Но Екатерина, несмотря на все, испытывает большее доверие к Станиславу-Августу, который уже сдал экзамен на верность и покорность, нежели к безрассудной польской знати. Магнатская оппозиция принята в Киеве весьма прохладно, Мамонов, тогдашний фаворит Екатерины, публично высмеивает поляков, замешанных в афере Догрумовой. Браницкий вынужден выслушать от императрицы резкий реприманд за то, что он не хочет помириться с королем. Казимежа Нестора Сапегу, племянника Браницкого, и Игнация Потоцкого вообще не допускают к императрицыному столу. Потоцкому в довершение ко всему не идет карта. Уже едучи в Киев в одной карете с гетманом Браницким, он проиграл ему в карты 50 000 дукатов. Злые языки утверждают, что ровно столько, сколько он получил от княгини Любомирской за свой публицистический вклад в дело Догрумовой.
Потоцкий и Сапега покидают Киев, смертельно оскорбленные Екатериной и еще более мятежно настроенные против короля. Эти честолюбивые и способные люди не забудут киевской обиды, и она станет краеугольным камнем их деятельности на Четырехлетнем сейме.
6 мая, в полдень, после почти месячного ожидания, королевский двор в Каневе встревожен долгожданным известием о том, что на Днепре показались царицыны галеры. И самое время. Расточительный Станислав-Август уже растратил почти все свои средства на подарки для придворных и царских дипломатов, которые поочередно делили с ним каневский карантин.
Взволнованный монарх и истосковавшийся любовник немедленно спешит со всем своим окружением к днепровской пристани. Но с этой минуты его начинают подстерегать одни горькие разочарования.
Корабль императрицы не причаливает к пристани, а бросает якорь на Днепре в нескольких километрах от польского берега. За королем и князем Станиславом присылают шлюпку. Путешествие до царской галеры занимает почти полтора часа, в результате чего хозяева становятся гостями, а гости хозяевами. Станислав-Август для придания встрече большей интимности и для деликатности напоминания о былом петербургском романе решил выступить под псевдонимом как граф Понятовский. Но Екатерина перечеркнула этот заранее согласованный проект. «Графа Понятовского» встречает королевский орудийный салют со всех галер. В первых словах императрица решительно подчеркивает, что встречается с дружественным монархом, а не с личным другом.
Князь Станислав в своих воспоминаниях умиляется «волнующей встречей людей, столь близких и столько лет разлученных». Но из других более объективных описаний вырисовывается совсем иная картина. Первое свидание, правда, состоялось при закрытых дверях и без свидетелей, но длилось оно так недолго, что его было недостаточно даже для того, чтобы вкратце изложить основные вопросы. При открытых дверях разговор сразу принимает общий характер. За обедом поднимаются тосты в честь короля, здравицы подкрепляются пушечными залпами, но царица по-прежнему делает все, чтобы не допустить приватного обмена мнениями. Одновременно они оба с королем напоказ оказывают друг другу различные знаки внимания и церемонно обмениваются любезностями.
Станислав-Август подает царице кресло, Екатерина подает королю его шляпу. Все эти жесты имеют самый банальный характер и не могут скрыть взаимного разочарования. Екатерина позднее будет жаловаться своему окружению, что «король очень постарел» и что ей «так пришлось его развлекать, что у нее даже язык заболел». Станислав-Август ничего не говорит. Он делает хорошую мину при плохой игре и после возращения в Канев «на радостях» спаивает всю свою свиту.
До более серьезных вопросов дело доходит только после обеда на галере Потемкина, уже без участия императрицы. Но и эти переговоры посвящены главным образом попыткам примирить короля с гетманом Браницким. Посредничает в этом князь Потемкин. Можно ли представить себе большее унижение! Чужеземный министр – посредник между правящим монархом и бунтующим гетманом! Впрочем, посредничество Потемкина не достигает результатов из-за строптивости Браницкого.
