© Арсен Даллан, 2016

© Анна Геннадьевна Козырева, дизайн обложки, 2016

© Данила Валерьевна Трубанова, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мы изменчивы, словно песчаный рельеф.

Нас меняют слова, решения, события. Будто ветер рисует на песке. Жизнь кроит нас по невидимым меркам. Но человек могуч. Бархан ждет бури.

Мы же сами создаем свои ветра, нам тесно в клетке из характера и привычек.

В поисках нового мы выходим за пределы себя, осознанно действуем вопреки сложившимся привычкам, комфорту и удобству, характеру и тем пераменту.

Вспомните, как ударили того наглеца или как сделали ей предложение. Решения могут быть разными: на одни уходит секунда, на другие – годы. Но такие поступки всегда выводят за границу нашего «я». Прорываются через страх – лучший из пограничников. У него холостые патроны.

Но зато как пугающе он орет: «Не пройдешь, граница на замке!»

Мы отступаем назад, пятимся в угол, где все просто и знакомо, туда, где были маленькими. Хотим найти ответы в детстве.

Когда-то оно дало нам силы для роста, но со временем они иссякли.

Как питательное содержимое ореха. Его хватило, чтобы пробиться из земли. Но уже появились корни, и вот расти нужно самому.

Человек могуч. Он не росток.

Побег не может выбрать почву. Его срывает случайный ветер.

Человек же сам создает условия для роста и поэтому несет великую ответственность за то, кем станет – изогнутой корягой или обнимающим небо великаном.

За свою форму в ответе только мы.

Даже обстоятельства не имеют никакого значения, ибо человек создан превосходить их.

Именно в этом и заключается наш ежедневный труд.

Обстоятельства не помеха и не помощь, все это – зерна в жерновах. В поисках нового мы освещаем участки души, скрытые доселе.

Путь этот опасен. Легко заблудиться в самом дремучем лесу из возможных. В лесу сомнений, меж знаний и незнаний.

Человек бесконечен. В нас с лихвой хватает и добродетелей, и пороков.

Как отличить одно от другого, если впервые открываешь для себя этот ландшафт? Что это? Разврат или желание, природа или извращение, честолюбие или достоинство, стремление или комплекс? Нужно прикоснуться, чтобы понять.

Дорога манит. Но не каждому дано пройти по ней.

Тот, кто не узнает свое отражение в зеркале, не смеет даже начинать.

Ибо неспособный найти свой угол в доме вовек не найдет свою планету во Вселенной.

Тот, кто держит в руках огонь щенячьего любопытства или корысти, обречен на самосожжение.

Но кого не сбить с толку кривыми зеркалами, кто освещает путь добротой, кто ищет знания для излечения боли, своей или чужой, лишь тот способен пройти по себе и стать настоящим.

Путешествуя по себе, мы колесим по странам, меняем образ жизни, общаемся с непохожими на себя людьми. Жизнь щедра. Она изливается возможностями познания. Нашедший истину для себя бережно передает ее другому, как огонь в холодную ночь.

Я всегда восхищался авторами, которые умеют филигранно раскладывать ощущения, переживания, мысли и страдания. Они говорят, и в их словах ты узнаешь себя, причем так отчетливо, что начинаешь оглядываться по сторонам, – кажется, будто кто-то наблюдает за тобой.

А когда попадается описание будущего, хочется побыстрее захлопнуть книгу. Так невыносимо следить за тем, как хирурги разрезают и раскладывают по частям то, что тебе казалось настоящим чудом, – собственную жизнь.

Они видят тебя насквозь.

Для них мы – живой материал.

Поэтому твоя гордыня восстает, и ты ныряешь так глубоко, как только можешь, ищешь в глубине себя такие черты, до которых великие умы не смогли б добраться. Жизни не хватит! И наконец находишь в себе то, что не поддается классификации. То, что превращает обычного человека из толпы, единицу статистики, в тебя. И ты уже не можешь быть измерен общей линейкой, спрогнозирован общими моделями. У тебя больше нет формы и размера. Бесконечен и всеобъемлющ. Именно ты и то, что делает тебя тобой.

