Она выползла из-под ограждения и села на край тротуара, рядом с кучей щебня, опираясь спиной о жесткое колесо компрессора. Где-то вверху и в стороне горел одинокий синий фонарь и деревья шумели под дождем. Остатки пространства таяли в кромешной темноте под эту нехитрую музыку. Пятнадцать минут прошло, прежде чем послышался следующий звук. «Томку забыли пригласить» — сказал кто-то над головой и стукнула балконная дверь. Она просидела эти пятнадцать минут, с удовольствием глядя на гипнотически поблескивающие в озере мокрого асфальта трамвайные рельсы. Сигарета упала сверху, мягко ударилась об асфальт, перекувырнулась в воздухе, рассыпала пару искр и потемнела в луже, намокая.

Марина вспомнила историю, расказанную Кореянкой Хо. Вспоминалось ей сейчас легко и, хотя мысли после обморока текли не вполне связно и временами сразу в нескольких направлениях, но зато свободно и бурно, как бы компенсируя минуты телесной слабости преувеличенной интенсивностью и яркостью.

Кореянка Хо работала одно лето в больнице. (Почему все мои близкие друзья так или иначе связаны с медициной, — между прочим удивилась Марина. Тема и Антон учились в медицинском институте, Маленькая Будда работала в больнице в регистратуре, когда совсем была маленькая. Это похоже на американский бестселлер: подружки в колледже обнаруживают, что и ту и другую пытались в детстве изнасиловать отцы, и в следующей главе оказывается, что они обе влюблены в приблизительные копии совратительных родителей. Американский бестселлер в металлизированной обложке с двумя длинными телефонными номерами, наспех записанными на титульном лесте, испачканный помадой, забытый в салоне красоты на Брайтоне, где она работала три месяца перед тем, как вернуться обратно в Россию. Как попал американский бестселлер в салон красоты? — за три месяца она в этом салоне ни одного английского слова не услышала.) История, соответственно, была больничная.

Вспоминала Марина эту историю на протяжении примерно пятнадцати секунд, события промелькнули перед ней в виде пяти-шести примитивно ярких, фрагментарных, проступающих одна сквозь другую картинок: вытаращенные глаза Кореянки Хо, окровавленная простыня, блестящие черные крылья бандитских автомобилей, гулкое и сырое помещение бани на ходу превращающееся в утомительное ресторанное застолье. Одновременно она подробно чувствовала, как толкается кровь в сосудах, как шевелится ребенок во сне и как воздух, свежий ночной, пахнущий пыльными липами воздух прополаскивает ей легкие.

Потом по ассоциации ей вспомнилась одна знакомая лесбиянка — превосходная художница, делавшая скульптуры из обыкновенного дорожного асфальта. Марина вспомнила сгорбленные, как бы оплывшие от безнадежности черные фигуры, сидящие, прислонившись спинами к идеально белой стене, на лакированном паркетном полу выставочного зала, саму художницу, плотную, в синем комбинезоне с пестрой шелковой косынкой на шее, и ей почему-то сделалось весело.

В некотором отдалении от нее Харин остановил машину. Он сидел в салоне, сгорбленный, с неправильно застегнутой ширинкой, впервые в жизни сомневающийся не столько в правоте великого немецкого философа, сколько в собственных, из этой философии сделанных выводах. Долго сомневаться он не мог, сомнения ужасно утомляли его, сомневаясь он чувствовал себя беспомощным, а это чувство было ему более всего ненавистно, инстинктивно, еще со времен ринга, когда моментальная потеря ориентации почти всегда означала немедленный нокаут. Он подумал минуты две, потом стукнул в стекло и они поехали дальше.

Заговорила Марина спустя полтора часа, после чая с лимоном, теплой ванны, и клубники со сливками, с перепугу заказанной Кореянкой Хо по телефону. Марина лежала в постели на свежих простынях, в прозрачной комнатной ночи.

— У тебя правда пистолет есть? — спросила она, сама себе удивляясь.

— Нет, — понимающе ответила Кореянка Хо в темноте, — но я, кажется, знаю, где взять.

