Неожиданно, земля пропала у него из-под ног и бывший король снова упал, на сей раз потеряв сознание. Тело катилось по шуршащему, сухому песку в сопровождении множества маленьких осыпей, катилось туда, где в огромном русле меж двух берегов лежала мутная, плотная желеобразная масса. Ее гладкая, серая поверхность убегала по сторонам до самого горизонта. Противоположный берег казался отсюда узкой желтой полосой с зеленой полоской поверху.

Это была Река, которая никуда не текла, которую многие считали злым божеством этого мира. Огромная, длиннейшая, широчайшая и глубочайшая канава, заполненная слизнем колоссальных размеров. Говорили, что Река разумна, но никто не мог подтвердить или опровергнуть это утверждение, ибо никто не возвращался с ее берегов. Река пила воду из вливавшихся в нее притоков, она протягивала свои щупальца под землей, высасывая ее соки, она пожирала любое живое существо, по неосторожности появившееся на берегу. Она разделяла противоположные берега, Страну Людей и Страну Волшебников, на два абсолютно изолированных друг от друга мира. По крайней мере, так было до тех пор, пока в Торбии не появился Клусси.

Песок на узком пляже между неподвижным краем Реки и обрывом устилало множество костей самых разных размеров. Чьих - кто ж их разберет. Сама Река пахла гнилью и затхлостью. Тело Слепца замерло в трех шагах от ее мутной кромки. Как только песок перестал осыпаться, и над пляжем установилась относительная тишина, разбавляемая только свистом ветра, слизь заволновалась и вытянула из себя тонкие щупальца. Они коснулись кожи, отчего человек вздрогнул и зашевелился.

– Река! - зашептал он еле слышно, ибо не имел сил говорить громче. - Скорее, возьми меня в свои глубины! Я так долго ждал твоего покоя…

Говоря, Слепец кротко улыбался, потому что вдруг почувствовал покой, царивший на этом берегу. Ветер снова приятно холодил его раны, а рядом было нечто Огромное и Могущественное, способное подарить ему последнее отдохновение. Стремление к покою, умиротворенность, тихая радость. Пренебрежение к боли, терзающей тело. Все иные чувства остались далеко и самому Слепцу казались теперь крайне незначительными. Счастье… Он ждал его и надеялся найти здесь, в объятьях Реки. Он уже любил ее, как чуть раньше полюбил ветер, показавшийся сперва злым и чужим. Также, как он любил свою боль…

Щупальца нерешительно заколебались, а потом стремительно исчезли. Кромка выпустила широкую, очень тонкую ложноножку, которая медленно заползла под тело счастливо улыбающегося человека. Оно двинулось назад ровно, без толчков, боясь потревожить добычу. Затхлый запах вдруг пропал, сменившись запахом цветущего ромашкового луга. Странно, но ветер при этом не сменился!! Он продолжал дуть с середины Реки…

О, если смерть так прекрасна, то хотелось бы умирать вечно! Постель, оставшаяся где-то далеко в пространстве и времени, никогда не была такой мягкой, как это смертное ложе. Упругое, теплое и удобное. Отчего люди не торопятся попасть сюда? Глупцы!

Однако, Слепец решил, что смерть еще не приняла его к себе, ибо боль, его верная подружка, до сих пор оставалась с ним. Куда же он попал в таком случае? Запах трав, ласковая постель и абсолютная тишина, нет даже шелеста ветра… Бесполезно гадать, где он, что его ждет, все равно ничего не зависит от него самого. Слепцу хотелось расслабиться, отдаться своей боли, ставшей такой сладкой, почти экстатичной в столь необычно дружелюбной обстановке, но еще слишком многое осталось в нем от короля Малгори. Помимо воли он начал размышлять, забывая о ранах. Он упал - причем падал довольно долго, прежде чем достигнуть покоя. Очевидно, это был обрыв на берегу, а значит, сам он теперь упал либо в Реку, либо на песок очень близко к ней. Может, это просто теплый песок, подавшийся по тяжестью человека, принявший форму его тела и оттого кажущийся необычайно удобным? А запах доносится с обрыва, с луга, что лежит там. Если ветер неожиданно сменился, то почему бы ему не принести подобный аромат? По другому быть не может. Если бы он свалился в Реку… да нет, ведь даже это не обязательно! Каждый ребенок знает, что если ты подберешься к ней совсем близко, она схватит тебя, разорвет на части, поглотит, выплюнув потом пару особенно больших костей… Ведь затем-то он и брел сюда из последних сил, а оказалось, что его баюкают, как единственное обожаемое дитя!

