О личной жизни князя Станислава в эти годы известно немного. Некоторые скупые сведения об этом можно обнаружить в его воспоминаниях и в мемуарах Станислава-Августа. Кое-какие детали можно домыслить с помощью дедукции на основе упоминаний о нем в дневниках тех лет и в старых комплектах «Варшавской газеты» и «Варшавского путеводителя». Какие-то факты из его жизни удалось обнаружить в письмах педантичного швейцарского хрониста профессора Иоганна Бернулли, который в то время находился в Варшаве и несколько раз лично встречался с королевским племянником.

Как и другие польские магнаты, князь Станислав обычно проводил весну и лето в своих латифундиях или в заграничных путешествиях. Его вакационное время обычно бывало насыщено делами. На Украине он лично присматривал за порядком в своих владениях, следил за строительством новых фабрик и за планомерным переводом крестьян на оброк. За границей скупал у антикваров древности и этнографические редкости, не всегда ценные и подлинные. Излюбленная летняя резиденция князя – корсуньский замок – с небывалыми коллекциями китайских и татарских вещей, редких камней, гемм и камей, на взгляд современников, считалась одним из великолепнейших магнатских дворцов на Украине.

В Варшаву князь Станислав приезжал только осенью, когда уже собиралась сессия сейма, и оставался там до весны. К этому времени он был уже владельцем нескольких великолепных участков в разных концах столицы, но жил, по желанию Станислава-Августа, непременно в королевском замке. Очевидно, король хотел того, чтобы жители Варшавы постепенно привыкли считать князя Станислава фактическим наследником престола. Кроме того, прибегая к помощи любимого племянника во многих делах, он желал иметь его постоянно при себе. Только спустя несколько лет – с окончанием перестройки королевского дворца в Лазенках – князь Станислав «отделился с жильем» настолько, что выстроил себе летнюю резиденцию на традиционной «дороге Понятовских» – между садами отца на Княжьей улице и новой резиденцией дяди. Дом этот – сразу же возле доходных домов варшавского банкира Теппера – был записан в городских книгах как владение № 1755 по Пенкной улице и ничем особенным не отличался.

Куда красивее и приметнее была другая летняя резиденция князя неподалеку от столицы – дворец в Гуре под Новым Двором. В Гуре князь принимал почетных и нужных гостей Туда часто приезжал на вакации из Вены юный князь Юзеф Понятовский. Художник Шимон Маньковский украсил стены комнат цветными фресками, а соавтор «плана генерального оброка» Юзеф Выбицкий писал там свои политические комедии и драмы.

Находясь в Варшаве, князь Станислав делил время между интеллектуальной жизнью и занятиями, связанными со служебными обязанностями. В ближайшем его окружении можно встретить специалистов и ученых в разных областях археологов, математиков, минералогов (так называли тогда специалистов по горному делу) и даже инженеров водных путей. Все это общество встречалось у князя на так называемых «философских обедах», являющихся, несомненно, каким-то подобием «королевских четверговых обедов». Во время этих обедов блистали своей эрудицией падре Бенвенути, «чрезвычайно ученый римский священнослужитель», Ревердиль – королевский библиотекарь и лектор, а также главный польский масон граф Август Мошинский, генеральный директор всех кабинетов и коллекций его королевского величества. Несколько скучноватую атмосферу этих ученых сиест оживлял неистощимым юмором и яркими воспоминаниями о путешествиях сердечнейший друг князя генерал-майор коронных войск барон Карл Фридрих Эрнст де Кокцеи. Этот княжеский приятель, один из тех офицеров, «которые сочетали выдающийся ум и манеры с основательным знанием военного ремесла», был любопытнейшей фигурой, чрезвычайно характерной для своей эпохи. Сын прусского канцлера, человек одаренный, в молодости вынужден был покинуть родную Пруссию, поскольку изводил Фридриха 41 «злополучными сатирическими выпадами, от коих в молодые годы по чрезмерной живости натуры не всегда умел удержаться». Потом колесил по свету. Служил в английских и голландских войсках, плавал по далеким морям, пережил сотни удивительнейших приключений. После многолетних скитаний осел на постоянное жительство в Польше и стал «самым учтивым офицером» немногочисленной коронной армии и ближайшим приятелем и постоянным нахлебником князя Станислава, который был моложе его на тридцать лет.

