Из писем и устных сообщений он узнает о нарастающей славе и популярности младшего кузена Юзефа. Честный, прямолинейный рационалист, князь Станислав должен переживать страшные душевные терзания. Ведь балованный, распущенный, никогда не принимаемый всерьез Пени, которого он пять лет назад отчитывал в Праге за легкомыслие и беспечность, реабилитирует перед польским народом запятнанное имя Понятовских. Реабилитирует это имя. Впервые житейская философия князя потерпела крах.

Летом поступают дальнейшие известия. О молниеносных победах русских войск. О предательстве Браницкого, Щенсного-Потоцкого, Жевуского и об образовании Тарговицкой конфедерации. И наконец самое страшное: о присоединении короля к Тарговице и о втором разделе Польши. И вот тут-то довольно ярко проявится различие в характерах двух молодых Понятовских. Князь Станислав не может в отличие от князя Юзефа решиться на патриотический протест. Под угрозой конфискации имений на родине, побуждаемый умоляющими письмами дядьев и отца, он отправляет из Рима в Варшаву требуемую декларацию лояльности новому правительству и тем самым перечеркивает все прекрасные деяния своих лет «боренья и горенья». В Риме снова множество польских беженцев. Здесь маршал Большого сейма Станислав Малаховский, генерал Тадеуш Костюшко и многие другие известные лица. Патриотические польские эмигранты пользуются большой симпатией пребывающего в то время в Риме английского принца Августа Сассекского. Благосклонность эта частично объясняется… гастрономическими причинами. Английский принц обожает польские зразы. Зразы, разумеется, обильно приправляются спиртным, что великолепно действует на взаимные отношения. Кое-кто из поляков принимает это слишком всерьез. Во время одного из таких «зразовых» приемов вскоре после присоединения короля к Тарговицкой конфедерации происходит импровизированная патриотическая демонстрация. В изрядном подпитии Адам Валевский объявляет Станислава-Августа свергнутым, после чего принимает тост «за нового короля Польши Августа IV Сассекского». Князя Станислава на этом приеме, разумеется, не было, но о демонстрации ему наверняка тут же сообщили во всех подробностях. Легко понять, что особого удовольствия ему это не доставило.

Тем более, что вести с родины приходят все более и более невеселые. Станислав-Август сокрушается над критическим положением князя Юзефа и решает, нельзя ли младшему племяннику добровольцем принять участие в какой-нибудь английской морской экспедиционной кампании, «особенно в Средиземное море, для защиты Италии». Паническое настроение передается даже беззаботному экс-подкоморию. Старый бонвиван впервые в жизни думает о приближающейся смерти и старается обеспечить будущее своей последней «любви» – актрисе Трусколяской. Он пишет сыну в Рим: «Благословляя, заклинаю вашу светлость… не отказать ей в милости после моей смерти и платить бы ей до самой ее смерти по сто червонных злотых в месяц. Она услаждала мою страсть, и привязанность ее ко мне доставляла мне единственное утешение…» (Это письмо от 1793 года – единственно трогательный человеческий документ, оставшийся после князя экс-подкомория. Какова была судьба Трусколяской после смерти ее престарелого любовника, неизвестно. Во всяком случае в списке пенсионеров князя Станислава ее имени я не обнаружил. Возможно, что князь экс-подкоморий, который умер только в 1800 году, успел еще… разлюбить.)

Так как атмосфера в Риме становится все более «польской» и все более тревожащей, князь Станислав решает совершить длительное путешествие по югу Италии. Перед отъездом он принимает у себя на обеде генерала Тадеуша Костюшку. Князь заметил, что «генерал чем-то озабочен, но о причинах этого постарался не расспрашивать». Понял он это только спустя несколько месяцев, когда до Неаполя дошло известие о Краковском восстании.[29]

В Неаполь князь ехал через Абруццы. По дороге особое впечатление на него произвела прелесть озера Целяно и горы Монте Кассико. В Неаполе его чрезвычайно радушно принимала королевская чета. «Королева Мария-Амалия через посредство своей приближенной маркизы де Санто Марко дала мне понять, что хотела бы, чтобы я женился на одной из ее дочерей. Я ответил, что это предложение страшно мне льстит, но принять я его не могу из-за моего неустойчивого положения, вызванного событиями на родине».

После прерванного Екатериной сватовства к Бурбонам пятнадцать лет назад это был уже второй несостоявшийся королевский марьяж в жизни князя. На этот раз он хоть не ушел с пустыми руками. Несостоявшиеся тесть и теща подарили ему чудесные этрусские вазы, обогатившие его коллекцию древностей.

Из Неаполя он вернулся в Рим, застав Вечный город преобразившимся и встревоженным. Развитие революционных событий во Франции и ошеломительные победы французских войск над австрийской армией вывели Рим из его обычного состояния беззаботности. В старых аристократических дворцах уже не беседовали об искусстве и археологии. Папа лихорадочно набирал армию для защиты христианской столицы от приближающейся волны революции. Первый рекрутский набор был довольно необычным: рекруты состояли из шестисот галерников, бежавших из Чивита Веккиа, и из двухсот бандитов, приговоренных к галерам.

В Риме князь получает почту с родины. Из доставленной эстафетой апрельской «Варшавской газеты» он узнает, что его новодворский кассир Будзишевский, везущий в Варшаву крупную сумму денег, был задержан патрулем Временного замещающего совета, и вся наличность была конфискована в повстанческую казну. Мотивировка этого секвестра, опубликованная в газете, должна была заставить князя поморщиться:

«Временный совет, будучи уверен, что его светлость князь Станислав Понятовский, пожертвовав на прошлом конституционном сейме на армию своей отчизны по подписке 54 000 польских злотых, учинил сие не иначе, как из самых благих намерений, каковую сумму и намерен был вручить казне. Но поелику по причине различных обстоятельств оная сумма доселе в казну не была представлена, Совет обязывает Будзишевского, кассира его светлости князя Станислава Понятовского, дабы тот 50000 злотых, добровольно из благих намерений князем пожертвованные, ныне же вручить не замедлил».

Сколько чувствуется в этом канцелярском документе тонкого юмора и язвительной иронии! Недаром во Временном совете рядом с сапожником Килинским[30] сидел давний сердечный приятель князя Станислава, блестящий публицист Юзеф Выбицкий.

Эта конфискованная повстанцами сумма была, вероятно, последним денежным поступлением, которое переслали князю в Рим на его нужды. После подавления восстания и третьего раздела Полыни корсуньский и новодворский магнат начинает переживать серьезные финансовые затруднения. Это придает новое направление его житейским планам.

«Полный раздел Польши был произведен, и почти все мои владения оказались в части, занятой Россией. Я оказался абсолютно без средств к жизни, поскольку остальные имения еще раньше продал для покрытия долгов. Я писал множество писем относительно возвращения мне имений, но не получал никакого ответа. Наконец Репнин, губернатор Литвы, был настолько любезен и сообщил мне, что я не получу никакого ответа, если не явлюсь лично в Петербург. Я понял, что в этой стране секвестр на недвижимость применяется иногда вместо приглашения. Приглашение это не обязательно, но тем не менее ко многому обязывает. От другого лица я узнал, что ненасытный Зубов, тогдашний фаворит, настаивал на конфискации моих владений в свою пользу. Царица ответила ему, что на секвестр она согласна, а что касается конфискации, то посмотрим, когда приедет. Так что, несмотря на все мое нежелание, пришлось мне эту поездку предпринять, теша себя тем, что она не затянется. Выехал я из Рима 12 апреля 1795 года».