– Река! - нерешительно прошептал Слепец, и она тут же ответила: "Я здесь!". У нее был негромкий, ласковый голос, такой же теплый, как песок на берегу, такой же плавный, как течение вод в притоках, такой же мягкий, как легкое касание кроткой речной волны. На мгновение Слепцу показалось, что будь он зрячим, то смог бы ясно увидеть краски этого прекрасного голоса: любовь как первые, едва распустившиеся цветки сирени, доброту, похожую на золотое вечернее солнце летом, и жалость, чистую и сверкающую, как слеза. Неужели Река на самом деле - женщина? Зрелая женщина, участливая и отзывчивая, с длинными и пышными каштановыми волосами, круглолицая и сероглазая. Именно такой он представил ее себе по голосу.

– Ты совсем не похожа на то, что о тебе рассказывают, - с восхищением сказал он вслух. - Чудовище, которое боится всяк живущий по обоим твоим берегам… И такой прекрасный голос! Я уверен, что ты и внешне так же прекрасна!

Река тихо рассмеялась в ответ.

– Ах, несчастный слепой человек! Ты услышал только мой голос. Откуда тебе знать, каким он бывает у чудовищ?

– Так ты чудовище?

– Нужен ли тебе мой ответ? Я ведь могу легко солгать - ты все равно не узнаешь. Ищи ответ в самом себе.

– Я его уже нашел, - воскликнул Слепец так громко, как только мог, и, морщась от боли, поведал Реке о том, какой он видел ее своими отсутствующими глазами. Это возбуждение растревожило боль, которая ненадолго отступила прочь, и теперь она взялась за свое дело с новой яростью. Слепец застонал и задрожал всем телом. Нет, это ничего. Здесь, в уютном гнездышке, свитом Рекой… неважно, как и где, его смерть будет похожей на сон. Боль снова уйдет и он тихо покинет этот жестокий мир.

– Тебе плохо? - встревожилась хозяйка "уютного гнездышка". - Ты все время думаешь о смерти.

– Мне не о чем больше думать, ибо жить теперь незачем. Чем дольше я буду жить, тем хуже для меня. Ты поможешь покончить с мучениями?

– Да, но вовсе не так, как ты думаешь. Покалеченное тело ничего не значит для меня самой, и я не могу понять, отчего человек, лишившийся столь малого количества плоти, не может жить дальше. Я - Река, мое тело неуничтожимо и вечно. Мало того, я хозяйка всего того, что можно пощупать и зачерпнуть. Таким образом, в моей власти изгнать из тебя физическую боль… Тогда ты все равно будешь жаждать смерти?

– Не знаю… Прямо сейчас мне кажется, что эта боль была со мною от рождения. Свою прошлую жизнь я помню так смутно, словно она кончилась не вчера, а давным-давно. Словно это одно большое и канувшее в лету детство.

Пока Слепец говорил, что-то коснулось его лба. Нежные пальчики скользили внутрь, и человек замер от ужаса, когда понял, что они устремились прямо в забитые грязной слизью глазницы. Но прежде, чем он смог закричать - не от боли, а от страха, эти ласковые прикосновения остудили горящее в мучительном пожаре страданий тело, растворили в себе гниль и покрыли зияющие раны пленкой новой, здоровой плоти. В то же самое время остатки кистей Слепца утонули прямо в теле Реки. Струпья и сочащиеся зловонной слизью трещины между ними исчезли в мгновенья ока, а их место заняла крепкая молодая кожа, которая сползла и сморщилась, закрыв беззащитно-розовое мясо и обрубки фаланг. Всего через несколько мгновений все было кончено, и боль медленно, будто нехотя, отступила, оставаясь только в памяти. Слепец помнил ее, словно только для того, чтобы наступившее облегчение казалось более всеобъемлющим и настолько мощным, что ему хотелось бы взлететь! Он дышал полной грудью, а пальцы Реки продолжали скользить по телу. Сочась водой, они промывали колтуны в его длинных волосах, стирали грязь, пот и кровь с кожи. Теперь он был здоров, чист и свеж, словно в далекий день своего рождения, вынутый из чрева матери и обмытый повитухами…