Он с трудом повернул тяжелое тело Джеймса с груди на спину. Теперь бледное, синеватое лицо Коротышки смотрело вверх, на раскидистые ветви кедра, на зеленую хвою. Его очки свалились: может быть, когда Клайд переворачивал его, а может быть, и раньше. Они лежали на гальке и сиротливо поблескивали. А глаза Джеймса Марчи, его большие голубые глаза на круглом лице с курчавой бородкой, безжизненно глядели куда-то вдаль, мимо деревьев, мимо валунов, мимо всего того, что перед тем привлекало его внимание.

— Мимо всего, — машинально пробормотал Клайд.

— Что? — спросил с недоумением Фред, склонившийся над телом. — Надо его унести отсюда.

— Да, — кивнул головой Клайд, берясь за плечи Джеймса.

Фред взялся за ноги, и они вместе подняли тело. Увязая в гальке и обходя валуны, они несли Джеймса Mapчи в сторону, где неподвижно стояла Мэджи Бейкер. «Почему он такой тяжелый, — подумал Клайд, — почему мне так трудно нести его?» И сразу же ему в голову пришла беспокойная, тревожная мысль, от которой он никак уже не мог отделаться. Да, конечно, он читал где-то, что человек после смерти как бы тяжелеет, потому что его мускулы расслабляются и тело, если его нести, обвисает… После смерти… Нет, нет, Коротышка, все это чепуха, я не хочу, понимаешь, не хочу даже думать об этом! Только бы не распустилась на голове повязка из мокрого полотенца, только бы вынести тебя отсюда! Удушливый запах постепенно начинает проходить сквозь повязку, он неумолимо собирается в груди и легких, сдавливает дыхание… И кружится голова, боже мой, неужели я тоже могу потерять сознание?

Но вот уже и Мэджи, сейчас конец. Почему же она отступает в сторону и показывает рукой, чтобы Джеймса несли дальше? Что она говорит?

— Клайд, Фред, не сюда! К кустам, к тропинке!

Ее голос доходил до Клайда, как сквозь вату: невнятный и искаженный. Это от ее повязки или, может быть, так действует на него самого одуряющий запах? Ладно, неважно, не в этом дело. Главное — донести тело Джеймса подальше отсюда. К кустам, к тропинке, это правильно, как можно дальше от метеорита, где будет чистый воздух. Шаг, еще шаг и еще…

— Здесь уже можно, — услышал Клайд слова Мэджи.

Он опустил голову Джеймса на траву и сбросил повязку из полотенца. Чистый прохладный воздух свежей струей вливался в его грудь. Он дышал жадно и глубоко, упиваясь этим воздухом, и видел, что так же делает и Фред Стапльтон. Да, а Джеймс?

Мэджи Бейкер, став на колени, быстро расстегнула рубашку Джеймса Марчи и приложила ухо к его груди.

— Мэджи, он жив? Ты хочешь… — начал было Фред, но Мэджи вместо ответа предостерегающе подняла руку.

Она вслушивалась долго и внимательно, лицо ее, обращенное к Клайду, было напряженным и хмурым. Из ветвей на вершине куста над ними с резким шумом вылетела какая-то птица. Клайд вздрогнул от неожиданности. Мэджи все так же напряженно вслушивалась, не обращая внимания ни на что другое.

Затем она приподнялась. Лицо ее оставалось хмурым. Она взяла левую руку Джеймса и опытным жестом нащупала то место, где должен был биться пульс, пытаясь услышать хотя бы едва заметные слабые удары сердца. На какое-то мгновение ей показалось, что она улавливает отдельные, почти незаметные толчки. «Оно бьется, бьется!» — чуть не воскликнула девушка. Но, очевидно, ей это только показалось, потому что после этого она уже ничего не чувствовала. Но, может быть, сердце Джеймса хоть немного билось, а затем уже остановилось?..

Мэджи подняла глаза на друзей, с надеждой смотревших на нее.

— А ну скорее! Искусственное дыхание!

Она подложила все еще влажное полотенце под голову Джеймса. Фред ритмично поднимал и опускал его руки, безвольные и мягкие. Так проходили долгие минуты, а лицо Джеймса оставалось бледным и синеватым, без малейшего признака жизни.

Время от времени Мэджи повторяла:

— Еще!.. Еще!..

А когда Фред уже начал тяжело дышать, его место занял Клайд. И снова Мэджи говорила:

— Еще!.. Еще!..

