IX
Массой и Орнано довольно подробно описывают два первых визита Валевской к Наполеону. У польского биографа мало возможности что-либо добавить или затеять полемику. Ему приходится полностью полагаться на пересказанный рассказ героини романа. Да и как же иначе! Только Валевская могла знать, что было тогда у нее с Наполеоном в императорских покоях, оберегаемых надежным Констаном.
Собственно рассказу предпосылается пролог. Массон изображает драматическое утро в варшавской квартире Валевских. Бедная Даная, смертельно утомленная длительными настояниями и уговорами, объявляет наконец о капитуляции: «Делайте со мной, что хотите». Дело улажено, добившиеся своего бегут к шефам за дальнейшими инструкциями. Мадам де Вобан для пущей верности запирает «малютку с» грустными глазами» на замок, чтобы та не передумала и не убежала.
До самого вечера Мария находится под замком. «Медленно текут часы, – растроганно пишет сентиментальный Массон, – а бедная женщина в муках ожидания смотрит то на стрелку часов, то на запертую и молчаливую дверь, через которую должен поступить приказ о ее казни…»
Дальнейшие события происходят, как в американском «костюмном» фильме: «В половине десятого кто-то стучит в дверь. На нее быстро надевают шляпу с длинной вуалью, набрасывают плащ и полуобморочную ведут на угол улицы, где ждет карета. Ее вталкивают туда. Человек в круглой шляпе и длинной накидке, придерживавший дверцу, поднимает подножку и садится рядом с нею. Они не произносят ни слова. Едут, останавливаются у потаенного входа в Замок, ее высаживают, ведут, поддерживая, к двери, которую кто-то уже нетерпеливо распахивает. И вот она наедине с Наполеоном. Она не видит его, плачет. Он у ее ног, старается разговаривать мягко, но в какой-то момент у него вырываются слова: „ваш старый муж“. Она вскрикивает, вскакивает, хочет бежать, ее душат рыдания. Эти слова являют ей вдруг весь ужас, всю заурядность, всю позорность поступка, который она должна совершить. Он стоит удивленный. Впервые встречается он с такой реакцией…»
Он очень добропорядочный человек, этот Фредерик Массой, и, вероятно, точно воспроизводит мелодраматический тон воспоминаний Валевской. Но хочется рвать и метать, когда узнаешь об этих событиях не по оригинальному рассказу Валевской, а из стилизованного пересказа старого наполеоноведа, который экзальтированность «Воспоминаний» еще больше усугубляет собственным старанием, ибо больше всего на свете любит своего императора, но вместе с тем искренне сочувствует «маленькой польской графине».
Опираясь на рассказ Валевской и на свои сведения о героине, Массой описывает душевное замешательство Наполеона во время первого свидания. Император не знает о моральном принуждении, которое оказали на его избранницу, поэтому не может понять ее поведения. Что это? Молодая женщина добровольно приходит на ночное свидание, а потом заливается слезами и пытается бежать? Утонченное кокетство или крайняя наивность? А может быть, разыгрывает комедию, чтобы усилить его желание? Нет, это молодое существо не может притворяться столь искусно. Мягко, но с силой он увлекает ее от двери, за которую она отчаянно цепляется. Усаживает в кресло и обо всем расспрашивает. Говорит он с нею ласково, стараясь не ранить каким-нибудь неосторожным словом, и тем не менее учиняет истинный допрос. Он вытягивает из нее информацию и неотвратимой логикой своих аргументов сокрушает ее угрызения. Добровольно ли предалась она тому, чье имя носит? Ах, это семья связала ее молодость и еле расцветшую красоту с дряхлой старостью! «И у Вас могли быть упреки совести!» – гневно восклицает он. Тогда она прибегает к религии: «Что связано на земле, может быть расторгнуто только на небе». Он смеется, она еще сильнее плачет.
