Да, она очень тревожилась за Дэйли, потому что он выглядел все хуже и хуже. Правда, пытался держаться молодцом, но она чувствовала, как он сдал. По мнению врачей, в этой ситуации бесполезно уже что-либо предпринимать. Болезнь достигла той стадии, когда применение сильнодействующих средств не принесет пользы, а только ухудшит и без того тяжелое состояние.

Да. Да! Да!!! Все это беспокоило ее сегодня, но главной причиной, заставлявшей ее рыдать, был человек, который сейчас находился рядом. Грэй Бондюрант оставался загадкой. Последние дни их очень сблизили, но она все еще ничего о нем не знала. Пожалуй, он даже стал еще загадочнее.

Именно от этого ей хотелось кричать. Она ласкала его тело, но душу тронуть не могла.

Она вдруг без обиняков выпалила:

— Как ты можешь не заботиться ни о ком и ни о чем? Что заставляет тебя быть таким бесчувственным чудовищем?

Тяжелая пауза длилась около минуты. Наконец он откликнулся:

— Мои родители умерли в один день. Несчастный случай — они погибли. Я был ребенком, и мне было очень больно. Но я справился, стал жить у дедушки с бабушкой. Потом умерли и они. Мы с сестрой оставались друзьями, но я пришелся не по душе ее мужу, и они практически вычеркнули меня из своей жизни. Я дорожил крепкой мужской дружбой с двумя людьми, которым я доверял как самому себе. Я читал их мысли еще до того, как они приходили им в голову, и наоборот. Мы были близки настолько, насколько могут быть близки трое гетеросексуальных мужчин. Потом они предали меня и дважды пытались убить. — Он снова пожал плечами. — С тех пор я не вижу смысла в установлении близких отношений с кем бы то ни было.

За эту минуту он рассказал о себе больше, чем за все предшествующие дни. Впрочем, в этом открывающем душу монологе чего-то ощутимо недоставало.

— Ты опустил главу о Ванессе и ее ребенке, — нарушила молчание Барри. — Забыл упомянуть, что любовь всей твоей жизни стала женой другого человека.

Он ответил без лишних слов:

— Да. Эту главу я опустил.

Сенатор? Клет склонился над микрофоном селекторной связи:

— Что там еще, Кэрол?

— С вами хочет говорить Грэй Бондюрант. Клет глубокомысленно почесал подбородок.

— Скажи ему, что меня нет.

— Он звонит третий раз за последние два дня.

— А мне плевать, сколько раз он звонит; мне не о чем с ним разговаривать. Что слышно о докторе Аллане?

— Я все время пытаюсь с ним связаться, но мне каждый раз отвечают, что он вне пределов досягаемости.

— И что означает эта галиматья?

— Сотрудники Белого дома не уточнили, сэр. Джордж Аллан не так давно звонил Армбрюстеру и проинформировал, что у Ванессы неадекватная реакция на прописанное ей лекарство. Намекнул он также, что она опять стала здорово пить. Общий смысл разговора сводился к тому, чтобы объяснить сенатору необходимость перевода ее в частную клинику для обследования. До тех пор пока ее состояние не стабилизируется, следует оградить ее от посетителей. В сущности, запрет на визиты является неотъемлемым правилом подобной больницы.

Опять этот чертов Хайпойнт! Ванесса снова исчезла из поля зрения, даже не попрощавшись, и связаться с ней невозможно. В конце беседы Аллан сообщил, что не стоит ожидать ее выздоровления в ближайшие несколько дней.

Будучи председателем сенатского Финансового комитета, Клет был по горло занят совещаниями по согласованию бюджета. Его присутствие на них было обязательным, но он ощущал, что ему трудно сконцентрироваться на бюджете страны, когда с дочерью творится что-то непонятное.

Доктор избегает его звонков. Дэвид даже не считает нужным позвонить и переговорить с ним. Уже начинало довольно сильно попахивать, причем усиливала это впечатление всевозрастающая паника самого Клета.

— А они в курсе, кто говорит?

— Конечно, сэр.

— В таком случае я хочу немедленно говорить с президентом.

Пока Кэрол пыталась прозвониться, Клет подошел к большому окну. Вид за окном практически не изменялся в течение последних тридцати лет, но он никогда не уставал от этой картины. Менялись марки автомобилей на широких авеню Вашингтона. Приходили и уходили стили одежды. Зима сменяла лето, но мощные здания правительства Соединенных Штатов оставались незыблемыми.

