– Поджечь стрелы! Стреляй! – крикнул он. Разбрасывая в стороны искры и горящие травинки, смертоносные стрелы полетели в яму, доводя слонов до безумия. Тех, кого они не затоптали, добивали лучники. Дальше со скал стали стрелять те воины, которые перед этим загородили вход камнями. На врага посыпались сотни стрел и копий, и Лацию это напомнило страшное небо под Каррами, когда парфянские стрелы закрыли им солнце.

Ещё до захода солнца всё было кончено. У падишаха в живых осталось около тысячи человек. Они отошли к отвесным скалам, откуда их нельзя было достать лучникам, и спрятались там. Как ни странно, Васудеве тоже удалось выжить – его блестящий шлем и ярко-зелёная одежда сильно выделялись на фоне серых рубашек простых воинов. Лаций приказал Патье подняться вверх, пройти вдоль скалы и передать падишаху, что ему предлагают сдаться. Ответа не последовало.

Наступал вечер, и скоро на землю должна была опуститься непроглядная тьма. Пора было обезопасить себя и отгородиться от врага ещё одной преградой.

– Пускай воду! – крикнул Лаций Патье, и тот передал команду крестьянам, которые, онемев, стояли у скал, наблюдая издалека за невиданным побоищем. Услышав его голос, они сразу же кинулись к выкопанной траншее и стали пробивать землю перегородки, которая отделяла верхний край реки от выкопанной ямы. Когда вода, наконец, хлынула в образовавшееся отверстие и полилась в яму со слонами, солнце как раз коснулось края гор. Снизу раздались крики ужаса, но вскоре всё затихло. Поражённые воины обеих армий стояли с двух сторон и смотрели, как вода постепенно наполняет яму, поднимая вверх тела убитых. Вскоре наступила ночь, и в зловещей тишине были слышны только громкие звуки фыркавших в воде слонов и треск дров в кострах, которые сплошной линией разожгли вдоль ямы воины раджи. Точно такие же костры были разожжены по всем скалам над ущельем, чтобы враг понял, что окружён и выхода у него нет.

Ночь прошла тихо. Падишах Васудева оказался не только храбрым, но и умным. Он сам прислал посла, и они договорились о переговорах. Причём на стороне воинов раджи. Другого выхода у него не было.

Когда Васудева первым ступил на узкую тропинку, земля стала осыпаться и плыть у него под ногами. Вода сделала своё дело, и теперь ему приходилось идти почти у самой кромки, опираясь руками о скалы, чтобы не соскользнуть вниз. Вместе с ним на этот берег перешли ещё пять человек его личной охраны. Патья приказал им сложить оружие и только тогда разрешил приблизиться к месту переговоров.

– Молодец, понимаешь, что надо делать! – похвалил его Лаций. Услышав его голос, падишах обернулся и замер от удивления. Его охранники тоже уставились на лысого незнакомца со шрамом на лице и замолчали. – Ну, что стали? Подходите! Понравилось Кавдинское ущелье? – усмехнулся он, но на его слова никто не ответил. – Ладно, Патья, посмотри у каждого под рубашкой! Вдруг они там ножи прячут, – приказал он и довольно улыбнулся, когда у одного действительно нашли красивый острый кинжал. Покрутив его в руках, Лаций вздохнул и сказал: – Я бы, наверное, сделал то же самое… – юный грек, не поняв, повернулся к нему за разъяснением, но Лаций поспешил успокоить его: – Хороший нож. Мне очень нравится. Возьму себе, – Патья с недоумением пожал плечами.

– Что дальше делать? – спросил он.

– Надо найти кожу, папирус или тряпку и подписать мирный договор, – сказал Лаций. – На двадцать лет. Давай, приступай!

Падишах оказался молодым человеком, хотя Лаций ожидал увидеть перед собой более опытного и пожилого воина. В его лице было что-то неуловимо знакомое, и когда он понял, что уже видел такие же глаза много лет назад у падишаха на свадьбе царя Орода, Патья уже умудрился обсудить общие условия мира и, кряхтя, что-то писал на куске белой рубашки, от которой для удобства были оторваны рукава. Лаций потёр больное колено и постучал лезвием красивого кинжала по палке. Увидев, что следов почти не осталось, довольно спросил:

– Как тебя зовут? Падишах Васудева?

– Пардажваз Васудева, – гордо произнёс молодой правитель.

