Тема заморгал. По виску у него потекла слеза. Он хлюпнул носом.
— Я помню, мы с ней как-то гулять пошли, — сказал он негромко. — Мусор выносить, если мне память не изменяет. Много мусору накопилось, ей одной не унести было. Я тоже пошел…
Тема снова энергично поморгал, потом старательно зажмурился и потер глаз кулаком. Кулак моментально намок. Тема вытер кулак о простыню и попытался посмотреть на потолок. Он открыл глаз. Что-то дрожало наверху, переливалось, клубилось — какая-то прозрачная субстанция. Он снова зажмурился.
— Вышли мы с ней из дома, а до помойки еще пилить метров пятьдесят. Если не все восемьдесят. И вдруг у меня мешок порвался, полиэтиленовый. В котором я мусор выносил. Очень много мусору накопилось.
Он достал из кармана носовой платок и высморкался. Он посмотрел на платок. Платок уже неделю, как надо было постирать, но Тема использовал другую тактику: он оставлял платок сохнуть на простыне или на полу — на ночь.
Он огляделся. Вокруг него валялись обгоревшие купюры и лежала неподалеку в луже грязной воды мокрая распластанная тряпка. Тема вздохнул и продолжил:
— И все это высыпалось. Все эти коробочки из-под йогурта, баночки, банки. Тампоны использованные, шнурки какие-то… Шкурки банановые, огрызки, упаковки из-под мармелада… Палочки, которыми в ушах ковыряют… Ватные шарики… Чайные пакетики… Лезвия, конечно… Использованные. Что еще? Тюбики из-под пасты, бутылки… Какие-то колечки… Кружочки… Квадратики…
Глаз прошел. Тема заново пригляделся к окружающей действительности. Белый потолок, белые стены, антикварный книжный шкаф, набитый нераспакованными книгами, дверной проем с темнотой внутри, записка на непонятном языке, приклеенная скотчем к стене: "". Электрические провода на полу, неубранные упаковки из-под гамбургеров, пустые пластиковые бутылки. Ночь за нейлоновой занавеской, если сильно голову запрокинуть. Он застонал негромким абстрактным стоном невовремя проснувшегося человека. Надо было заканчивать рассказ.
— Я стою. Все это лежит вокруг. Все эти бумажки разноцветные, обертки, этикетки… Красные, синие… А Маринка мне говорит… Ты, говорит, настоящий… Как же она сказала? Настоящий, говорит…
— Хочешь, я ей позвоню? — негромко спросил Антон из-за стола.
— Знаешь… Я, наверное, гомосексуалистом стану, — ответил Тема после некоторого размышления.
— На косметику много тратить придется, — сказал Антон, хлопнул по клавише и вышел из-за стола. — Хочешь пиццу?
— А есть? — оживился Тема.
— Можно заказать, — Антон повертел в воздухе телефонной трубкой. — Хочешь, можно проститутку вызвать?
Тема брезгливо поморщился.
— Я, наверное, вообще больше никогда не буду сексом заниматься.
Антон недоверчиво посмотрел на Тему.
— Смотри, — сказал он, подумав, — как хочешь.
Он вернулся за стол, пошуршал газетой и набрал номер.
Прошло два часа.
Полураздетая (фигура речи, — раздетая на 99 процентов) проститутка по имени Надька-Электричка стояла на коленях под столом. Под колени она подложила дохлую темину подушку.
Час тому назад, незадолго до приезда Надьки, Тема вдруг лихорадочно начал сочинять стихотворение. Для начала он уворовал у Антона флюоресцентный маркер и Антон потом несколько раз долго и задумчиво шарил ищущей рукой по кровати и по столу, а один раз даже оторвался от экрана и безнадежно глядя в пустоту, поворошил скопившиеся в пределах досягаемости бумаги. Тема, тем временем, написал несколько строчек и остановился.
Существо, похожее на Элвиса Пресли,
С накрашенным яркой помадой ртом
Спросило меня, что будет, если,
И что случится, если потом?
Теперь он сидел неподвижно, глядя в упор на надькин зад, находившийся примерно в полуметре от его лица. Кружевные красные трусики восклицательным знаком делили этот аэростатический зад на две зеркальные загорелые половины. Через пять минут Тема заметил на правой половине крохотный бело-розовый шрам. Надькина спина уходила под стол, как река под мост. Из-под стола доносилось что-то похожее на плеск.
Антон со спущенными шортами по-прежнему сидел за столом. Лицо у него было сдержанно-одухотворенное, как у знаменитого пианиста, берущего финальные аккорды на благотворительном концерте в психиатрической лечебнице.
На полу лежала открытая коробка с куском пиццы и тремя сотнями крошек.
Неожиданно плеск прекратился. Антон открыл глаза, нахмурился и вопросительно заглянул под стол. По пути он молниеносно пометил курсором кусок письма на экране, в рамочке электронной почты. Текст был такой:
"in KOI8
<
<Яачтчекьх Ъеожех!
