И вырвался из груди отца Видикона нашего вздох, и вскричал он:

– О, благодарю Тебя, Господи, за то, что спас Ты меня от горы Света Смерти!

И померкло сияние, и снова узрел он гигантское око, взиравшее на него все так же злокозненно.

– Ну и ну, жрец! – прогремел голос Фингэйла. – Лишил ты меня слуги моего самого могучего. И что же ты теперь сделаешь со мной? – И звучала насмешка в голосе его. – Уничтожишь меня? О да, сделай так – и освободишь ты народ свой от тяги к саморазрушению, что одолевает его!

И снизошло на отца нашего Видикона спокойствие безмерное.

– Нет, – рек он, – ибо не под силу мне положить конец твоему существованию, и никому не под силу, ибо ты есть часть Господа нашего, как и мы все, и ты есть дух – дух Парадокса гибельного. Нет, не искушай меня впасть в грех гордыни и самонадеянности, ибо ведомо мне, что, уничтожь я тебя, даже тут наизнанку ты все вывернешь и превратишь гибель свою в созидание. И восстанешь тем самым против Господа – ибо Он один Создатель наш, но никто другой. Не умрешь ты, лишь обретешь форму иную – но лучше, чтобы оставался ты таков, какой есть, ибо сейчас твое обличье нам ведомо.

Ступай на все четыре стороны, ибо ты есть необходимая часть бытия.

– Ах вот как?! – пророкотал глас с досадой нескрываемой – нет, звучало в нем почти что отчаяние. – Значит, ты даруешь мне жизнь?!

Но знал отец наш Видикон, что, когда дух Парадокса доведенным до отчаяния кажется, на деле торжествует он.

– Умерь гордыню свою, – он посоветовал, – ибо даже в этот самый миг ты во власти Божией, что и доказал Он тебе чрез меня, и даже тебя разумом возможно постичь и примирить с гармонией бытия. И тем самым твоя тяга к саморазрушению может быть в рост преобразована. Вечно пребудешь ты с племенем Адамовым и Евиным – но ни один мужчина и ни одна женщина не станут больше страшиться тебя. Ибо будут знать они, что ты – такая же часть мира вне их, как ветер и дождь, и такая же часть мира их внутреннего, как и тяга к милосердию.

– Значит, вот какие речи ведешь ты? – пророкотал дух. – Но разве не насмешка то над твоей победою? Неужели не видишь ты, что восторжествовал я над тобою? Что теперь станешь делать ты, умертвивши феникса тем, что спрятал его вновь в сферу рождения? Уничтожишь его, а с ним и все начинания?

И покачал тогда головой отец наш Видикон.

– Нет, ибо не мне она принадлежит по справедливости. Должен я вернуть ее туда, откуда взята она.

И вскричал он тогда:

– Отец мой небесный: Отдаю Тебе ныне яйцо Возрождения, и возношу Тебе благодарности и хвалы свои. Спасибо Тебе, Господи, за то, что спас меня, но и не только – за то, что счел меня достойным Твоим орудием, чтобы дать этой твари жизнь новую!

И воздел он яйцо высоко к небесам в ладонях своих, как подношение, и воспарило оно над ладонями его, и взмыло вверх, и выше и выше поднималось оно, и вскричал тогда отец Видикон:

– Зри! Это яйцо Всего Сущего, яйцо Космическое, Единоцелое!

И, достигнув вершины, взорвалось яйцо, и заполнило всю пустоту светом своим, и заполнило космос семенами энергии и материи, и пылью космической, а с ними и структурой пространства и времени, сотворивши порядок из хаоса.

И стоял там отец наш Видикон, подобно свече пылающей, ибо пламя окружало его со всех сторон – окружало, но не сжигало его; и вознесся он сквозь пространство и время прямиком в Разум Божественный.

Снова шел дождь.

По мнению Каэриты, на сотойской Равнине Ветров шло чертовски много дождей. Особенно этой весной.

