Тут мне снова пришлось спешно прятаться в туалете, потому что в коридоре послышались знакомые шаги нашего командира. Дверь отворилась, и раздался приказ: «Процедуры!» Потом чуть помягче: «Будем уколы делать».
Я отсиживался в туалете, но слышал, как хирург говорил Ильдару:
– Ну, конечно, если бы кто-то продолжал делать то, что ты делал при жизни, то тогда вроде и не умираешь окончательно. Сам, конечно, умираешь, но все равно не так обидно, наверное. Потому что ты должен быть спокоен, так как знаешь, что не зря все это, не просто все исчезло и обнулилось. Нет, что-то твое продолжается, развивается и будет без тебя жить и расти дальше. А умер так умер: что ж, со всеми бывает рано или поздно… Но когда ты умираешь и некому дело твое продолжить, мысли твои додумать, слова твои досказать, то тогда, наверное, очень обидно.
– Да, – задумчиво продолжил Ильдар, – все это остается в твоей мертвой голове, и никто оттуда уже не вытащит. Знаете, – Ильдар говорил сквозь зубы, видимо, в этот момент именно ему делали укол, —
я представлял себя айсбергом, большим, потому что я сам вижу ту часть, что под водой. Но когда умираешь, то понимаешь, что все, спрятанное под водой, там же и осталось. И на самом деле ты – всего лишь жалкий комочек льда…
– Эй, полегче! – раздалось из палаты, это был хирург. – Ты, мать, хоть для приличия в вену меться, а то тычешь с размаху куда ни попадя. Я ж не подушка для иголок. И откуда вас только берут таких…
– А ты не бухти, ишь чего… не нравится – сам себе уколы делай.
– Ой, и пожалуйста – напугала!
Еще некоторое время я слушал перепалки бывшего хирурга и медсестры, но потом она ушла, и я смог выбраться из заточения.
Я молча посмотрел на Ильдара. Теперь он казался мне святым. Человек, который прошел через такое, пережил смерть, не мог остаться прежним.
Он действительно стал на жизнь старше, везунчик.
– Ты представляешь, как тебе повезло?
– Повезло… Ты серьёзно? У меня сломаны обе ноги, сильнейшее сотрясение, раздроблены четыре ребра. И ты считаешь это везением?
– Ну, мне, конечно, жаль, что ты пострадал, но ведь ты заглянул за границу дозволенного! Ты прочувствовал то, что людям не дано знать! Ты встал на следующую ступень развития!
– Мне кажется, ты очень преувеличиваешь, – улыбнулся Ильдар.
– В хлам преувеличиваешь, – басил бывший хирург. – Ничему твой дружок не научился. Пройдет месяц-два, все встанет на места свои. Будет жить, как жил раньше.
В этот момент откуда ни возьмись в дверях появилась та самая медсестра с выражением лица «какого дьявола тут происходит?»:
– Та-а-а-ак, – до неприличия долго растягивала мадам, – понятно. Нарушаем. Я сейчас охрану позову. Они вмиг уму-разуму научат.
– Да вы что, не надо охрану, я уже ухожу, только минуточку, пару слов скажу другу и пойду…
– Никаких пару слов, живо вон из палаты! – женщина упивалась своим положением, а я решил подыграть:
– Ну, пожа-луй-ста… – растягивал слоги, как школьник, – еще три минуточки…
Я начал собираться, но нарочито медленно. И, дождавшись, пока медсестра выйдет ожидать меня в коридоре, спросил друга напоследок:
– Ну, Ильдар, скажи: реально что в тебе изменилось после комы? Понял, как жить-то теперь?
– Да, понял, Арсен. То, что пишут в каждой вшивой книжке для домохозяек! – он недобро ухмыльнулся.
На соседней койке хирург заржал в голос. Из коридора донеслось: «Тише там!»
– Ну и что же? – в нетерпении полушепотом спорил я.
– Во-первых, надо помнить каждый день, что на замахе может парализовать, и не жить впрок. Во-вторых, не тратить время на то, что с твоим уходом потеряет смысл. И самое главное, – при этих словах голос Ильдара стих, он зашелся в сильном кашле, глаза его закатились, и тело начало трястись. Хирург приподнялся на локтях, чтобы получше рассмотреть, что происходит, и перевел глаза на меня, будто спрашивал: «Позвать медсестру?»
