— Будь по-твоему, Александр, — бурчит Бонза недовольно. — Ты операцию разработал, тебе и исполнителей выбирать. Но учти, с ним поедешь лично ты. — Здесь голос Бонзы крепнет, сталью звенеть начинает, однако чувствуется, что металл этот не дуговым разрядом к тону его крепко приварен, а нотками истерики лишь бы как подшит. — С тебя лично результат спрашивать буду!

Ничего Сашок не отвечает, кивает сдержанно, поворачивается и к двери идёт. По пути меня под локоток берёт и первым в дверь пропускает. И всё это культурненько так, по-светски вежливо у него получается, будто мы только что мило побеседовали о пустяках разных с приятным во всех отношениях человеком, а теперь так же мило расстаёмся. Но сие столь благообразным лишь со стороны может показаться. По хватке Сашка железной за мой локоток понимаю — не таким уж и приятственным дело предстоящее выглядит. Душком гнилым от него за три версты несёт, и не проработано оно до мелочей, как Сашок любит. Крепко, видать, они здесь без меня «беседовали», и Сашок сейчас на таком взводе, как ракета баллистическая ядерная после отсчёта до цифры «ноль», когда лишь команды «Ключ на старт!» не хватает.

Выходим из особняка. Сашок мрачнее тучи грозовой идёт, а за ним я в кильватере следую облачком невзрачным. Как понимаю, со стороны той ещё парой смотримся — что эскадренный ракетоносец и ялик утлый.

Заходим в гараж, по пандусу на второй этаж подземный спускаемся. Тут нас Валентин встречает. Здоровается со мной за руку и голосом своим бесцветным Сашку докладывает:

— Всё готово, можно выезжать.

— Что за машина? — спрашивает на ходу Сашок.

— «Джип-ниссан», — говорит Валентин и подводит нас к чёрному бронированному монстру на колёсах.

— С правосторонним управлением… — недовольно морщится Сашок, оглядывая джип.

— Зато с высокой проходимостью, — появляется из-за колонны Женя-амбал. Просто удивительно, что я его раньше не заметил, поскольку он раза в два шире колонны.

— Плевать мне на высокую проходимость, — сварливо огрызается Сашок, и по его тону несдержанному я лишний раз убеждаюсь, что дело нам досталось совсем дохлое. — В лесу грунт ещё мёрзлый, на чём хочешь проехать можно. А где гарантия, что на первом же перекрёстке этот джип ГИБДД не тормознёт? Всё чисто, когда машину брали?

— Обижаешь, Александр, — оскабливается Женечка-амбал. — Хозяин джипа на Багамах загорает, и в гараж без его ведома никто сунуться не смеет.

— Всё загрузили? — продолжает брюзжать Сашок.

— А как по-твоему? — не выдерживает наконец Валентин. Видно и ему в диковинку такая привередливость Сашка. — Кто на дело пойдёт?

Берётся за ручку дверцы Сашок и то ли в нерешительности, то ли в задумчивости застывает. Затем поворачивает голову к Валентину и изображает на лице нечто вроде улыбки. Даже не улыбки, а её подобия — ухмылку кривую.

— Мы с Борисом, — говорит. — А вы с Евгением на связи здесь остаётесь.

И тут я впервые вижу на лице у Валентина проявление каких-то чувств. Точнее, одного чувства — полнейшего недоумения. Вытягивается его вечно постная физиономия и маской театральной застывает.

— Садись, — командует мне Сашок.

Я, значит, пытаюсь его от передней дверцы отстранить, чтобы за руль по привычке сесть, но Сашок меня поправляет:

— На заднее сиденье.

На заднее, так на заднее — как посмотрю, всё сегодня вверх тормашками. Открываю дверцу, и здесь уж у меня физиономия как у Валентина глупое выражение принимает. А куда садиться-то, спрашивается, если в ногах ящик металлический, болотной краской выкрашенный, стоит?

— Ничего, разместишься, — поторапливает Сашок, видя моё замешательство. — Давай быстрее!

Делать нечего, ныряю в салон, сажусь боком на сиденье, ноги вдоль ящика вытягиваю. А что — неплохо устроился, даже какое-то подобие комфорта.

Сашок за руль садится, дверцу захлопывает, и мы трогаемся. Ни тебе слов прощальных, ни напутствий, ни бравурных маршей. Буднично всё — работа наша такая. Оглядываюсь и вижу фигуры Валентина и Жени-амбала. Стоят они в позах одинаковых, ноги раскорячив, руки повесив, а на мордах такое выражение настоящей мужской суровости, будто на войну нас провожают. Ещё пару баб рязанских с ними рядом поставить, чтоб платочками вслед нам махали да слезу украдкой утирали — кино бы широкоформатное получилось.

