— Это они?! — спросила она лихорадочным шепотом. — Они?!! Дай!! Дай послушать!

Марина отпихнула Кореянку Хо и постучала согнутым пальцем по лбу. Кореянка Хо не выдержала и прыснула. Она зажала себе рот ладонями, чтобы не расхохотаться окончательно.

— Долго никто не подходил… — сказал Валентин Викторович нерешительно.

— По этому номеру сразу никогда не подходят.

Марина закрыла телефон ладонью и фыркнула. Ее собственный тон, ровный, как рельса и торжественный, как прощальное слово на партийных похоронах насмешил ее. Таким тоном разговаривают роботы в мультфильмах. Она хотела выключить телефон, но в эту секунду из трубки донесся деловитый женский голос.

— Алло, — сказала Ксения Петровна, — я хочу поговорить с человеком, который решает известные проблемы.

Эта решительная интонация неожиданно заставила Марину сосредоточиться.

— У вас деньги есть? — спросила она быстро и безразлично.

— Три тысячи, — последовал незамедлительный ответ.

— Тридцать пять, — сказала Марина сразу, — и если нет, я выключаю телефон.

Она увидела перед собой внезапно встревоженную Кореянку Хо.

— Договорились, — после короткой паузы сказала Ксения Петровна. — Где? Когда?

— Завтра, — сказала Марина, — в центральном крематории, в одиннадцать часов. Спросите Афанасьеву из девятого отдела.

Она выключила телефон и положила его обратно на тарелку.

В ту же секунду она вспомнила, что предана, покинута и одинока.

Ребенок у нее в животе толкнулся пяткой.

Кореянка Хо восторженно посмотрела на нее и молча показала большой палец.

Толе Терентьеву исполнилось десять лет.

На день рождения отец подарил ему немецкий лесной атлас.

С безграничным изумлением Толя обнаружил в атласе деревья, знакомые по ближайшему лесопарку: липы, клены, березы. В огромной, позванивающей страницами, глянцевой книге они, правда, выглядели совершенно иначе, чем в жизни, гораздо отчетливее, совершеннее. Каждое растение было снабжено мемориальными прямоугольниками пояснений, огорожено разноцветными заборчиками диаграмм и непонятных схем и дополнено объемными сложными разрезами стволов и листьев. Вдохновленный атласом Толя решил написать заданное на лето сочинение про дуб, который рос на опушке за мостом, там, где кончались песчаные обрывистые пляжи, и лес вплотную подступал к узкой городской реке. Он уже начал было писать это сочинение про домашнего кота, но кот плохо поддавался классификации и упрямо не желал помещаться в тесные рамки ученического исследования.

День был жаркий. Он зарядил в фотоаппрат новенькую, пахнущую уксусом кассету, положил в сумку специально купленные по этому случаю блокнот и шариковую ручку и стал одевать кроссовки. Вчера он ходил в кино и должен был показать местным, как одеваются нормальные люди, поэтому шнурки кроссовок были выдернуты из верхних дырок и, незавязанными, болтались на полметра сзади. Он продел шнурки обратно в дырочки, завязал, достал из холодильника пакет с яблочным соком, оставил записку родителям и отправился в парк.

Он пятнадцать раз сфотографировал дуб с разных сторон: снизу, слева, справа, сблизи, издали, вместе с пейзажем, отдельно, на фоне неба. Потом он забрался на нижнюю ветку, приложил фотоаппарат к самой ее поверхности и сделал снимок ветки, уходящей в пространство. Потом он забрался еще на две ветки повыше и сделал оттуда еще несколько снимков окружающей местности.

То, что погода испортилась, он понял по индикатору в окне видоискателя. Замигала красная лампочка: не хватало света. Он посмотрел на небо и включил вспышку: огромная сливовая туча висела низко и неподвижно. Из-за края тучи выскальзывали наклонные лучи солнца и завораживающе подробно, до последнего, усыпанного бисером петуний и флоксов балкончика, освещали дальние бисквиты новостроек. Неторопливо начался дождь. В следующую секунду дымную сердцевину тучи и вершину одиноко стоящего на опушке дуба соединила тонкая, белая, многократно изломанная нить, пролившаяся сквозь дерево в землю и убившая заодно Толю Терентьева, который даже понять не успел, что это было? — тишина, огонь и белая стена, пройдя сквозь которую, он почему-то подумал, что фотоаппарат ему больше никогда не понадобится и аккуратно положил его на гладкую незнакомую твердь.

