Любимые номера проносились, превращаясь в воспоминания еще до своего завершения. Это всегда был своего рода сентиментальный поток, который утекал вслед за последним вечером представления. Но сегодня был последний вечер на сцене для Пейдж.

Ее мысли перескочили на Сьюзен и Тори, и она стала размышлять о том, как они организуют свой отъезд. Голос Сьюзен звучал взволнованно, с энтузиазмом и на удивление нормально. Голос же. Тори звучал так, как будто ее отъезд означал поражение. Очевидно, она нуждалась в поддержке. Они обменялись несколькими короткими телефонными звонками, в основном, разговаривая с автоответчиком, уточняя детали. Каждая из них хотела быть уверенной, что другие действительно доведут дело до конца. Никто не хотел уйти с работы или оставить своего мужчину, чтобы оказаться в полном одиночестве в Лос-Анджелесе. Они нуждались друг в друге.

Заключительный номер «Кошек» быстро приближался к своему экстравагантно поставленному финалу, с нарастанием музыки, с бешеной пляской прожекторов, сопровождающих восхождение уличных кошек на небеса в космическом аппарате.

«Это я, – в шутку подумала Пейдж, – отрываюсь от этой жизни и поднимаюсь в другую. Конечно, там будут блестящие звезды, но действительно ли Беверли Хиллз – небеса?»

Когда в зале зажегся свет и представление окончилось, ее мысли устремились в другом направлении: завершение шоу с пронзительной ясностью обозначало конец карьеры, она как будто осознала собственную смертность. И когда она, кланяясь, улыбаясь, держась за руки с остальными актерами выбежала на оглушительные аплодисменты, то поняла, что сейчас испытывает больше эмоций, чем, возможно, когда-либо в своей жизни. Она была переполнена печалью, готовой вылиться наружу.

Она шаталась от неудовлетворенного страстного желания этого последнего взрыва аплодисментов, приготовленных для звезды, которые должны были принадлежать ей. Единственный раз и для всех она хотела быть именно той, которая прижмет этот самый заветный букет цветов к своему сердцу и расплачется после представления, потому что будет гордиться своим успехом, потому что публика любит ее и потому что она сама, любит себя. Это было видение, которое никогда не осуществится.

Овации нарастали, и вместе с ними нарастало беспокойство Пейдж. Некоторые зрители начали вставать, и продолжали аплодировать стоя. Пейдж наблюдала, как остальные последовали их примеру. Этого ждали все артисты.

Она чувствовала слабость в ногах. Они ныли, но не от напряжения мышц, а от страха. Господи, какой же высокомерной она была. Но откуда в ней такая нахальная самоуверенность? Не подменяла ли она одну фантазию другой?

– Почему я не могу поставить перед собой нормальную цель?

– Потому что ты сама – ненормальная. – Такой простой ответ дал ей парень из труппы, когда перед началом шоу они сидели в гримерной, и Пейдж в последний раз поправляла себе усы.

Они – ее друзья, ее братья по духу, такие же эксцентричные и непростые, как и их отношения. И она крепко сжимала их руки, стремительно выбегая для очередного поклона. Теперь Пейдж была звеном и двигалась как единое целое со всей цепью, а не сама по себе.

«Прекрати рыдать, ты, ничтожество», – сказала она себе, чувствуя, что ее грим летит к чертовой матери, вместе с грязным потоком, в который превращается толстый жирный слой краски на лице.

Она даже не могла вытереть слезы, потому что ее руки сжимали руки соседей.

Сегодня с утра кто-то рассказывал, что на днях затевается новая «мыльная опера», и Пейдж размышляла, не отложить ли отъезд на день или два, чтобы попробоваться на роль. Если она ее получит, то будет зарабатывать достаточно денег, чтобы переехать в Верхний Вест Сайд. Жить там – ее заветная мечта. Она могла бы скорректировать свои планы. Поступить в новый класс актерского мастерства. Может быть, съездить на каникулы в Европу. Обновить гардероб. А если она получит эту роль, то будут и другие. В конце концов, она прорвется. Она будет «принята» телевидением. До свидания, ряды кордебалета, здравствуй, национальное телевидение. У нее было предчувствие по поводу именно этой роли, именно этого шоу. Возможно, это судьба. Возможно, именно потому, что она планировала завтра уехать, и потому, что не слишком серьезно стремилась к этой роли, на этот раз она ее действительно получит. Аплодисменты стихали, но сердце Пейдж колотилось все сильнее. Одна лишняя проба – что она теряет, в самом деле?

