В связи с проездом через Париж в воспоминаниях сохранилось только краткое упоминание о встрече с прославленной мадам Жофрэн, приятельницей Польши и хозяйкой самого модного художественного салона в Париже. Упоминание об этом проливает некоторый свет на характер молодого князя. Мадам Жофрэн, особа чрезвычайно влиятельная и честолюбивая, считалась в то время во всей Европе не столько приятельницей Польши, сколько личной приятельницей Станислава-Августа. Сама она считала себя petite maman[7] польского короля и, пользуясь этим полуродственным положением, старалась таким же родственным образом влиять на общий ход польско-французских отношений. Молодого князя она приняла чрезвычайно радушно и с первого взгляда оценила его «красоту и статность». Вот только недооценила она некоторых черт его характера. Недовольная последними шагами Станислава-Августа, она позволила себе в разговоре с его племянником в довольно резких словах отозваться о его дяде, польском короле. Тогда принц Речи Посполитой показал ей, на что он способен. Он одернул распоясавшуюся парижскую плебейку столь барским и высокомерным образом, что та сразу утратила свою самоуверенность и долгое время не могла опомниться. В ее голове никак не укладывалось, что этот шестнадцатилетний гонористый королевский петушок – родной племянник ее уступчивого и послушного cher fils.[8] А петушок с удовлетворением через несколько лет записал: «Это не испортило наших приятельских отношений, зато потом при разговорах она была куда осмотрительнее».
В Лондон князь Станислав приезжает зимой 1771 года. Первые месяцы он старается освоиться с лондонским светом, наносит все предписанные ему в Варшаве визиты, представляется ко двору, освежает связи, установленные дедом и дядей. Много выезжает, танцует, приобщается к развлечениям лондонского двора, разгульный образ жизни которого напоминает атмосферу отцовского дома. Красота и молодость князя привлекают внимание лондонских дам; буквально не было отбоя от визитов и авансов. Вскоре от всего этого его отвлекают дела поважнее. Столица Англии переживает в это время период большого политического оживления. Правительство готовится окончательно разделаться с иезуитами. По улицам проходят шумные манифестации, призывающие отменить привилегии для членов парламента. Высшее общество увлекается масонством. На балах и светских приемах не говорят ни о чем ином, кроме высоких таможенных пошлин на чай, установленных недавно во взбунтовавшихся американских колониях. Князь Станислав по собственному почину завязывает много новых интересных связей, знакомится с выдающимися учеными правоведами, географами, знаменитыми путешественниками, специалистами по финансам. Прекрасные дамы приходят в ярость оттого, что красивый стройный юноша, вместо того чтобы танцевать с ними, тратит время на скучнейшие споры с серьезными и дурно одетыми профессорами. Тем временем у молодого Телка созревает замысел, на который наверняка не решился бы ни один из членов его семьи.
С наступлением весны он нанимает у одного из лондонских конюших лошадей и решает объехать с познавательной целью всю Англию. В то самое время, когда князь-подкоморий тешит жителей Варшавы зеленой гривой своего английского скакуна, его возлюбленный сын, также на английском, только наемном скакуне, с кучкой ошеломленных варшавских наставников и приглашенных лондонских профессоров забирается в самые отдаленные уголки британского острова, посещает угольные шахты и морские порты, беседует с купцами, моряками и фермерами, вникает в систему взимания арендной платы и обложения налогами.
Поездка эта длится несколько месяцев, и князь Станислав возвращается из нее восхищенный, полный впечатлений и сведений. По собственному побуждению решается он и на другой необычный поступок. «То, что я видел, вызвало во мне такое восхищение и такое страстное желание вникнуть во все это, что я решил вместо светской зимы в Лондоне провести восемь месяцев в Кембриджском университете… Часто размышляя над всем, что связано с моим положением, я начал понимать, что буду тем, кем я сам себя сделаю».