Его тело, накрытое с головой оранжевой клеенкой, везли на железной каталке по коридору крематория два санитара. Один из них остановился, чтобы закурить, и другой аккуратно толкнул каталку вперед. Каталка поехала боком, слегка задела по дороге оставленный неизвестно кем и неизвестно когда в коридоре огромный несгораемый шкаф, развернулась и аккуратно встала поперек дверей, над которыми висела всегда светящаяся стеклянная табличка: «9». Санитар с сигаретой догнал своего коллегу. Вдвоем они развернули каталку обратно и чинно-благородно вошли.

Они оказались в просторном светлом помещении, посередине которого находился большой, похожий на операционный, стол. У стола сидела Марина в ослепительно белом халате и в ослепительно белой нейлоновой шапочке. Не обращая внимания на вошедших, она возилась с палитрой, подбирая подходящий грим.

Кореянка Хо сидела неподалеку на стуле возле наклонной лежанки, на которой величественно покоился мертвый старик. Кореянка Хо энергично намыливала старику щеки.

Возле огромного окна, из которого открывался вид на пыльный пригородный пейзаж, за столом сидела женщина с высокой замысловатой прической, состоявшей из уложенных друг на друга соломенных змей, из под которых выбивались искусно растрепанные пряди. Это была Стелла Игнатьевна, сорокалетняя заведующая отделом. Занавески на окне были отодвинуты и заткнуты за водопроводные трубы, жаркое солнце золотым краем отделяло заведующую от прохладной полутени помещения. Перед Стеллой Игнатьевной стояло большое вогнутое зеркало. Увеличенное в несколько раз отражение ее лица, состояло, казалось, из сплошных пор, комочков пудры прилипших к волоскам под ухом и складок, в которых грим отошел и приоткрыл полосочку блестящей кожи. Хромированным медицинским пинцетом Стелла Игнатьевна выщипывала брови. Выщипанные волоски она складывала на бумажную медицинскую салфетку. Она обернулась на стук дверей.

— Здравствуйте, мальчики, — сказала она санитарам строго. — Нам Александр Петрович поставил, наконец, звонок, поэтому имейте в виду, теперь всегда звонить нужно, прежде чем войти. Сегодня он еще не работает, но во вторник как огурчик будет. Александр Петрович обещал электрика прислать. Я уже год, как его об этом просила.

— Смотрите, опять нам холодного вернули. — сказал один из санитаров независимо и показал на каталку. Заведующая так посмотрела на его сигарету, что он начал оглядываться по сторонам в поисках пепельницы.

— Что значит «вернули»? — поинтересовалась Стелла Игнатьевна. — Вы что хотите сказать, они прощание отменили?

— Чуть не отменили. Родственник приезжал бумаги подписывать, — сказал второй санитар и поправил черный резиновый передник на груди. — Отец, кажется. Посмотрел и отказался.

— В грубой форме, — добавил санитар с сигаретой.

— Не туда! — крикнула Стелла Игнатьевна, увидев как он примеривается к урне, стоявшей возле лабораторного шкафа. — У нас там салфетки использованные. Погасите и выкинете потом, в коридоре.

Она одела туфли и встала из-за стола. Марина и Кореянка Хо по-прежнему работали, не обращая внимания на окружающих.

— Живые себя неадекватно чувствуют, — сказал второй санитар авторитетно.

— Девочки, слышите? — сказала Стелла Игнатьевна воспитательным голосом, — третьего усопшего нам за истекший квартал возвращают.

— Они там ничего не понимают, — сказала Марина, не поворачивая головы, — а вы, — она посмотрела на санитаров уничтожающе, — не можете клиентам ничего толком объяснить.

Она снова наклонилась над двадцатилетней студенткой, лежавшей перед ней на столе.

— В следующий раз присылайте их прямо ко мне, я с ними сама разберусь, — сказала она, включила яркую галогеновую лампу и принялась тонкой кисточкой красить девушке пухлые детские губы в багровый цвет.