<З номбTй пеиъп, импмоьх Ъмимйма ноеномамдуй кле.
<АъT ыпм мбелщ пчйчлпйуам, зоим, ъаетм ам клмжус депчйзс. Ле кмжйу юь Аь ноуъйчпщ пенеощ пеиъпч нмюмйщэе, уц очцльс бчъпех омкчлч у уцймтупщ мюшяв ичлая у ъяпщ. Очъъичтупе, нмтчйяхъпч бяпщ нмдомдюлее м ъеюе у ъамTк йупеочпяолмк юьпуу.
<Ньпчйуъщ йу мюочшчпщъз а Чодуъ уйу а Ыокупчт и Ерукмая?
<Пеиъп дмсмдуп смомэм а пеиъпе нуъщкч. Пчи бпм Word 7 ле лятел.
<Ъ лчуйябэуку нмтейчлузку
<Кусчуй Чокчйулъиух"
Из-под стола послышался звонкий надькин голос:
— Эй! Ты чего там делаешь?
— Я?! — удивился Антон покорно, — ничего. — Он быстро исправил помеченные строчки. — Кодировку меняю.
Текст на экране стал другим:
"in KOI8
<
<сБЮФЮЕЛШИ яЕПЦЕИ!
<ъ ОПНВTК РЕЙЯР, ЙНРНПШИ яНЙНКНБ ОПЕОПНБНДХК ЛМЕ.
<бЯT ЩРН НВЕМЭ РЮКЮМРКХБН, ЪПЙН, ЯБЕФН БН ЛМНЦХУ ДЕРЮКЪУ. мЕ ЛНЦКХ АШ бШ ОПХЯКЮРЭ РЕОЕПЭ РЕЙЯРЮ ОНАНКЭЬЕ, ХГ ПЮГМШУ ВЮЯРЕИ ПНЛЮМЮ Х ХГКНФХРЭ НАЫСЧ ЙЮМБС Х ЯСРЭ. пЮЯЯЙЮФХРЕ, ОНФЮКСИЯРЮ ВСРЭ ОНДПНДАМЕЕ Н ЯЕАЕ Х ЯБНTЛ КХРЕПЮРСПМНЛ АШРХХ.
<оШРЮКХЯЭ КХ НАПЮЫЮРЭЯЪ Б юПДХЯ ХКХ Б щПЛХРЮФ Й еТХЛНБС?
<рЕЙЯР ДНУНДХР УНПНЬН Б РЕЙЯРЕ ОХЯЭЛЮ. рЮЙ ВРН Word 7 МЕ МСФЕМ.
<я МЮХКСВЬХЛХ ОНФЕКЮМХЪЛХ
<лХУЮХК юПЛЮКХМЯЙХИ»[1]
— Нет, не ты, он, — Надька мотнула головой под столом и стукнулась. — Ой, блин. Он. Что он там делает?
Антон посмотрел.
— Пишет.
Надькина мокрая физиономия высунулась из-под стола.
— Нет, правда. Мы так не договаривались.
— А в чем дело? — спросил Антон.
— Я не телевизор.
— Какая тебе разница? — тоскливо спросил Тема с той стороны стола.
— Ты импотент? — весело спросила Надька. — Я знаю, есть молодые импотенты. Ты не стесняйся. Я одного импотента видела, ему четырнадцать лет было.
— Какая тебе разница? — беспомощно повторил Тема.
Надька подумала.
— Мне щекотно.
— Правда? — спросил Антон заинтересованно.
— Сам попробуй, — возмущенно ответила Надька. — Вот просто попробуй, из любопытства, — она пригласительно махнула рукой под стол. — А я посмотрю, будет тебе щекотно, или нет.
Как у всех проституток, защитная реакция была у нее преувеличенной.
— Я верю, верю, — торопливо сказал Антон и вопросительно посмотрел на Тему.
Тема нехотя расстегнул штаны и встал на своем надувном матрасе на колени позади Надьки. Матрас пружинил под ним и, чтобы не упасть, он ухватился за фундаментальные надькины ягодицы. Подумав, он неловко стянул с нее трусы.
Этот традиционный жест, то, как трусы скрутились в непременный жгут над ее коленями, в сотый раз внезапно открывшийся лапидарный пейзаж с одинокой расселиной посередине — вся эта череда банальностей вызвала в нем мгновенное отупение, куда более глубокое и, если можно так выразиться, интенсивное, чем тот творческий ступор, в котором он пребывал последние полчаса.
Он постоял некоторое время на коленях, ничего не делая, в позе раскаявшегося грешника, задумчиво глядя в пространство между гениталиями. Его некрупный… (Крупный! — затравленно закричал внутренний голос. — Крупный!! Когда надо — крупный!). Хорошо. Его огромный пенис виновато уставился в паркет вместе с хозяином. Не зная, что делать дальше, Тема протянул руку и как ребенок, решившийся в первый раз погладить незнакомое животное, неуверенно потрогал то, чем ему предлагалось овладеть.