– А как звали твоего отца? – Патья, который был вынужден оторваться от рисования букв и переводить, с удивлением поднял на него взгляд.

– Вирупакша Васудева, – брови молодого индуса сдвинулись на переносице, и во взгляде появилась настороженность.

– Да, так и есть! Твой отец был на свадьбе царя Орода в городе Экбатане! Это было давно. Наверное, ты ещё не родился. У царя Орода была молодая красивая жена. Её звали Заира. Она была дочерью Абгара из Осроены. Интересно, он ещё жив?.. – обращаясь, скорее, к самому себе, спросил он. Патья перевёл и ждал, что будет дальше.

– Ты кто? – резко спросил падишах, и в его голосе уже послышался страх.

– Я? – переспросил Лаций. – Я легат римской армии консула Марка Красса. Меня зовут Лаций Корнелий Сципион. Но тебе это имя вряд ли что-то скажет.

– Марк Красс?! – воскликнул Васудева. – Отец рассказывал мне об этой битве. Сурена разбил его под Каррами!

– Да, да, так всё и было, – грустно согласился Лаций и повернулся к юному греку, который хлопал глазами и смотрел на него, ничего не понимая. – Ну, что ты сегодня такой медленный? Давай, заканчивай! Договор важней всего.

Когда Патья, высунув от напряжения язык и вытирая со лба пот, жмурясь от лучей яркого, жаркого солнца и недовольно пыхтя, закончил писать условия перемирия, ему пришлось их озвучить падишаху. Тот молчал и изредка бросал на Лация хмурые взгляды. Когда Васудева согласился поставить своё имя под странным договором, Лаций дополнительно попросил его закрасить ладонь золой и приложить рядом. Теперь все условия были соблюдены, и Патья, встав, стал собирать воинов, чтобы те проводили падишаха до самого моста. Но не успел он сделать несколько шагов, как один из стражников, воспользовавшись его невнимательностью, схватил лежавшую рядом с костром короткую палку и бросился на него сзади. Если бы молодой грек стоял рядом, его судьба была бы решена и он лежал бы на земле с проломленной головой, но, к счастью, он отошёл на несколько шагов вперёд, объясняя своим людям, как обыскивать воинов падишаха, когда те станут переходить на эту сторону. Эти шесть-семь шагов и спасли его жизнь. Лаций увидел движение воина, когда тот ещё только наклонился за палкой, и выхватил из ножен красивый кинжал. Стражник успел сделать два шага в направлении Патьи, когда сзади раздался резкий свист летящего лезвия. Молодой грек что-то говорил, но, увидев, как перекосилось от страха лицо стоявшего перед ним воина, резко обернулся, столкнувшись лицом к лицу с застывшим в неестественной позе человеком. Тот держал в поднятой руке дымящуюся палку и смотрел на него полным боли и отчаяния взглядом, вытянувшись всем телом вверх для сильного удара. Это длилось всего мгновение, а потом он выдохнул воздух из груди, как будто только это и держало его на ногах, и стал медленно клониться вперёд. Палка выпала из ослабшей руки, и он всем телом завалился на юного грека, сбив его с ног. Подоспевшие люди оттащили тело в сторону, и перепуганный Патья с ужасом увидел, что у пытавшегося убить его человека между лопаток торчит рукоятка кинжала.

– Будь внимателен! Никогда не поворачивайся к врагу спиной! – кивнул ему Лаций и, опираясь на палку, подошёл к телу. Затем, как ни в чём ни бывало, вытащил нож и вытер его о рукав трупа. На всех окружающих эта сцена произвела такое впечатление, как будто это был не нож, а молния. Молодой падишах впился ногтями в ладони и нервно кусал губы, переводя взгляд с Лация на своего воина и обратно.

– Здесь везде враги, – пробормотал Патья и приказал начинать сбор пленных у скалы. После этого им всем стали по очереди связывать руки, и только одному Васудеве было позволено передвигаться без верёвок. Вскоре вереница понуро опустивших головы воинов падишаха потянулась в обход скал к реке, к построенному ими мосту. Солнце, как будто сочувствовало им, прячась за хмурыми тучами, все скалы и горы потемнели, превратившись в одноцветные нагромождения камней, и до самого заката все шли молча – и пленные, и сопровождавшие их воины раджи. У моста, несмотря на наступивший вечер и скорую ночь, их всех отпустили, и Лаций, проводив падишаха Васудеву долгим взглядом, приказал Патье поджечь мост.