У нее было обязательство перед Тори и Сьюзен. Но они могут поехать и без нее. Конечно, они поймут. Если бы Тори осталась в Атланте, из-за того что Тревис «сломался» и сделал ей предложение, Пейдж была бы только рада за нее. Кроме того, она оказала им обеим большую любезность, изменив их жизнь к лучшему. Пейдж останется в Нью-Йорке и станет сенсацией на телевидении. Сьюзен и Тори переедут в Беверли Хиллз, как запланировано, встретят своих миллионеров и выйдут за них замуж. И они все «будут жить счастливо и умрут в один день».

Но чего же на самом деле хотела Пейдж? Конечно, она могла бы сделать себе карьеру на телевидении в Лос-Анджелесе, может быть, даже гораздо легче, чем в Нью-Йорке. И к тому же ведь она уже решила всё это бросить? Ее карьера была столь же бесперспективна, как и роман Тори.

Было около трех часов утра, когда она в конце концов вернулась домой с прощальной вечеринки, которую устроили для нее друзья-актеры. Дом, в котором находилась ее квартира, был темным и жарким. В нем постоянно стоял запах из китайского ресторанчика, расположенного на первом этаже и торговавшего едой на вынос. Зимой этот запах был не таким сильным, но в июле и августе подъем на маленьком лифте становился тошнотворным примерно до восьмого этажа. Слава Богу, квартира Пейдж – на десятом.

Отперев несколько замков, она распахнула дверь и вошла в квартиру, сейчас почти пустую. За этот уикенд она продала всю обстановку, картины, старую одежду и посуду. Все, что осталось в этом крошечном месте – спальный мешок, который она одолжила у парня, жившего через коридор, подушка, кофеварка, телефон, который завтра будет отключен, но пока еще соединен с автоответчиком, маленькая кучка одежды, раскрытая шкатулка с косметикой и две спортивные сумки, упакованные для Лос-Анджелеса.

– Не знаю, – сказала она громко в пустую комнату, довольная своим последним планом.

Она решила, что если не попытается получить роль в этой «мыльнице», а в глубине души она верила, что эта роль должна стать ее, то ни когда себе этого не простит. Ее друг из труппы, знавший одного из продюсеров этого шоу, устроил пробу для Пейдж. Если она получит роль, то останется в Нью-Йорке, если же нет; безо всяких сожалений бросит все это раз и навсегда и улетит в Калифорнию в поисках новой жизни.

На автоответчике горел красный индикатор сообщений, и Пейдж, скидывая ботинки и сбрасывая на ходу одежду, устало пнула его ногой, включая воспроизведение.

Первое сообщение было от Тори, и слушая ее доверчивый голос на фоне потрескивания телефонных шумов, Пейдж ощутила мимолетное чувство вины и предательства.

Но мгновение спустя она остановилась, оглушенная новостями Тори.

Выходит замуж. Неужели Тревис действительно сдался и готов жениться? Пейдж не могла поверить собственным ушам.

Ее первой реакцией был гнев. Она была изумлена и задета тем, что Тори дезертировала. Но вслед за этим Пейдж вспомнила, что только что сама собиралась сделать то же самое, и смутилась, вспомнив о Сьюзен. Не может же та ехать в Лос-Анджелес одна. Она заработает нервное расстройство, оказавшись в одиночестве в большом доме в большом городе.

Изо всех сил стараясь разделить радость Тори, Пейдж рассеянно дослушала конец ее сообщения, содержащий бурные извинения и несдержанные восторги по поводу предстоящей свадьбы. Она распахнула единственное окно, рядом с которым раньше стояла постель, но густой теплый воздух не добавил свежести в маленькую студию, которая вдруг показалась еще меньше, чем была на самом деле.

«Прекрасно, ну и что теперь?» – думала Пейдж, отключив автоответчик посреди бодрого прощания Тори и размышляя, хватит ли теперь у нее духу пойти завтра на прослушивание.