Девушка, не останавливаясь, прошла мимо.

— А я никогда не плачу, — надменно бросила она через плечо и толкнула неподатливую стеклянную створку. Стекло едва заметно колыхнулось под ее нажимом и по нему распластались на секунду волнистые блики. Из под куртки у нее нарочито преднамеренно, как на репетиции, выпал блестящий целлофановый пакет из которого на крашеный цементный пол магазина сразу же вытекла невесомая лужица капрона. Девушка торопливо толкнула стекло еще раз, удивленно отступила на шаг назад, прижала пальцем правый глаз, огляделась и обнаружила, что вместо двери собиралась выйти в окно. Она жалобно посмотрела на Тему.

— Я заплачу, — неожиданно для самого себя решительно сказал Тема, лихорадочно вычитая в уме яичницу, булочку и кофе из двух фаллосов, помноженных на трех пожилых перекупщиц на Мальцевском рынке.

— Я говорю, они вместе, — раздался у него за спиной скандальный голос второй продавщицы.

— Звони в милицию, — сказал охранник, захлопывая каталог, — протокол будем составлять.

Девушка бросилась к двери. Охранник поймал ее, обхватил сзади обеими руками и оторвал от пола. Девушка согнула ногу и, отчаянно извиваясь, изо всей силы всадила острый каблук в шнуровку его форменного коричневого ботинка. Охранник открыл рот и отпустил ее, и в ту же секунду Тема со всего размаха опустил на его ренессансную плешь полную сумку фаллосов. От удара у сумки оторвались ручки и отлетело дно. Содержимое сумки высыпалось на пол, сама она осталась у охранника на голове, надетая торчком, наподобие зловещей церемониальной маски. Охранник пошатнулся, с оглушительным хрустом раздавил одну из упаковок, споткнулся о стул, поскользнулся и упал ниц, во весь рост, как поверженный памятник.

Тема обернулся. Обе продавщицы, выставив руки, застыли в преувеличенных аллегорических позах около выхода. Девушка пробежала мимо него и скрылась за дверью, во внутреннем коридоре. Тема поспешил следом за ней. Войдя в коридор, он первым делом закрыл за собой дверь и задвинул на ощупь внезапно материализовавшуюся под пальцами тугую железную щеколду.

За дверью было темно. Он двинулся наугад и сразу же наткнулся на девушку. Они столкнулись лицом к лицу, его ладонь угодила ей в грудь, ее губы проехались по его щеке. Они остановились. Тема убрал руку.

— Я не могу выхода найти, — сказала она шепотом и хихикнула.

Они вместе двинулись дальше. Одна из дверей была распахнута. Тема щелкнул выключателем.

— Здесь склад, — сказала девушка, — здесь я уже была.

Тема посмотрел на нее. У нее было мальчишеское серьезное лицо и глаза цвета выдохшегося черного фломастера, серые с синеватым отливом. Зрачок правого глаза был неправильной формы, будто надорванный по краю, похожий на наклоненную восьмерку. Девушка отвернулась.

За поворотом в тупике они обнаружили следующую дверь.

За дверью был кабинет. Около окна стоял большой стол, рядом возвышались полки с папками, напротив стояли кресла и журнальный столик между ними. Ветер, задувавший между налитыми светом желтыми занавесками, шевелил бумаги, разложенные на столе. Над пепельницей, на краю которой лежала тлеющая сигарета, поднимались декадентские голубые разводы. Тема отодвинул занавеску. Окно было зарешечено снаружи, за окном виднелась асфальтовая площадка двора, по диагонали разрезанная зазубренной тенью, упиравшейся в глухую стену брандмауэра с остатками деревянной решетки на ней. Мимо окна прошел охранник.

— Да они сбежали уже десять раз, — донеслась через некоторое время его неожиданно отчетливая запоздалая реплика.

— Смотри, — сказала девушка.

Возле стола, на добавочной подставке были установлены три экрана системы внутреннего наблюдения. На одном из них виднелась искривленная до неузнаваемости примерочная кабинка, наполовину залитая уничтожающе ярким светом. На другом можно было разглядеть стоящую в центре раскрытого как цветок магазинного интерьера микроскопическую продавщицу, пытающуюся вскрыть неподатливую скользкую упаковку. В черной рамочке третьего экрана плескалась многозначительная молочная пустота.