Вторым сердечным приятелем князя был другой завсегдатай философских обедов, тихий, скромный королевский секретарь Станислав Бадени. Историки, приводящие в своих трудах двух-трехстрочные характеристики князя Станислава, никогда не забывают подчеркнуть его «тщеславие и высокомерие» по отношению к людям низших кругов. Может быть, так оно и было, но среди немногочисленной личной переписки князя Станислава, просмотренной исследователями, как раз сохранилось письмо, удивительно не соответствующее этому повсеместно принятому мнению. Это записочка с выражением соболезнования, посланная в 1778 году Станиславу Бадени в связи со смертью его отца. Вот в каком тоне пишет кичливый принц Речи Посполитой скромному чиновнику королевской канцелярии: «Баденик мой дорогой… прошу кланяться от меня матушке и поблагодарить за то, что родила Двух честных малых. Сердечно обнимаю тебя, дорогой Стась!»

В 1777–1778 годах князь Станислав был активнейшим деятелем только что образовавшегося в столице Варшавского физического общества. Возникло оно по инициативе Адама Чарторыского, а организовал его специально для этого призванный из Парижа французский ботаник, профессор Жан-Батист Дюбуа. На заседаниях общества встречались виднейшие ученые столицы с магнатами-интеллектуалистами вроде Адама Чарторыского, Игнация Потоцкого и князя Станислава. На заседаниях обсуждались изыскания в области физики и астрономии; члены общества переписывались с учеными других стран, даже, намеревались выпускать специальный научный журнал. Но длилось это недолго. Все начинание рухнуло по политическим причинам.

В 1778 году, в период наиболее острой борьбы против кодекса Замойского, в Польше усилились ожесточенные преследования иноверцев. Жан-Батист Дюбуа, рьяный вольтерьянец, реагировал на это печатным выступлением «Essai sur I'histoire litteraire de Pologne»,[19] в котором в чрезвычайно острых и несправедливых тонах обрушился на отсутствие у поляков терпимости. Книга эта из-за ее тона вызвала резкую критику даже со стороны прогрессивных людей. Возмущение было так велико, что французу пришлось собрать пожитки и убраться из Польши. А после него никто не пожелал взять на себя труд проводить заседания общества.

Известно также, что князь живо интересовался музыкой, посещал все гастроли, держал музыкантов при своем дворе и даже основал в Варшаве музыкальную школу, самых способных выпускников которой посылал потом за свой счет в Италию для дальнейшего учения.

Наряду с интеллектуальными занятиями много времени у князя Станислава занимала военная служба. Молодой генерал-лейтенант командовал тремя уланскими полками и парадным полком пешей гвардии. Гвардейский полк был специальной воинской частью «с исключительным уровнем дисциплины и светской жизни». При полку существовала школа практической геометрии, в которой «учили рисовать карты на глаз либо с помощью приборов». В казармах пешей гвардии на улице Битной (на теперешнем Жолибоже) князь проводил по нескольку часов в день. Частично это объяснялось и тем, что поблизости от этих казарм находилась частная квартира барона Кокцеи, где иногда тоже проходили «философские обеды».

Вот и все сведения о князе Станиславе 1778–1784 годов как об интеллектуалисте и военном. А теперь два факта из его биографии, говорящие о том, что этот философ и генерал был одновременно и принцем крови, стоящим ближе всех к трону и явно на него поглядывающим.

Осенью 1777 года король всерьез взялся подводить базу под будущую королевскую династию. После двух неудачных попыток устроить свой брак он решил женить князя Станислава на принцессе из французской королевской семьи, а при случае добиться для племянника наследственного владения Курляндским герцогством в качестве заявки на польскую корону.