Сложно описать, что я тогда чувствовала. Что ощущает человек, когда видит, что дело, которому отданы годы, не дает результата? Будто возвращаешься из долгой поездки домой, вставляешь ключ в замочную скважину, а он… не открывает! Почему прежние ключи не подходят к нынешним замкам? Не получается зажечь людей, не удается ни изнутри – мотивационными программами, ни снаружи – продуманными тренингами.

В чем причина? Пресловутая российская лень и апатия? Вот и нет: общаюсь с коллегами в Европе – та же история. Две главные проблемы: где взять таланты и как повысить вовлеченность.

И чем дальше я углублялась в этот лес, тем больше находила «дров», подтверждений от умных, профессиональных, опытных людей: меняются не компании, не бизнесы, не работа – меняется человек.

Иными становятся его желания. Похоже, то, чего хотелось раньше, получено и отработано. Источник драйва, мотивации что-то делать иссяк. Погоня за деньгами и самореализацией не приносит былого азарта и удовлетворения. Надоело менять машины, покупать новые игрушки, стремиться к большей зарплате, престижному месту, новым победам. Не влечет, «не цепляет»…

В этой ситуации преподаватель и тренер по управлению персоналом чувствует себя фокусником: он старается удивить публику чудесами, а никто даже не смотрит. Угадываешь карты – зрители лениво машут рукой. Достаешь из шляпы зайца, а то и целого волка – зевают.

Помню, на пятом курсе иняза я проходила практику в школе. Очень ответственно отнеслась и с большим огоньком. Нарисовала яркие карточки, нашла песни, заготовила загадки разные, сейчас, думаю, я их заражу пленительной красотой языка Гете. Но шестиклассники не проявили ни малейшего интереса не только к языку Гете, но и к моим лингвистическим перформансам. Я и так, и эдак, они – кто в окно глазеет, кто шепчется, никакого пиетета. Так из урока в урок. Сильно я расстроилась. Не быть мне, думаю, педагогом… А потом в учительской мне объяснили: обижаться на них нельзя, тяжело им. Немецкий – шестой урок, а перед ним физкультура, они набегались, какой им язык. Ребята вообще-то неплохие, даже в целом любознательные и усидчивые, просто устали уже. Вот так, похоже, дело обстоит и с сегодняшними сотрудниками: они не ленивые, они «набегались». И прежние соблазны им не соблазны. Работа, зарплата, амбиции – все не то. И так ведь не только на службе, а повсюду. Прямо вирус какой-то…

К невеселому выводу о вирусности я пришла после разговора с Натальей. Сначала увидела в телефоне пропущенный звонок от нее и порадовалась, что не услышала. Наталья имела распространенную привычку, как она говорила, «снимать стресс шопингом». Дело, конечно, было не в стрессе – она просто любила ходить по магазинам и покупать вещи разной степени ненужности. Все бы ничего, но временами Натали пыталась втянуть в этот высокотворческий процесс и меня, потому что «одной совсем не интересно». Я не страдаю аллергией на шопинг, но отношусь к нему спокойно, чаще всего жаль времени. Поэтому подруге обычно отказываю под разными предлогами. А тут еще у меня весь этот профессиональный раздрай. В тот раз, однако, она позвонила снова – спросить, нет ли у меня книги Джеффа Хау о краудсорсинге. Слышала, но не читала, посетовала я и призналась, что ожидала призыва в очередной молл. Да ну, бросила она, надоело. Удовольствия на пять минут, а шкафы ломятся – хлопотно думать, куда эти вещи девать, кому раздавать. Возник законный вопрос: «А чем же ты теперь… ну, снимаешь стресс?» Она ушла от ответа, но тон был весьма довольный.

Меня это насторожило. То, что сотрудников больше не радуют премии и карьера, я уже начала понимать, а вот то, что Натали перестала радоваться шопингу, – это определенно серьезный знак. К тому же знаков перемен я стала получать все больше. Или просто начала замечать. Ну согласитесь, трудно не заметить, когда у тебя крадут несколько сотен тысяч рублей.