Но Ильдар жестом попросил меня подойти поближе и, вцепившись в лацкан моего пиджака, еле слышно прошептал:
– …И самое главное, Арсен, запомни… – кашлянул мне в лицо, но я терпел, не смея отойти. – Запомни… не забудь… поменять… «незамерзайку»! – после этих слов пострадавший залил палату громким хохотом.
В эту же секунду в палату ворвалась медсестра и схватила меня за локоть:
– Все! Быстро на выход!
Я с облегчением вытер лицо рукавом свободной руки:
– Ну ты, черт, давай поправляйся: скоро лето, съездим вместе на море. Давно же хотели! Теперь не будем откладывать…
– Хорошо! – улыбнулся Ильдар. Таким я его и запомнил: улыбающимся, ироничным, просветленным…
Через день в больничном коридоре я столкнусь с его мамой. И все пойму без слов.
Черный дьявол
– Смотри, смотри, что это?! – два пацана на велосипедах задрали головы вверх, указывая руками на мост. Это был огромный акведук, расположенный между горами.
Впечатляющее строение. Длиной около километра, он соединял части трассы, ведущей на юг страны.
Массивные металлические колонны, тросы толщиной с человеческую руку и бетон – все казалось небывало прочным и непоколебимым.
Однако сейчас это инженерное сооружение ходило ходуном, расшатывалось из стороны в сторону, стонало, словно гигантское доисторическое животное.
– Это землетрясение! – воскликнул парнишка, что был сантиметра на два выше другого ростом и поэтому считался главным.
– У нас не бывает землетрясений, это самое старое тектоническое плато на планете, – возразил тот, что был пониже.
– Много ты понимаешь, салага! – с серьезным видом заявил первый (два сантиметра делали свое дело).
По обоим концам моста крошилась земля. Скалы дробились. Мост начал рушиться.
– Едем скорее, надо сообщить спасателям!
Когда прибыли спецслужбы, моста уже не было и в помине.
Расследование по факту крушения велось с особым усердием, но причину установить так и не удалось. Однако большего внимания заслуживал другой факт: под мостом образовался каньон. Приезжали ученые со всего мира, но и они так и не смогли определить глубину разлома и природу его появления.
Место оградили, поставив по периметру военных.
В шести километрах от моста располагалась деревня. Небольшая, домов в шестьдесят. Именно там моему мотоциклу суждено было сломаться, и шестинедельное путешествие приостановилось.
Приютила меня пожилая пара, простые добрые люди.
«Прожить здесь, похоже, придется не меньше недели, пока не доставят детали из ближайшего города», – смирился я.
В первый же вечер у нас завязался душевный разговор. Вино и лунный свет помогали нам настроиться на нужный лад.
Старики с удовольствием слушали мои рассказы про дальние странствия, про океаны, штормы, далекие экзотические берега, слушали, как я летал над вершинами Анд, терялся в Сахаре и находил себя в Катманду. Чуть позже я плавно перешел к историям, приключившимся со мной в Африке. А когда рассказ пошел об охоте на гиен, хозяева вдруг переменились в лице. На них словно легла тень, и пара сомкнула сухие губы.
– Что такое? Я вас чем-то обидел?
– Нет, что ты, что ты, – поспешила успокоить меня хозяйка. Просто… – старуха осеклась и посмотрела на мужа. Тот сидел неподвижно с застывшими глазами. Старуха замолчала и разлила по стаканам остатки вина. Старик выпил, отвернулся чуть в сторону, глубоко вздохнул и заговорил:
– У нас было трое сыновей и семеро внуков. Большая дружная семья. Вот видите – там, – старик отдернул штору, – дома без света? Это всё – дома наших сыновей. Теперь они пусты…
Старик вдохнул полной грудью, но продолжить не смог.
– Никого не осталось, – продолжила за мужем женщина. – Все погибли – их убил Черный Дьявол. Ваши рассказы о гиенах напомнили о нем.
– Кто такой Черный Дьявол?
– Никто не знает, – старик тихо поставил стакан на стол, – говорят, это огромный черный волк. Он охотится на людей, но не ест их. Разрывает и выбрасывает тела на дорогу.