Взирая на них, он испытывал прилив энтузиазма, который вряд ли можно было приписывать обычному патриотизму. Это было нечто более низменное, чем любовь к родине, — это была страсть к власти, циркулировавшей в таких вот строениях, и она рождала в нем возбуждение, в чем-то даже сравнимое с эрекцией. Он твердо верил в пословицу «Власть — сильнейший возбудитель». В мире нет ничего, что могло бы с этим сравниться, хоть как-то приблизиться к этому ощущению.

Любой человек, который хоть чего-то стоит, борется за власть, но, получив ее, готов отдать все на свете, за то, чтобы удержать. Само собой, придет кто-то помоложе и отберет ту власть, которой он сейчас располагает здесь, в Вашингтоне. Но это случится не сегодня и даже не завтра. Он сам выберет момент для передачи эстафетной палочки.

Но Дэвиду Мерриту она не достанется.

Его снова отвлекла секретарша.

— Извините, сенатор. У президента сегодня все расписано до минуты, вечером он должен лететь в Атланту. Он не вернется назад до завтрашнего полудня.

Клет обдумал ситуацию в течение нескольких минут.

— Спасибо, Кэрол. Постарайся все-таки достать этого шарлатана Аллана. И избавься от Бондюранта.

— Да, сэр.

Армбрюстер водрузил на стол ноги и, устроившись поудобнее в своем любимом кожаном кресле, стал обдумывать дальнейшие шаги. Дэвид действовал значительно быстрее, чем предполагал Клет. Он-то рассчитывал, что Дэвид дождется, пока улягутся страсти, прежде чем устранит единственного свидетеля убийства ребенка.

Да, Клет поверил всему тому, о чем ему рассказали Бондюрант и Барри Трэвис тем вечером в ресторанчике. Он допускал, что в их словах есть доля истины, но разве у него есть выбор? Устроить шум по поводу содержания Ванессы в больнице или подвергнуться риску выглядеть полным кретином? Клет обругал Барри, но в действительности его праведный гнев был направлен на вероломного зятя.

Конечно, Барри Трэвис — мелкая рыбешка, с Бондюрантом все гораздо сложнее. Клет мог бы еще сомневаться, если бы об этом кошмаре ему поведала одна Барри, но в Бондюранте он не сомневался. Этот бывший спецназовец никогда не вызывал у него особо теплых чувств. Неразговорчивый до идиотизма, он всегда был натурой цельной. Вряд ли можно найти еще одного такого же — честного и прямого.

Клет никогда не слышал, чтобы Бондюрант лгал. Он уходил от вопросов о своих взаимоотношениях с Ванессой, что могло расцениваться как молчаливое вранье, но Клет воспринимал его молчание как галантные попытки защитить от скандала Ванессу, а отнюдь не себя.

Прекрасно зная натуру Дэвида, зная об инциденте с некоей Бекки Старджис, Клет не сомневался в том, что Дэвид вполне способен задушить ребенка, если этот мальчик — не его сын.

Клет казнил себя за то, что эта мысль не посетила его раньше. Этот подонок сумел убедить и его, и Ванессу в том, что он хочет ребенка. В течение нескольких лет она перепробовала все методы лечения от бесплодия, Дэвид же отказывался от медицинского обследования. Теперь Клет понял почему. Этот ублюдок знал, что «стреляет мимо цели», но не хотел, чтобы об этом догадывались другие. Кроме того, он возложил всю вину за их бездетность на Ванессу, усугубляя ее комплекс неполноценности, который и стал в конечном итоге причиной ее болезни.

Конечно, совесть Клета была не совсем чиста. Он признавал частично свою ответственность за супружескую агрессию, от которой теперь страдала его дочь. Где он был все эти годы? Почему не видел того, что открылось ему теперь? Слишком занят был пропихиванием Дэвида в Белый дом, чтобы видеть, как тот жестоко отверг любовь Ванессы.

До тех пор, пока она поступала согласно его распоряжениям, не перечила ему и знала свое место, Дэвид нарадоваться не мог. У него была покорная, красивая жена, которая терпела его случайные любовные связи. Но стоило только Ванессе взбунтоваться и забеременеть от другого, как Дэвид вынес ей смертный приговор.