Наконец девушка сдалась. Она поняла, что все последующие попытки искусственного дыхания ничего не дадут. И все же Мэджи не хотела уступать. Движением руки она остановила Клайда, решительно рванула рубашку Джеймса так, что от нее отлетели пуговицы, и обеими ладонями надавила на его грудь. Надавила и отпустила, надавила и отпустила. Делала она это так же ритмично, как и Фред с Клайдом, но намного быстрее.

Клайд сообразил: массаж сердца — последний способ заставить биться это неутомимое, жизнерадостное, а теперь мертвое сердце милого Коротышки…

Лицо Мэджи покраснело от напряжения, она и сама уже тяжело дышала, но понимала: это последняя проба, если и массаж не даст результатов, тогда не поможет ничто… И девушка делала его, вкладывая в свои усилия последнюю надежду.

Фред трясущейся рукой вынул из кармана сигареты. Он хотел закурить, но спички ломались в его пальцах, и он резко отшвырнул сигарету, так и не зажегши ее.

— Ч-черт! — вполголоса выругался он, заставив вздрогнуть Клайда.

Мэджи остановилась. Она еще раз припала, прислушиваясь, к груди Джеймса.

Клайд похолодел. Он боялся спрашивать.

Мэджи осторожно положила руки Джеймса на траву, так осторожно, будто она обращалась с очень хрупким предметом, который мог разбиться от неловкого прикосновения.

Несколько секунд она молчала. Затем подняла широко открытые глаза на замершего в ожидании Клайда, на Фреда, неуклюже переминавшегося с ноги на ногу, и почти беззвучно сказала:

— Еще вот что нужно сделать…

Она пошарила в кармане своей юбки и вынула из него зеркальце, обыкновенное маленькое зеркальце в пластмассовой оправе, протерла его и приложила ко рту Джеймса.

— Если оно хоть немного затуманится… — прошептала она.

Зеркальце не туманилось. Напрасно Мэджи прикладывала его еще и еще раз ко рту Джеймса, напрасно она с напряжением всматривалась в него, напрасно искали следы дыхания Джеймса и Клайд и Фред, наклонившись к маленькой руке Мэджи, державшей зеркальце.

Его поверхность оставалась чистой и ясной. Джеймс Марчи не дышал!

Когда это стало совершенно очевидным, Мэджи уже не выдержала. Она крепилась все время: ей помогал опыт медицинской сестры. Она предложила взять с собой полотенца, чтобы они служили противогазами; она крепилась все время — и тогда, когда ждала возвращения Клайда и Фреда с телом Джеймса, и тогда, когда искала дыхание Джеймса, прикладывая ухо к его груди, когда пробовала нащупать его пульс, делать искусственное дыхание и массаж сердца, безнадежно всматриваясь в чистую поверхность зеркальца…

А сейчас, когда была потеряна всякая надежда, Мэджи уронила беспомощные руки и горько заплакала. Она плакала навзрыд, как плачут о потере бесконечно дорогого человека, сразу вошедшего в ее жизнь и овладевшего всеми ее симпатиями, милого, славного КоротышкиДжеймса, который так внимательно относился к ней, был таким ласково-предупредительным, неуклюже заботливым и которому она не успела ничего сказать, ничего ответить. И его почему-то уже нет — ведь она это хорошо понимает. Нет, нет, нет… Это слово «нет» повторялось в ее сознании каждое мгновение как безутешное, настойчивое напоминание о том, чего уже никогда не вернешь. И она плакала все горестнее и громче, потому что больше уже ничего не оставалось делать, только плакать, потому что его уже нет, нет, нет…

Ее никто не утешал. Да и кто мог бы заняться этим, если и Фред Стапльтон и Клайд Тальбот были потрясены и ошеломлены свалившейся на них страшной бедой?

Фред судорожно сжимал и разжимал пальцы рук, стискивая их так, что у него белели суставы; он машинально повторял одно и то же: «Ч-черт! Ч-черт!», не находя никаких других слов, да и не пытаясь искать их.

Фред смотрел на тело Джеймса Марчи, на его бледное лицо с остановившимися зрачками, на его распахнутую на груди рубашку и не мог представить себе, что это был конец его друга, вместе с которым он провел столько лет. Этого нельзя было понять, настолько смерть Джеймса была неожиданной, невероятной, нелепой. Еще накануне ночью они спорили, и Фред иронизировал, подсмеивался над неделовитостью Коротышки, его упорным нежеланием оценить практические предложения, которые он ему делал. А сейчас все уже осталось позади, Джеймс ушел в никуда. И этого нельзя было постигнуть!