Поэтому каждый раз, открывая книгу, мы начинаем искать в себе никем еще не описанное и нам самим неизвестное. Это и есть начало путешествия по себе.

– Он сейчас себя подожжёт, ну сделайте же что-нибудь! – женщина перешла на визг. – Ну что же вы смотрите!

Толпа окружила несчастного, приблизившись ровно на такое расстояние, чтобы видеть огонь, но не обжечься.

Мужчина сидел на коленях. Нет, не в позе лотоса. Он не был монахом. Обычный мужик.

Никто не понимал причину его протеста, и неясно было, протест ли это вообще. Прижав к груди пустую канистру, женщина надрывно кричала: «Он облил себя бензином! Всю канистру вылил! Помогите, ну кто-нибудь! Господи, что делается, где же милиция?»

Милиция была рядом, в толпе, но и она не знала, что делать.

В то время самосожжение было вещью непривычной. Наверное, это был первый случай. Это теперь поджигать себя стало нормальным делом, а тогда все это было в диковинку.

Мужик сидел с закрытыми глазами, офисная рубашка и брюки были полностью пропитаны бензином. Волосы слиплись.

Чиркнула зажигалка. Круг зевак расширился на полметра. Несколько искорок вылетело, но ничего не произошло. Народ притих и замер.

Смертник чиркнул второй раз, и появился язычок пламени. Взрослые закрыли глаза детям, женщины застонали. Та, что голосила громче всех, заткнула рот кулаком.

Несчастный поднес зажигалку к сердцу – и пламя вспыхнуло, превратив жертву огня в факел высотой в человеческий рост. Сразу же запахло гарью. Мученик сидел неподвижно: не вскочил, не закричал, не начал бегать. Кожа на его теле жарилась и чернела. Через полминуты он, все еще объятый язычками пламени, повалился набок. А еще через пару минут огонь погас полностью. Запах горелого мяса быстро распространился по улице. Люди в оцепенении молча расходились, разрушая почти симметричный круг. Они не верили, что все закончилось. И были немного раздосадованы, осознав, что человек горит всего минуту.

Уходили, потупив взгляд, не произнеся и слова и не понимая причины произошедшего. Для чего? Во имя чего? Какие были его требования? Лежала ли в основе его акта самосожжения какая-то идея?

Неизвестно.

Известно, что это был вторник, 11.00 утра.

Известно, что с виду это был обычный мужчина, лет тридцати двух. Позже станет известно, что звали его Денис.

Ничем не отличающийся от нас Денис.

Но именно он сделал самосожжение явлением будничным. Именно после него это стало нормальным и настолько привычным, что через год о подобном перестали рассказывать даже в теленовостях. А спустя три года это стало общественной нормой. Восемь из десяти граждан в возрасте от 30—35 лет сжигали себя самостоятельно. Для этого даже построили специальные крематории в центре города: огромные, из стекла и бетона, высотой в двадцать-тридцать этажей каждый.

В одном из таких крематориев поздним вечером, когда все офисы на этажах опустели, шеф резюмировал наш двухчасовой разговор:

– В общем, Арсен, надо очень постараться сделать презентацию до среды! Интонации генерального директора были убедительными. Сегодня вечер понедельника, а это значит, что впереди меня ждали две бессонные ночи. Опять придётся отложить встречу с мамой. Уже три месяца не можем поужинать вместе. Хоть и живем теперь в одном городе. Раньше мама жила в Уфе. Но я уговорил ее переехать в Москву под предлогом, что будем видеться чаще. Выходит, обманул – чаще видеться не стали. Работа, работа, работа…

Я откинулся на кресло, протер уставшие глаза. На мониторе мерцала недоделанная презентация.

Нужен перерыв, голова лопается. Я свернул окно и зашел в социальную сеть. Без мыслей, с пустой головой листал ленту – замена медитации. Но вдруг замер. Кто-то выложил старую запись с площади, где мужчина сжигает себя на глазах у толпы.