В этих разговорах проходит половина ночи. Наполеона трогает и забавляет необычная ситуация. Он спрашивает у Валевской ее имя. С тех пор он будет называть ее Мари, своей сладостной Мари. В два часа ночи деликатный стук в дверь оповещает о конце свидания. На сей раз Даная спасена. Слезы спасли ее от позора. «Осуши слезы, моя сладкая трепетная голубка, и ступай отдыхать, – слышит она на прощание. – Не бойся больше орла, он не применит к тебе никакой иной силы, кроме страстной любви, а прежде всего он хочет завоевать твое сердце. Потом ты полюбишь его, он будет для тебя всем – понимаешь, всем!» (Интересно, кто же все-таки автор этого трогательного прощания: Наполеон, Валевская или старый, добрый Массой?) Император помогает Марии застегнуть плащ, провожает ее до двери и здесь, держась за дверную ручку и грозя, что не отопрет, заставляет ее обещать, что она приедет завтра.
Фильм продолжается. Ее отвозят домой с соблюдением все тех же предосторожностей. Мария засыпает счастливая. Ничего дурного не было. Император «пощадил» ее, он оказался добрый, предупредительный, чуткий. Опасения были пустыми. Но на следующий день ее будят рано. Новые признаки того, что история отнюдь не кончилась, что она только начинается. Услужливые приятельницы вручают ей новое письмо Наполеона и чудесную бриллиантовую брошь в виде букета. Генерал Дюрок приглашает ее на обед, где будет император. Доверительно информирует ее, что Наполеон хотел бы видеть ее с бриллиантовой брошью на груди. И вновь повторяется старое: настояния, уговоры, громкие слова о Польше и долге патриотки. Она еще раз уступает: соглашается идти на обед, но без бриллиантовой броши.
Во время обеда она переживает мучения. Она уверена, что все знают о вчерашнем происшествии. Каждый взгляд ранит ее и вызывает румянец стыда. Император испепеляет ее взглядом, он в гневе из-за того, что она явилась без броши. Генерал Дюрок пользуется случаем, чтобы напомнить об обещании прийти на новое свидание. В перерыве между обедом и вторым свиданием она пишет то письмо мужу, которое приводит в своей книге граф Орнано:
Дорогой Анастазий!
Прежде чем ты меня осудишь, постарайся понять, что ты так же повинен в моем решении.
Сколько раз пыталась я открыть тебе глаза, но ты умышленно или в ослеплении гордыней, а может быть, и патриотизмом не хотел увидеть опасности. Теперь уже поздно. Вчера вечером по настоянию достопочтенных членов нашего временного правительства я посетила императора. Их страстные аргументы сломили мою волю (видимо, весь мир поклялся погубить меня). И только чудом я вернулась ночью домой еще твоей женой. Сегодня мне нанесли величайшее оскорбление, которое может постигнуть женщину, во всяком случае женщину моего положения. Повторится ли чудо и сегодня вечером, когда я, послушная просьбе императора и приказу родины, снова поеду в Замок? Я столько плакала, что у меня уже не осталось слез ни для тебя, ни для Антося, которого я вверяю твоей опеке. Целую тебя на прощание. Считай меня отныне умершей, и да сжалится бог над моей душой.
Мария
Подлинное ли письмо? Если бы это знать! Во всей этой странной истории приводит в отчаяние именно то, что никогда ничего нельзя знать наверняка. Потомок Марии приводит его как подлинный документ. Но в исправленной французской версии романа то же самое письмо выглядит несколько иначе, и в нем уже нет речи о членах временного правительства.
Первым Вашим намерением, Анастазий, будет желание упрекнуть меня за мое поведение, когда Вы поймете, почему я Baм пишу. Но когда Вы прочитаете письмо, то обвините только себя. Я сделала все, чтобы открыть Вам глаза. Увы! Вы были ослеплены невыразимым тщеславием и, признаю это патриотизмом: Вы не хотели видеть опасности.
Минувшей ночью я несколько часов провела у… Ваши политические друзья скажут Вам, кто меня послал. Я ушла без обязательств, обещав вернуться сегодня вечером. Но не могу, так как слишком хорошо знаю, что произойдет!
Кто-то подумает, что я дезертирую, кто-то наверняка скажет это Вам. Прошу ответить им, что, кроме готовности принести себя в жертву родине, есть еще совесть и убеждения, и только они спасли меня от самоубийства.
Я столько плакала сегодня, что у меня нет слез, чтобы оплакать Вас и Антония. Но прошу верить мне, что при мысли о разлуке с вами обоими я невыразимо страдаю. Вы так далеко от меня, что я чувствую, как будто у меня что-то вырвали из сердца и из тела. Благослови господь вас обоих!
Ваша жена на всю жизнь
Мария.