Второе свидание с императрицей происходит в шесть часов вечера. На сей раз время на императрицыной галере проходит за игрой в карты. Императрица не играет, чтобы можно было беседовать с королем, но «публично и ни о чем особенно не примечательном». Екатерина весела и чрезмерно любезна. Она хвалит сверкающий всеми огнями «Везувий», делает комплименты князю Станиславу, улыбается князю Юзефу, но одновременно ласкает пятилетнего сына Ксаверия Браницкого. Нет ни нужной атмосферы, ни условий для серьезного разговора или доверительного обмена мнениями. Отчаявшийся король, видя, что «разговаривать неудобно, вручил императрице какое-то письмо». В десять происходит последнее прощание. Короля провожают в Канев. В качестве утешения его общество разделяют за ужином несколько человек из свиты императрицы.
Назавтра, 7 мая, с рассветом, на Днепре уже пусто. Императорский флот исчез. Оставшимся в Каневе полякам приходится смириться с печальным фактом, что «истрачено от ста пятидесяти до двухсот тысяч дукатов за полдня, который ничего не дал». Ничего кроме горстки бриллиантов. Король получил от императрицы алмазную звезду св. Андрея, его родственники – бриллиантовые кресты или табакерки с бриллиантами. Зловещий блеск каневских бриллиантов падает на страну, вызывая самые дурные предчувствия. «Как бы не пришлось за это платить бедной Польше», сокрушается в письме к другу доброжелательный к князю Станиславу епископ Красицкий.
Последующие два дня в Каневе наверняка были не из самых веселых. Станислав-Август все еще не знает, грустить ему или радоваться. Зато князь Станислав решительно мрачен. У него есть свой личный опыт, он знает, что значит подавать императрице мемориалы.
Но охота еще не кончена. 11 мая через близлежащий Корсунь должен проехать император Иосиф II, спешащий в Херсон на свидание с императрицей. Правда, самый крупный зверь ускользнул из расставленных сетей, но и другой возможности упускать нельзя. 9 мая польский двор поспешно упаковывает пожитки и in corpore[26] перебирается в Корсунь.
И вновь начинается унизительное ожидание. Князь Станислав старается скрасить гостям пребывание в своей столице. Дворец и живописные острова на Роси чудесно иллюминированы, играет итальянская капелла, устраиваются увеселения в саду и поездки к легендарной «девичьей могиле». В день приезда короля князь собирает на рыночной площади двадцать четыре пары молодых и в честь высокого гостя одаряет их всем скарбом, а также личной свободой и освобождает от оброка и повинностей.
11 мая во время обеда приходит известие, что «граф Фалькенштейн» – так звучит дорожное имя Иосифа II – находится вблизи Корсуня в княжеских владениях. По повелению короля князь едет к нему с эскадроном кавалерии. И снова происходит «волнующее» свидание царственных особ. Император, наименее прямолинейный и наименее искренний из людей, отхвативших кусок Польши, известен вежливостью и сентиментальностью. На огорченные сердца Понятовских проливается сладчайший бальзам. Иосиф II в восторге от короля: «Такого бы не случилось, если бы мы познакомились раньше!» На исполненное тревоги замечание короля, что императору приписывают намерение совершить новый раздел Польши, Иосиф II отвечает: «Клянусь вам, что пока я жив, Польша не утратит листка с дерева» («pas une feuille d'arbre»). Автор «Souvenirs» полностью принимает это заявление на веру: «Потом говорили, что злая звезда Польши была повинна в том, что императору не суждено было долго жить».
После почти часовой беседы Иосиф II обнял короля и сел в карету. «Когда он уже сидел, граф Кинский обратил его внимание на то, что король идет за ним. Он еще раз вылез из кареты, снова обнял короля и только после этого уехал». Разумеется, в Херсон, на свидание с императрицей.
А теперь одна любопытная деталь. Из переписки королевских дипломатов можно понять, что на херсонскую встречу было «запрещено приезжать иностранцам». И в то же время в воспоминаниях нашего героя черным по белому значится, что князь Станислав в Херсоне все же был, и именно в дни встречи. Не известно, послал ли его туда с секретной миссией король, или поехал он сам как частное лицо, под предлогом проверить торговую деятельность Пивницкого. Факт тот, что он был в Херсоне и там снова встретился с императором Иосифом II.