Выезжаем мы за ворота «фазенды», но едем не в город, а на окружную трассу сворачиваем. Машин здесь много, в основном большегрузных, и Сашок то и дело чертыхается, пытаясь их обогнать. Оно и понятно — трасса не больно-то широка, и с правосторонним управлением не легко разглядеть из-за «КамАЗа» встречный рефрижератор. И чего он меня на переднее сиденье не посадил — подсказывал бы…

Перегибаюсь через спинку кресла и вижу, что на левом сиденье ещё один ящик металлический стоит, такой же защитной краской выкрашенный. Правда, ящик кубический и поменьше моего будет, но зато на панели, что к Сашку повёрнута, разные там тумблеры, кнопочки, лампочки да окошки со шкалами и стрелками, которые в такт ходу машины дрыгаются. Перевожу взгляд себе под ноги — а это что? По виду контейнер армейский, вон и замки-карабины сбоку застёгнуты и пломбами опечатаны. Рассматриваю внимательней и замечаю на боку контейнера краешек белой маркировки, которую я своими джинсами закрываю. Сдвигаю ноги в сторону, и селезёнка моя ёкает. Ни-и-фи-га-се-бе! То-то морды у Валентина с Женечкой столь сурово-мужественными были. Маркировка с виду невзрачная такая, по трафарету пропечатанная, но суть её по мозгам шибает что кувалдой. «US army». Вляпался я, похоже, в дерьмо по самые уши…

— А это что? — стучу костяшками пальцев по контейнеру, будто назначение прибора на сиденье мне абсолютно понятно.

— В своё время узнаешь, — что топором под корень рубит мой вопрос Сашок и переключает пару тумблеров на панели армейского прибора. Лампочки на нём загораются, стрелки прыгать по шкалам начинают, затем шипение в салоне раздаётся, а сквозь него голоса хриплые прорезаются.

Так это же рация! — доходит до меня. Только на фига такая бандура? Вон, когда с Валентином на «главвреда» охотились, аппаратура ультрасовременной была, а здесь почему-то «чемодан» допотопный…

Прислушиваюсь к разговорам и начинаю кое-что просекать. Вначале всё больше о погоде мужики какие-то между собой трандили, что ветер, мол, западный… столько-то метров в секунду… облачность… видимость… Ну и прочее. Чего это они, как бабы, другой темы не нашли? — думаю себе. Но когда прозвучало: «борт-7689, посадку разрешаю», а затем: «выпускаю закрылки… закрылки вышли», «выпускаю шасси… шасси вышло», — всё для меня стало на свои места. И даже то, почему мы такой бандурой-рацией пользуемся. Чтоб, значит, переговоры всех служб аэропорта прослушивать, так как они в широком диапазоне работают.

Попытался я аэропорт, рацию и контейнер под ногами воедино связать, но, честно говоря, чушь какая-то получилась. Ежели, допустим, в багажнике у нас ещё обмундирование армейское да парашюты упакованы, то ждёт нас дорога дальняя с пиковым интересом куда-нибудь в Африку, Южную Азию, Центральную Америку или на Балканы. Насмотрелся фильмов американских о рейнджерах и ничего глупее представить себе не могу, чем то, что мы с Сашком, все в «камуфле», с автоматами на груди и парашютами за плечами в дружной толпе таких же, как и мы, наёмников стройными рядами вбегаем по трапу в гигантское чрево десантного «Боинга». Не знаю, но, наверное, не последнюю роль сыграли в таком моём представлении ближайшего будущего суровые морды Валентина с Женечкой, нас «на войну» провожающих.

— Это хорошо, что ветер западный, — бурчит себе под нос Сашок. — На востоке лесок погуще. Остаётся надеяться, что в течение часа-двух направление ветра не переменится…

Сашок сворачивает с трассы на шоссе, которое за город в сторону аэропорта ведёт, и резко сбрасывает скорость, поскольку колдобин тут, что на полигоне. Такое впечатление, будто танки асфальт месяца два утюжили, но выгладить полотно до международных стандартов им почему-то не удалось. В Америке пресловутой налогоплательщик сразу бы вопрос ребром о таком шоссе перед федеральными властями поставил, и не дай бог, если из-за выбоины в дорожном полотне авария с ним какая-то, даже незначительная, приключилась бы. Не то что ремонт машины бесплатный власти бы обеспечили, но и сумму кругленькую за моральный ущерб выплатили. Отсталый они народ, американцы, где им понять-вразуметь всю прелесть наших дорог? У нас ведь как: едешь по дороге, бросил кирпич на педаль газа и чем хошь в салоне занимайся, хоть с бабой милуйся — куда машина из колеи денется?