Княгиню сопровождают две красавицы дочери и их мужья: братья Игнаций и Станислав Костка Потоцкие.
Потоцкие пока что ни сном ни духом не ведают, что через несколько лет станут во главе польского движения за независимость. Поскольку оба причастны к афере Догрумовой, то сейчас их занимает прежде всего мысль, как бы побыстрее «отыграться» на короле и укрепить свои ослабленные политические позиции. Жизненные планы их складываются под решительным влиянием двух энергичных женщин: тещи – Любомирской из Ланцута, которая определяет их доходы, и тетки – кастелянши Коссаковской из Станиславова, которая оплачивает их карточные долги.
Столь же внушительно представлен и королевский лагерь. Князь Станислав встречает в Риме двух постоянных участников своих варшавских «философских обедов». Михал Ежи Мнишек, муж королевской племянницы и коллега князя по Эдукационной комиссии, принимает на раутах и суаре поздравления со свеженьким званием великого коронного маршала. Граф Август Мошинский, официальный советник короля по вопросам искусства, все дни проводит в лавках римских антикваров, скупая там для Станислава Августа старые картины и скульптуры.
Отдыхает в Риме, и уже длительное время, и один из любопытнейших оригиналов эпохи Мстиславский воевода Юзеф Хильзен. Сей магнат сумел прославиться в папской столице как своей ученостью, так и на редкость тесными отношениями с римским полусветом. Спустя год, уже после отъезда князя Станислава, Мстиславский воевода поразил Рим последней и самой оригинальной выходкой. Все свое громадное состояние, веками нажитое трудом литовских крестьян, он оставит по завещанию на… моральное исправление римских проституток.
В 1785–1786 годах польское общество в Риме еще более или менее держится вместе. Правда, оппозиционеры несколько косятся на королевских сторонников, а сторонники короля – на оппозиционеров, правда, иногда доходит до жестоких споров и взаимных обвинений по поводу только что заглохшей аферы Догрумовой, но водораздел между ними еще не так отчетлив, как будет потом. Римское солнце и атмосфера итальянского карнавала смягчающе действуют на политические распри. Тузов враждующих сторон видят вместе на прославленных fieste campestri[24] в садах летнего дворца герцогов Памфили, на великолепных обедах у французского посланника кардинала де Берни и на импровизаторских выступлениях «аркадской» поэтессы Кориллы Олимпики, которая своим поэтическим пением под аккомпанемент скрипки приводит в трепет мужчин, а у женщин вызывает спазмы и истерию. Из газеты «Кракас» также известно, что в самый разгар сезона польский посланник в Риме, маркиз д'Античи, дал шикарный банкет «на тридцать два куверта» специально в честь княгини Любомирской, что не могло произойти без ведома короля. Вероятно, Станислав-Август, делая на расстоянии этот примирительный жест, хотел дать понять своей активнейшей неприятельнице, что уже не имеет к ней никаких претензий из-за дела Догрумовой.
Политических противников, помимо прочего, объединяет и мания коллекционирования. Весь тогдашний Рим живет коллекционированием и археологией. На территории древнеримских кладбищ на виа Аппиа ведутся непрестанные любительские раскопки. Люди, небрежно швыряющие миллионами, целые месяцы тщательно склеивают черепки добытых из земли горшков. Антикварные лавки становятся местом встреч самого рафинированного общества. Чувствительные романы позабыты. Излюбленным чтением высших кругов являются архитектурные труды Виньолы и археологические Винкельмана. Коллекционерами и археологами являются римские князья, кардиналы Священной коллегии и сам папа Пий VI, которого ежедневно можно видеть, когда он, возвращаясь с утренней прогулки, заходит в лавки на виа Бабуино.