У нас на даче неважная связь. Неважная вплоть до полного отсутствия. Место такое, труднодоступное для сотовых операторов. Мы привыкли, что здесь телефоны молчат целыми днями: если забыла пристроить аппарат в специальное место, мало кто дозвонится. В тот момент это меня как раз устраивало. Общаться не было никакого желания – было только желание понять, есть ли выход из профессионального тупика. Чего я добилась за годы работы? И что делать дальше – искать выходы или бросить, заняться чем-то новым? Словом, не до телефона как-то. Молчит весь день, и хорошо.

Что это уже не мой телефон, обнаружилось только вечером. Уже после того, как выяснилось, что сим-карта заблокирована. Об этом мне сообщил приветливый механический голос. Причем не просто загадочная тишина или обнадеживающее «попробуйте позвонить позднее», а подчеркнутая безысходность: «Номер заблокирован». И, главное, могла бы спокойно продолжать вечер одиноких раздумий и никуда не звонить, если бы не дурацкая привычка постоянно проверять почту. Вернее, если бы не то злополучное письмо. Но оно пришло. Я прочитала, тряхнула головой, зажмурилась на всякий случай. Текст не исчез. Перечитала дважды. И вот когда смысл стал доходить, пришлось кинуться за телефоном.

Надо отдать должное моей стойкости: беспощадное сообщение о блокировке сим-карты не вызвало во мне почти никакого отклика. Кто-то другой, оставшись без связи, заволновался бы, но не я. Потому что сведения из письма как-то сразу отодвинули многие вещи на задний план.

Мне сообщали, что с моего счета произведено несколько переводов на общую сумму, равную текущему балансу. Аккуратно, равными порциями за двадцать минут исчезло все, что нажито тренингами, уроками и консультациями. Позже я не раз возвращалась к вопросу: если бы мне захотелось войти в почту на пару часов раньше, удалось бы сберечь деньги?

Когда, отойдя от легкого шока, я позвонила с телефона мужа в сотовую компанию и спросила, почему нет связи, услышала: «Так вы же поменяли сим-карту…»

Понятное дело, в следующие недели мои профессиональные искания отошли в тень. Начались звонки, письма, заявления, походы в ОВД, встречи с чиновниками от сотовой связи и интернет-банкинга, снова звонки и письма. Надо сказать, правоохранительные органы нам не слишком докучали, и мы с мужем довольно быстро смогли из кусочков сложить общую картину происшествия.

В тот памятный день какие-то ловкие ребята пришли в офис сотового оператора и, предъявив доверенность от моего имени, получили новую сим-карту в связи с утерей старой. Предполагаю, что эта часть мероприятия – изготовление фальшивой доверенности и обмен – была самой хлопотной. Потому что дальше все просто: нужен только мой номер и ноутбук с выходом в сеть. Номер привязан к счету в интернет-банке, так что, получив сим-карту, воры поменяли пароль, вошли в мой банковский счет и сняли деньги. Все. Никаких сигналов от банка я не получила, ведь моя прежняя сим-карта заблокирована после замены.

Я долго пыталась взывать к здравому смыслу банка и сотовой компании, но они вежливо разводили руками, повторяя, что хорошо меня понимают. Была доверенность, был телефон, пароль, все согласно правилам – что прикажете делать? Как что – обезопасить своих клиентов, я не знаю, усилить контроль, в конце концов! Так ведь любой может лишиться номера и доступа к своим счетам! Тысячи людей имеют интернет-кошельки и привязанные к ним телефонные номера. Но помочь мне представители компаний ничем не могли. Итогом долгих и малоприятных переговоров с мобильным оператором стала трогательная компенсация в виде зонта с логотипом, букета роз и письма от топ-менеджера с наилучшими пожеланиями и обещанием месяца бесплатных разговоров.

Розы почему-то завяли на следующий день. Через месяц без всякого уже удивления я получила от щедрого оператора обычный счет за связь. Да и зонтик оказался мужским. Но по большому счету это мелочи, ведь кража стала мне хорошим уроком. Дело не только в том, что наша конфиденциальность сегодня не стоит и гроша, и не в том, что самым продвинутым интернет-кошелькам нельзя доверить больше пяти тысяч рублей. Но, как поняла я позже, главным событием стала встреча с майором из полицейского отдела экономической безопасности, куда мое дело попало месяца через три. Я начала просвещать его, как связан счет в интернете с телефонным номером, но он весело прервал меня: «Я это все знаю. Вы не представляете, сколько у нас таких заявлений».