Однако прежде чем князю удается осуществить этот замысел, ему приходится пережить событие, омрачившее его пребывание в Лондоне. Как-то ноябрьским утром немец-лакей, «человек вполне достойный, но не отличающийся деликатностью», будит его от сна известием, что барские конфедераты[9] похитили короля. Известие это столь невероятно, что князь Станислав вначале считает его недоразумением или сплетней. Но лондонские газеты уже полны сообщениями о похищении. Тогда он поспешно одевается и едет к польскому посланнику в Лондоне Бужинскому. Разговор с посланником рассеивает последние сомнения князя. В здании посольства царит смятение. Бужинский «со свойственной ему оригинальностью» как раз в этот вечер пригласил на обед всех наиболее влиятельных представителей обеих политических группировок Полыни. Что делать, не известно. Отменять обед уже поздно. Давать его в такой сложной ситуации невозможно. К счастью, за два часа до обеда из Варшавы прибывает курьер с известием о возвращении короля и с подробностями всей истории.
Обед состоялся, но в довольно напряженной атмосфере. Представители польской оппозиции чувствовали себя неловко и молчали. Сторонники короля и гости провозглашали беспрестанные тосты в честь чудесного избавления монарха. Находившийся среди гостей всеми уважаемый лорд Литлтон подошел к князю Станиславу и, пожимая ему руку, сказал в приливе сердечности: «Я не верю, что, спасая короля таким чудесным образом, провидение не имело по отношению к нему каких-то блистательных видов на будущее». Описывая этот обед через несколько лет, королевский племянник снабдит слова лорда Литлтона меланхолическим комментарием: «Провидение со своей стороны не предприняло ничего, дабы предсказание это сбылось».
Учение в Кембридже длится почти весь 1772 г. Князь штудирует различные дисциплины и притом с таким рвением, что спустя некоторое время это начинает отражаться на его здоровье. Рабочую обстановку прерывают только вести о происходящем на родине. Весной 1773 года, когда в Польше уже заседает сейм, признавший раздел, отчаянное письмо от отца вынуждает князя Станислава покинуть Англию. Отчаяние князя-подкомория вызвано не столько разделом Польши, сколько отказом короля вручить ему гетманскую булаву. Князь Казимеж мечет громы и молнии, уведомляет сына о том, что отказался быть подкоморием, и предсказывает плачевный конец стране, в которой не почитают гражданских заслуг. Письмо исполнено такой безысходной скорби, что встревоженный сын тут же укладывается и едет утешать обиженного отца. Уезжая из Лондона, он, однако, не забывает взять с собой в Варшаву мистера Баркера, «одного из самых выдающихся профессоров Кембриджа».
Первым человеком, которого возвратившийся сын встретил в отцовском доме, был старый камердинер. Тот, видя князя Станислава, исхудавшего, бледного, в черном фраке, и рядом с ним какого-то толстого субъекта, воскликнул с ужасом: «Надеюсь, вы, ваша светлость, не стали английским пастором?!» И действительно, этого только и недоставало: высоконравственный английский пастор под крышей князя экс-подкомория!
Но встреча со старым камердинером – единственный светлый штрих в этом невеселом возвращении. Все, что князь Станислав видит в Варшаве, наполняет его отчаянием и ужасом.
«В каком же я очутился пекле! – восклицает он в записках, – Было это во время сейма, который длился три года и утвердил первый раздел Польши, изменив политическую систему всей Европы. Польша, ограбленная тремя державами. Варшава, оккупированная иноземными войсками… Личная собственность, отданная алчущей шайке грабителей, находящихся под покровительством иностранных дипломатов и являющихся послушными орудиями в их руках. Применение чудовищных средств и методов давало возможность державам достигнуть всего, чего они хотели. Я прибыл в эту страну с идеями порядка, уважения к собственности и другим ценностям, непременным для преуспеяния общества. А очутился в самой гуще ада, где нынешнее бедственное положение не оставляет никоей утешительной надежды на будущее!»
