Халлига поцеловала его еще раз, потом оторвала руки и сделала два трудных шага назад. На Слепца снова нашло прозрение: он видел женщину, так много для него сделавшую, видел самим своим разумом. Растрепанная, заплаканная, с глазами, заполненными болью и страхом - но не за себя, а за несчастного калеку, которого она не могла оставить у себя под крылом. Халлига закрыла лицо ладонями, потом резко повернулась к воротам, у которых ждал ее хмурый сторож.

– Прощай, добрая женщина!!! - закричал ей во след Слепец, что было силы. Ему казалось, еще немного - и он сам расплачется, но он просто не мог этого сделать. Огненный меч палача сжег все слезы Слепца вместе с глазами…

Мало-помалу, пока Слепец дожидался ушедшего куда-то Раумрау, деревня перестала казаться ему мрачным обиталищем нелюдимых и злых людей. Даже дома с окнами-бойницами и высоченными фундаментами утратили вид неприступных крепостей, потому что рядом с каждым теснились наполненные живностью сараюшки, всяческие амбары и открытые загоны. Появились ребятишки, многочисленные и не желающие спокойно, без криков и игр сидеть на месте. Совсем такие же, какие жили в Центре Мира. Женщины, полоскавшие белье в ручье, судачили между собой, совершенно не обращая внимания на изуродованного чужака, сидящего рядом с кузней на завалинке.

Раумрау пришел довольно скоро. Он не стал тратить времени на дурацкое гостеприимство в виде обеда, приглашения в свой дом и знакомства с семьей. Взяв пришельца за руку, он довольно грубо затащил его в раскаленное нутро кузницы. Жар бросился в лицо и мгновенно пропитал потом все тело, хотя Слепец ясно слышал, что огонь лишь легко потрескивает, а не бушует во всю силу. Меха молчали, только подмастерье лениво постукивал молотом по наковальне.

– Хажеу! - рявкнул кузнец. - Выйди, подыши воздухом, а не то станешь прокопченным, как та свиная ляжка.

Хажеу бросил молот, глухо бухнувший на земляном полу и недовольно проворчал:

– Кого это ты с собой притащил? Неужели нового ученика? - и сразу сам рассмеялся собственной шутке. Судя по голосу, ученик был ненамного младше учителя, и особого почтения к Раумрау не испытывал.

– Проваливай, болтун! Такому ленивому помощнику, как ты, в пору бояться даже безруких слепцов. Все равно хуже тебя они работать не будут! - как оказалось, кузнец тоже умел шутить, и довольно едко. Смех Хажеу был похож на рычание: с ним он и растворился снаружи. Слепец тоже улыбнулся. Здесь, внутри деревни, без посторонних глаз, Гордецы были похожи на самых обычных людей. Оказывается, с ними вполне можно ладить! Да чего там, разве Раумрау не согласился только что помочь совершенно незнакомому человеку?

– Эй! - буркнул кузнец, прерывая радостные мысли Слепца. - В углу стоит топчан. Сядь на него и не торчи здесь столбом, еще залезешь ненароком в горн, или споткнешься да голову себе расшибешь. Подождешь, пока я буду работать… Мне нужно выковать десяток крючков, а это займет время. Ну-ка, дай свою клешню!

Раумрау ухватил Слепца за правую руку и стал вертеть ею из стороны в сторону, по очереди тыкая в суставы обрубленных пальцев каким-то прутом.

– Что ты делаешь?

– Какая тебе разница?

– Ну… Это ведь все-таки моя рука, - Слепец старался поворачивать лицо туда, где находился Раумрау, но получалось ли у него это? Кузнец на мгновение застыл, потом хмыкнул и сказал чуть более дружелюбно, чем раньше.

– Ты мне нравишься, парень, хоть я и видел, как ласково прощалась с тобой моя бывшая женушка. Ладно, я ведь освободил ее от брачных уз, чего уж теперь скрипеть! Ты какой-то необычный, не похожий на остальных людей, и это почему-то кажется мне хорошей чертой! Не знаю, смог бы я жить, коли бы мне вот так… как тебе? Может, лежал бы на печи да жену бранил, что пироги подгорели да от двери дует на больного человека. А ты - ишь, сокол, бросил такую бабу, и прешься в жуткие дали. Сам как полено на ножках, но сила внутренняя большая, как я погляжу. Таких людей уважать не зазорно. Вот скажи мне: ты совсем не боишься, что у меня ничего не выйдет? А ну как раздроблю тебе все косточки в мелкую крошку, и до конца жизни будешь ты с лохмотьями вместо ладошек жить?