С большой спортивной сумкой на плече Тема повернул за угол и вошел в магазин.

Он огляделся по сторонам. Это был магазин одежды, замысловатое помещение со множеством добавочных кабинок, закоулков и загородок, многократно перегороженное вешалками и зеркалами.

Он подошел к ближайшему прилавку. За прилавком стояла миниатюрная розовощекая продавщица в форменном халатике, рассеянно разглядывавшая иллюстрации в телевизионной программке. Ее черные, эффектно уложенные волной волосы блестели синтетическим блеском. Тема поставил сумку на прилавок и расстегнул длинную молнию.

— Фаллосами не интересуетесь? — спросил он.

— Чем? — спросила продавщица, нехотя отрываясь от журнала.

— Фаллосами. Искусственными, конечно.

Продавщица посмотрела на Тему. В эту минуту он был меньше, чем обычно похож на сумасшедшего, — современный молодой человек в джинсовых шортах, в футболке с непонятной надписью на груди, рубашка, завязанная вокруг пояса, серая спортивная куртка на плечах, на голове тюбетейка. Неопределенное выражение лица — то ли познакомиться хочет, то ли действительно что-то продает. Продавщица заглянула в сумку.

Сумка была доверху набита красивыми пластмассовыми фаллосами в прозрачных упаковках. Фаллосы были одинаковые, большие, томно изогнутые, подробно и ярко раскрашенные, ощетинившиеся у основания дополнительными фантастическими отростками, выступами и буграми.

— Наши? — осторожно спросила продавщица, глядя в сумку.

— Турецкие, — ответил Тема, — по итальянской лицензии.

— Можно? — спросила продавщица, нерешительно протягивая руку.

— Конечно.

Продавщица вытащила из сумки хрустящую упаковку.

— На батарейках? — спросила она, разглядывая фаллос. Она постучала ногтем по упаковке и прочитала русскую надпись на небольшой белой этикетке, наклеенной поверх цветного иностранного текста. «Вибратор-фаллоимитатор «Геркулес», значилось на этикетке, «43 тыс. руб.» и подпись директора — «Куп» — с элегантным росчерком на последней букве.

— Можно от сети, — с небрежностью профессионала ответил Тема и перевернул упаковку. Сзади, в отдельном отсеке, как внутренности в препарированной лягушке лежали плотно упакованные розовые провода.

К ним подошла еще одна продавщица, высокая, худая, с длинными, крашеными красноватой хной волосами.

— А током не ударит? — спросила первая.

— Смотри, она колготки ворует, — наклонившись к первой продащице и не глядя на Тему, осторожным шепотом сказала вторая.

— Где? — быстро спросила первая. Она положила упаковку на прилавок и аккуратно, почти не поворачивая головы, оглядела помещение.

Тема простодушно обернулся.

Прямо напротив был отдел нижнего женского белья. Перед стеллажами и перекладинами, увешанными лилейной одеждой, спиной к нему неподвижно стояла коротко стриженая девушка в тесном черном платье, в короткой кожаной куртке и в туфлях на высоком каблуке.

— Точно, — через некоторое время негромко сказала первая продавщица, — Борису надо сказать.

— Уже сказала, — сказала вторая.

Борис, вероятно, был охранник в необыкновенно пестрой, предназначенной, видимо, для военных действий на территории Луна-парка защитной форме. Он сидел на стуле перед зеркалом, прислонившись спиной к собственному отражению, и листал толстый посылочный каталог.

Девушка постояла, бросила что-то на полку и направилась к выходу. Тема машинально взял с прилавка упаковку с фаллосом и положил обратно в сумку. Охранник оторвался от каталога.

— Барышня! — окликнул он девушку в кожаной куртке. — Вы заплатить не забыли?

Довольный охранник был, — бордюр сивоватых завитков вокруг выразительной лысины, торжествующе нахмуренные кустистые брови, вишневая любезная полуулыбка под усами, — как дюреровский нарядный апостол, распорядившийся отправить недоуменно-высокомерного Диоклетиана, только что на глазах у изумленной публики реконструированного из пригоршни случайного праха, с арафатского солнцепека прямо в клетку с метафизическими львами.