В коридоре за дверью послышались шаги, где-то неподалеку звякнула защелка, и после короткой паузы коротко стукнула дверь. На центральном экране, непропорционально увеличиваясь, появилась вторая продавщица. Она остановилась прямо перед камерой. Заколка у нее в волосах загородила половину экрана. В прозрачных пластмассовых глубинах заколки искристо поблескивали звезды и мерцал исчезающими геометрическими переливами перламутровый полумесяц.

Тема и девушка переглянулись и вышли из кабинета. Почти сразу они оказались перед распахнутой дверью, из-под притолоки которой наклонно соскальзывал в коридор ослепительный солнечный пласт.

Они вышли на небольшое бетонное крыльцо. Двор был пуст. Поперек двора, вдоль желтой с выцветшими белыми пилястрами стены, тянулась веревка, пришпиленные к которой, вздувались сияющие накренившиеся купола простыней. Пахло супом. Из одинокого кухонного окна в центре брандмауэра доносились неразборчивые голоса. В противоположном углу темнела квадратная опрокинутая заводь проходной подворотни.

— Тебя как зовут? — спросила девушка.

— Тема, — сказал Тема, — в смысле Тимофей.

— Меня Вера, — сказала она и протянула руку.

Они вошли в подворотню. Вера остановилась.

— От хорошего белья я с ума схожу, — сказала она неожиданно доверительно, — особенно от лифчиков. Смотри.

Она оттянула высокий горизонтальный край своего черного платья и Тема заглянул внутрь. В профильтрованном тканью полумраке он увидел пахнущую душноватой сиренью грудь среднего размера, симметрично раздвоенную черным зеркальцем ложбинки, аккуратно уложенную в пепельные кружева.

— Ла Перла, — сказала Вера и отпустила трикотажную кромку. Видение захлопнулось у Темы перед носом. — Дороже велосипеда.

Из-за угла навстречу им, трудолюбиво отталкиваясь, выкатился на роликах мальчик лет десяти с маленьким угрюмым лицом снайпера.

— Ты почему очки не носишь? — спросил Тема.

— Украсть труднее, — ответила она.

Планета медленно повернулась, и наступил вечер.

— Ты коммивояжер, — утвердительно сказала Вера.

— Начинающий.

Они сидели в клубе за стойкой. Только что Тема попытался одолжить у пяти с половиной знакомых полграмма кокаина, чтобы угостить Веру и самому угоститься, — и потерпел полную неудачу. Бармен налил им два джин-тоника в долг, содержание джина в которых было исчезающе мало. В конце концов Вера не выдержала, дождалась, когда бармен отвернется, перегнулась через стойку, взяла бутылку джина и самостоятельно долила стаканы до верха.

— Ты чем на жизнь зарабатываешь? — спросила она серьезно.

Тема задумался.

— Мой дедушка — старый большевик, — рассказывала Вера полчаса спустя. — Он Ленину однажды на ногу наступил. В прямом смысле.

Она отхлебнула из стакана и поморщилась.

— Папа у меня тоже коммунист, — добавила она. — Он до сих пор уверен, что я буду при коммунизме жить. Когда все бесплатно будет и зарплату тоже никому не будут платить.

Тема вспомнил своих родителей. Мать работала одно время макетчицей в архитектурном институте. Однажды ночью она привела любовника в мастерскую, и они поругались из-за Солженицына. Мать утверждала, что Солженицын величайший русский писатель, а любовник спорил и говорил, что величайший все-таки Толстой, а после него сразу идет Леонид Андреев. Грубо и громко ругаясь, рассерженный любовник ушел, в конце концов, в три часа ночи, мать в одиночку выпила спирт, который она выменивала внизу, в математической лаборатории у одного программиста на финский картон и пенопласт, и ее стошнило прямо на площадь перед провинциальным обкомом партии, макет которого стоял на козлах в ожидании скорой сдачи. После этого мать преподавала одно время теорию перспективы в художественном училище. Теме было тогда пять лет, он был толстый и трогательно ласковый. Преподавая, мать всерьез увлеклась теорией восприятия и через несколько лет опубликовала в специальном журнале статью о некоторых особенностях зрительного образа, а еще через год она разошлась с теминым отцом и вышла замуж за нейрохирурга.