Увлечение это тут же передалось и польским гостям. Их политическое соперничество перешло в соперничество коллекционеров. Оппозиционеры и сторонники короля делают все, чтобы перехватить друг у друга из-под носа ценные археологические находки и произведения искусств. Наибольшую энергию в этой области проявляют княгиня Любомирская и князь Станислав. Это любительское увлечение вельможных польских коллекционеров неоднократно было использовано различными римскими пройдохами, что страшно выводило из себя Августа Мошинского, который по должности считался единственно компетентным советником при закупке произведений искусств. Генеральный директор коллекции жалуется в письмах в Варшаву, что жена маршала Любомирского и князь-подскарбий «страшно много хламу понакупали, такого, что и вывозить не стоит». Больше всего фальшивых «антиков» подсунули «польской мадам Помпадур». Они и поныне стоят в галерее «античных скульптур» замка-музея в Ланцуте. Но и князю Станиславу случалось давать промашку, и какую! Во время его пребывания в Риме на виа Аппиа была обнаружена могила прославленнейшего полководца древности Сципиона Африканского. Предприимчивому князю удалось опередить княгиню Любомирскую, он прибыл раньше к этой реликвии, так что смог первым откупить у нашедших могилу урну с прахом победителя Ганнибала и разрушителя Карфагена. Обрадованный и гордый столь необычайной покупкой, князь незамедлительно переслал ее королю в Варшаву. Дальнейшее изложение истории привожу по запискам того времени. «Радость нашего короля при виде этого священного для него праха была велика, он уже носился с мыслью, какой этому праху поставить памятник, когда его антиквар доказал ему, что при Сципионе в такого рода урнах хранили пепел приносимых в жертву телят, и что священная для него урна содержит пепел обычного телка».
Так что Корнелий Сципион Африканский не был погребен в Варшаве, а князь Станислав к огромной, хотя и скрытой радости Августа Мошинского, на долгое время перестал считаться при дворе знатоком антиков.
Впрочем, это была не единственная скандальная история во время этой поездки. Кто припоминает предыдущие странствия князя Станислава, знает, что молодой Понятовский отличался исключительным чувством личного достоинства. Почти в каждом заграничном путешествии он на кого-нибудь обижался В Париже на достопочтенную мадам Жофрэн. В Версале на мадам Дюбарри. В Петербурге на всемогущего Репнина. Вот и в Риме он обиделся. На сей раз на… папу.
Этот громкий скандал связан с личностью другого знатного иностранца, постоянно пребывающего в Риме, Карла-Эдуарда Стюарта, сына Иакова II и Клементины Собеской, законнейшего претендента на трон Великобритании Несчастный принц-претендент доживал свои последние дни и находился уже в маразматическом состоянии. Дерзкий юнец, который сорок лет назад высадился с шестью приверженцами в Шотландии, чтобы силой отторгнуть трон у ганноверской династии, превратился в дряхлого рамолика, еле волочащего ноги от пьянства и распутства. Но в папском Риме с Карлом-Эдуардом еще считались. Во-первых, как с потомком архикатолических Стюартов и Собеских. Во-вторых, как с братом влиятельного кардинала Фраскати. Нувориш Понятовский был рядом с ним мелкой сошкой.
Весь скандал произошел из-за пустяковейшей причины. Просто речь шла о… месте в очереди. Оба претендента на трон – английский и польский встретились в ожидальне Ватикана. Князь Станислав, как всегда пунктуальный, явился в назначенное время. Карл-Эдуард, аудиенция которому была назначена раньше, опоздал и пришел после Понятовского. Несмотря на это, папа принял сначала Стюарта. Князь-подскарбий счел это личным оскорблением и тут же ответил своим излюбленным способом – повернулся к папе спиной и пружинистым шагом покинул зал аудиенций.
В Ватикане это вызвало неслыханный шум. Дело как-никак касалось племянника короля и министра дружественной державы. Пию VI пришлось послать за Понятовским своего государственного секретаря, кардинала Зеладу, с предложением оскорбленному князю самому назначить время аудиенции. Об этой второй аудиенции существуют разные версии. По первой, приведенной в «Souvenirs», папа принял наглеца суровым нагоняем, но, обезоруженный ловкой шуткой, быстро смягчился, и расстались они в полном согласии. Зато по другой версии, извлеченной из какой-то рукописи XVIII века нашим современникам памфлетистом Адольфом Новачинским, основной скандал произошел именно при «примирительной» встрече. Оскорбленный князь, наклонившись, чтобы поцеловать камень Петра, вправленный в папский туфель, дернул его за ногу с такой силой, что папа чуть не слетел с престола. Которая из версий правдива, не известно. Так или иначе, принц Речи Посполитой доказал, что на ногу себе наступать не позволит. Ни Стюартам, ни папе.
