег будет! И на сыр, и на хлеб, и на плов, и на чанг хватит. Хотя, конечно, мулле пить чанг как-то не с руки, соблазн все-таки. Но ведь пророк ничего не говорил о том, что нельзя пить ячменное пиво. Это виноградное вино нельзя, но где он, этот виноград, в горах-то? А чанг в этих местах – милое дело.

Бута Малику стало совсем весело и вроде уже и не так холодно.

…Он у него вообще молодец, Муса. Умный парень! И такой ловкий. Хоть и всего десятый год, а как помогает отцу и матери! Нет, точно стоит отдать его учиться на муллу. Но вот где взять денег? Учение недешево стоит…

Пастух помотал головой. Снова деньги! Всюду нужны эти проклятые кругляши. Дать бы обет не прикасаться к презренному металлу, да только что толку? Хотя… Хотя, как сказать! Везет же этим бродячим йогам, факирам, буддийским монахам! Приняли обеты бедности и нестяжательства – и свободны. Ни жены, ни детей, знай себе совершенствуют силу духа. Им бы в шкуре пастуха хоть месяц походить, поглядел бы тогда на этих нестяжателей! А, может быть, все дело в их богах? Да каких там богах – порождениях шайтана! Посмотришь на их жуткие образины, так с души воротит. Ну как можно поклоняться многоруким или трехголовым дэвам, а то и вовсе слоноголовому страшилищу? Завещали ведь Аллах и Мухаммед, пророк его, мир им обоим, чтоб не ставили себе идолов, не повергались перед ними во прах…

Костер медленно гас, и Бута Малик протянул руки к умирающим углям.

Вот если (да не услышит Аллах!), если бы какой-нибудь из этих жуткорылых посулил мешок угля да кусок мяса, да пару золотых… Ох, и поклонился бы Бута Малик ему в самые ноженьки. А грех? Что грех? Ведь Аллах милостив, милосерден. Грех и отмолить недолго, лишь бы детишки не вопили. Сил нет уже слышать их бесконечное: «Папа, холодно. Папочка, кушать хочется!» Ну, где же они, эти страхолюдины? А нету их! Не торопятся соблазнять правоверного мусульманина…

– И что же это с животиной делается, люди добрые? – очнулся от невеселых размышлений пастух. – Угомонитесь, угомонитесь, говорю я вам!

Бута Малик прислушался и тут же понял, в чем дело. Издалека, перекрывая свист ветра, донесся жалобный звон колокольчика. Еще пару минут, и пастух услышал громкое заливистое: «Бам-бам були!».

– О, несет шайтан кого-то! – скривился он. – Как будто чужой. Эй, ты кто? Тебе чего нужно?

Из-за близлежащего горного уступа появился худой долговязый человек с большим деревянным посохом в руке. Гость бодро шествовал прямо к костерку Бута Малика. Пастух всмотрелся – и лишь головой помотал. Принесло же!

…Старик, тощий, жилистый, как овца в конце зимы. Седые волосы давно уже не соприкасались с зубцами гребня, густая, такая же седая борода заплетена в несколько косичек, на лбу – изображение трезубца, такой же точно «тришуль» украшал посох. Несмотря на холод, старец был почти обнажен, лишь какое-то жалкое хламье прикрывало его сутулые плечи…

Бута Малика передернуло. Все ясно – садху, странствующий шиваит! Неужто другой дороги не мог найти? И пригласить грех, и прогнать нельзя. Мало ли… Вон, каков герой, голым по морозу бродит!

Пастух от знающих людей слыхивал, что некоторые аскеты учатся преодолевать холод – и небезуспешно. Мало того! Поговаривали, что аскета в промозглую погоду специально оборачивали в мокрое одеяло, а когда приходили через некоторое время, одеяло оказывалось сухим – подвижник высушивал его жаром собственного тела.

…Спаси Аллах! Не от Иблиса ли такие чудеса?

Вот и этот, видать, из таковских. Вон глаза горят, что твои угли. Ох, угли!..