– Чего уж тут бояться? - отмахнулся Слепец. - Толи руки беспалые, толи вовсе этих рук нету, разница невелика. К тому же слепой я. Глаза страха не видят.

– Экий шутник, - Раумрау запыхтел, потирая грудь. - Ну ладно, хватит болтать. Померил я твои рученьки, да нагнул из медной проволоки крючков. А сейчас наделаю таких же из бронзы - не взыщи, железом мы тут не больно богаты, так что на твою долю не хватит.

– Да где уж мне выкаблучиваться! И на том спасибо.

– Спасибы потом будешь раздаривать, а сейчас садись, где сказал, да с разговорами ко мне не лезь, потому как занятие тонкое, сосредоточения требует. Я вашего брата знаю - зенок нет, зато язык в два раза длиннее…

На ощупь добравшись до нужного топчана, Слепец осторожно присел на него и откинул голову. Машинально он дернул провисшими ресницами, словно собирался закрыть несуществующие глаза. Вот те на! Сколько дней он уже слеп, а привычки до сих пор нет-нет и дают о себе знать… Раумрау тихо побрякивал металлом в другом конце кузни. Расслабившись, Слепец попытался поразмыслить о будущем, но оно казалось ему слишком туманным. Как сказал кузнец? К первому снегу оклемаешься? Неужели и вправду придется ждать так долго, прежде чем пускаться в дорогу? Собственная судьба, перекрестившаяся с зимней, морозной и ветреной дорогой, рисовалась отнюдь не в радужных тонах. Хотя, путь ведь предстоит неблизкий. Нечего надеяться преодолеть его за оставшиеся два-три теплых месяца, а значит, брести по сугробам придется в любом случае. Только есть разница - будет ли он к тому времени закаленным путником, или только что выползшим из избы, чахлым неумехой.

Думы незаметно сморили Слепца и он окунулся в смутный, непонятный сон. Будто бы бредет он по дороге, глазастый, но вместо пальцев в руки воткнуты веточки ольхи с распушившимися цветами, а вокруг все застилает туман. И такой густой этот туман, что уже под ногами ничего не видно, приходится опускаться и шарить перед собой ветками, словно подметая дорогу… До того это испугало Слепца, что он собрался расплакаться - да вот беда, слез-то у него по-прежнему не было!

Очнулся он оттого, что крепкая рука грубо трясла его за плечо.

– Эй, незрячий! Ты чего скулишь, как напрудивший щенок? - со сна Слепец никак не мог понять, где это он очутился, кто с ним говорит и почему так затекла шея. Потом вспомнил: в кузне! А говорит, должно быть, вернувшийся подмастерье.

– Что, я так громко кричал? - хрипло спросил Слепец, вертя головой в тщетной попытке разглядеть что-нибудь вокруг. С ним такое частенько случалось после сна. Вдруг рядом забухал молот, и Слепец удивился: как он мог спать при таком грохоте?

– Молоток, конечно, громче будет, - заорал ему на ухо Хажеу. - Но ты тоже не тихоня. Штаны пощупай, парень, вдруг и вправду напрудил?

Злой окрик Раумрау прервал едва начавшийся смешок подмастерья и заставил его бежать к мехам. Слепец снова оказался предоставленным самому себе, но на сей раз он не стал засыпать. Некоторое время он безуспешно пытался представить себе внутренности кузни, но получалось это плохо - размытая, общая картина с пламенеющим пятном горна и размахивающими руками тенями людей. В конце концов, разозлившись, он плюнул на это занятие и немного подумал над природой своего дара, такого своенравного и непослушного. Можно ли тренировать его, раз за разом стараться вызвать тогда, когда это требуется… даже оставить навсегда? Или "внутреннее око" всегда будет независимым, приходящим, когда ему это заблагорассудится? Так может статься, что в нужный момент это чувство не придет, и случится какая-нибудь неприятность. Это плохо. Надо пытаться, тренироваться, учиться и побеждать самого себя. Благо, времени свободного много.

Стоило подумать о свободном времени, стук молота смолк, раздалось громкое шипение и радостное, перемежаемое с могучим похрустыванием суставов, рычание Раумрау: