На этот раз мне повезло: Билли уже никуда не торопился и поэтому решил ответить на все мои вопросы.

– Это выглядит так, что наши энергетические оболочки стираются из данной реальности.

– Ну и что? – не совсем понял я.

– А то, – терпеливо, как маленькому ребенку, начал объяснять он, – что руки твои вынырнут где-нибудь в Энвере, ноги поедут в Проллу, а голова если и останется здесь, то вполне может переместиться в другое измерение, потому как эффект этот еще до конца не изучен и применяется в основном на таких добровольцах, как мы с тобой.

Все это звучало достаточно мрачно.

– Войну между кланами магов можно пресечь только такими решительными мерами, – продолжал Билли. – Старик, наверное, слишком давно не был в этом измерении и совсем позабыл местные нравы – нельзя швыряться магией в районе, где одна сторона улицы принадлежит одной группировке, а вторая – их заклятым врагам. Правительству понадобилось бы слишком много сил и энергии, чтобы подавить беспорядки, которые стихийно могли перекинуться на другие районы, и тогда уже все окрестности напоминали бы развороченный улей. Поэтому они просто используют полусырую технологию «Стертых измерений», не обременяя себя угрызениями совести по поводу невинных жертв.

– Насчет невинных жертв – это он очень подметил, – вмешался внутренний голос.

– Но мы же можем сдаться? – перебил его я.

– Можем, если за оставшиеся двадцать-тридцать секунд добежим до первого шамана, блокирующего этот район. Но, по моим прикидкам беспорядки охватили порядочную территорию, а мы, к сожалению, находимся почти в центре зоны. Так что бежать надо мили две или три, не меньше, а ты забываешь, что мы вообще не можем двигаться. Да к тому же вряд ли вообще правительство захочет обременять себя пленными. С ними всегда слишком много возни и абсолютно никакого толка.

– А почему? – хотел было спросить я, но время, отпущенное нам, уже истекло.

Раскаленное солнце прямо на глазах начало разваливаться на куски, брызгая во все стороны огненными стрелами пылающих протуберанцев, а небо, усеянное обломками звезд, стало неумолимо падать на наши несчастные головы, стремительно увеличиваясь в размерах. И за мгновение до того, как оно достигло земли, большая душная тень проглотила и меня, и вообще все, что еще оставалось в этом абсурдном мире.

Я даже не успел как следует испугаться, а затем...

Затем наступил самый настоящий конец света.

А те, кто остался в живых, стали завидовать мертвым.

В этот кровавый день, длившийся, казалось, целую вечность, для меня уже стало доброй традицией сначала терять сознание, а потом возвращаться к жизни лишь для того, чтобы мучиться, страдать – и снова мучиться, и снова страдать. А в перерывах между забегами этого марафона садомазохизма с непонятным упорством цепляться за жизнь со всей неукротимой энергией, на которую только способен молодой растущий организм, не отягощенный всей этой чередой пороков и вредных привычек, ставших вполне обычной приметой нашего сумасшедшего времени.

На этот раз, после того как я пришел в себя, первой моей мыслью было: «Лучше бы я сегодня не просыпался вовсе. Или вообще лучше бы меня убили маленьким. Или – чем так жить – лучше сразу сдохнуть. Или...»

Впрочем, остальные мысли были в таком же духе, и описание их заняло бы слишком много времени, которого у меня и так уже почти не осталось.

Что интересно, на этот раз я очнулся не без помощи нескольких ведер воды, вылитых на меня парой душегубов, которые, как потом объяснили мои товарищи по несчастью, являлись по совместительству уборщиками, стражами порядка и бригадой первой помощи по приведению в чувство несчастных узников этого образцово-показательного учреждения. Не знаю, как у них обстояли дела со всем остальным, но последний пункт у этих ярко выраженных дегенератов был коронным номером. Быстро и слаженно привести в себя человека, уже почти наполовину остывшего, – согласитесь, для этого нужен как минимум талант, а как максимум – очень много воды.

Как только я прорвался сквозь кроваво-мутный туман, застилающий глаза, и издал первый надрывный стон боли, эти милые ребята прекратили поливать меня, будто грядку с помидорами, после чего удалились с чувством глубокого удовлетворения от прекрасно выполненной работы.

Более или менее придя в себя и отрегулировав резкость в глазах, которые еще некоторое время упорно выдавали вместо четкой картинки цветные круги и мутные пятна, я обнаружил, что лежу в большой луже на грязном холодном полу помещения, почему-то больше смахивающего на темную сырую камеру, чем на светлую больничную палату. Рядом стонал престарелый Компот, а не суетилась молоденькая улыбающаяся медсестра с полным набором необходимых препаратов для поддержания жизнедеятельности моего несчастного изможденного организма. И дополнял компанию старина Билли. Причем если в нас с колдуном лампада жизни еле-еле теплилась, то толстяк находился чуть ли не на пике своей физической формы. По крайней мере, румяное лицо и сухая одежда наглядно свидетельствовали о том, что садовникам не пришлось приводить его в чувство при помощи своего фирменного поливочно-грядочного метода.

– Где мы? – прошептал я непослушными губами.

В данной ситуации именно этот вопрос напрашивался в первую очередь.

– О, ты очнулся. – Толстяк посмотрел на меня долгим печальным взглядом, при этом в его глазах промелькнула искорка жалости, которая меня слегка озадачила.

– Где мы? – повторил я вопрос чуть громче.

– Мы в гадюшнике, называемом «Арена искупления», – начал он. – Который находится в столице объединившихся измерений Сарлон, и не позже чем через пару часов нам предстоит выйти на эту арену и попытаться достойно умереть, посвятив свою смерть помолвке Фромпа Второго, этого лживого старого мерзкого подонка, и юной принцессы Вей из Королевства Мерцающих Туманов. Причем девочку отдают в лапы паука по чисто политическим соображениям. А...

– Ты, наверно, хотел сказать, нас вынесут на носилках на эту... как ее... арену какого-то искупления, – перебил я его, попытавшись не акцентировать внимание на реплике насчет достойной смерти. Как-то спокойней было считать, что мне это просто послышалось.

– Нет, мы выйдем сами.

– Хотелось бы посмотреть на это, – пробормотал я, так как чувствовал себя просто-напросто как наскоро подретушированный свежевыкопанный покойник.

– Не волнуйся, ты все это увидишь своими глазами, и, поверь мне, там будет на что посмотреть: полное собрание старых и молодых негодяев, убийц и мошенников со всех концов известных мне измерений, включая прекрасных женщин, продажных и коварных, как гремучие змеи, один вид которых заставляет учащенно биться сердце и туманит голову сильнее доброго вина. А также высший свет и чернь, падкая до хлеба, бесплатных зрелищ и развлечений, старый мерзкий король с молодой принцессой и много...

– Так значит, нас уже судили? – закричал, сорвавшись на визг, не вовремя очнувшийся Компот, прервав своими воплями этот не лишенный некоторого драматизма монолог.

Как только речь зашла о принцессах, у меня сразу начали жестко болеть зубы, а потом и прочие части тела, а суматошные крики старика только способствовали лавинообразному процессу распространения боли.

«Ну конечно, как же без принцесс, – устало подумал я. – Принц есть, а подходящей принцессы все еще нет – непорядок получается. По законам жанра так не бывает».

С появлением красавицы-принцессы и злобного тирана-короля бред наконец начинал обретать некоторую упорядоченность, плавно трансформируясь в полный бред. Сборище колдунов и ужасных чудовищ, прекрасные принцессы и продажная знать, великие битвы и сопутствующие им подвиги, воспетые бардами, – все имелось в наличии. А во главе этого безумного собрания, как всегда, возвышался Я, в роли отважного принца. Сказка, не рассказанная ночью заботливой няней из-за того, что с обеда она перебрада сладкой настойки и теперь у нее не хватает фантазии с ходу придумать такую несусветную чушь. Только почему все болит так, что, кажется, еще немного – и я отдам концы не понарошку, а совершенно всерьез?