Облокотившись на край оконной ниши, она мрачно смотрела на серебряные стрелы дождя, осыпающие зубчатую стену Замка Стража Холмов. Порывистый ветер гнал по небу цвета мокрой золы тучи, набрякшие холодным дождем; в воздухе висела зябкая сырость. Было лишь чуть теплее, чем ушедшей зимой.

Сквозь густую пелену туч донесся рокот грома. Когда порыв ветра через открытое окно брызнул в лицо дождем, Каэрита поморщилась. Но не отодвинулась. Более того, глубоко вдохнула пропитанный влагой воздух. Почти ледяной – – и все же вызывающий нервную приятную дрожь, этакое покалывание по всему телу. И гримаса сменилась усмешкой, едва Каэрита призналась себе самой, в чем, собственно, дело.

Ее раздражение было вызвано – – нет, вовсе не дождем. Если уж на то пошло, она даже любила дождь. Конечно, потоп, заливавший Западный округ последние несколько недель, выходил за рамки приличий, однако дождь был тишь поводом для расстройства ее планов. Уже две недели, как ей следовало бы находиться в пути, а она все откладывала и откладывала отъезд ….. под предлогом вот этого самого нескончаемого дождя.

Для задержки, впрочем, хватало и других причин. Длиннющий список, и все достаточно веские. К несчастью, эти «причины» в ее собственных глазах все больше напоминали «оправдания». Из чего следовал один вывод: дождь там или не дождь, а пора тебе отправляться в путь. Кроме того…

Ее мысли были прерваны появлением высокой рыжеволосой девушки, стремительно появившейся из-за поворота коридора. Заметив Каэриту, она резко остановилась. Очень юная и очень высокая, даже для сотойской аристократки, в свои четырнадцать она уже перешагнула шестифутовую отметку. Она была выше даже Каэриты, считавшейся по меркам аксейцев высокой. Тело девушки как раз начало утрачивать детскую угловатость, обещая, что со временем она превратится в необычайно привлекательную женщину.

На ее лице застыло сложное выражение: забавная смесь удовольствия, чувства вины и вызова, – а одежда… «Да, такая одежда впору младшему помощнику конюха, а не юной аристократке», – подумала Каэрита. Потертые кожаные штаны (в некоторых неподходящих местах слишком тесные) и вылинявшую блузу украшало множество влажных пятен, а сапоги и свисающее с левой руки насквозь промокшее пончо были забрызганы грязью.

– Прошу прощения, госпожа Каэрита, – торопливо заговорила она. – Я не хотела помешать. Просто решила срезать путь…

– Ты мне и не помешала, – заверила ее Каэрита. – Но даже если бы и так, леди Лиана, если не ошибаюсь, это твой родной дом. И ты можешь ходить тут, куда вздумается.

Она улыбнулась, Лиана ответила тем же.

– Ну да, конечно, – сказала она. – Хотя, если быть честной, я решила срезать путь, чтобы не попасться на глаза отцу.

– О! И чем же тебе удалось так рассердить отца, что теперь приходится бегать от него?

– Я не рассердила его… пока. Просто предпочла бы вернуться к себе и переодеться до того, как он меня увидит, – ответила девушка. Наклонив голову, Каэрита с любопытством смотрела на нее. – Я люблю отца, госпожа Каэрита, но он слишком… ну, нервничает, стоит мне прокатиться верхом без сопровождения полудюжины вооруженных людей. – Она состроила невинную гримасу. – И они с мамой все время твердят, что мне следует одеваться в соответствии со своим положением. – Девушка выразительно округлила зеленые глаза и издала мученический вздох.

Каэрита с трудом удержалась от смеха. Вместо этого с похвальной серьезностью она сказала:

– Сколь это ни огорчительно, однако в их слова есть смысл, знаешь ли. – Лиана бросила на нее скептический взгляд, и Каэрита пожала плечами. – Ты – единственный ребенок одного из четырех самых влиятельных лордов во всем королевстве, – мягко продолжала она, – а у таких людей всегда много врагов. В чужих руках ты можешь превратиться в могущественное оружие против своего отца, Лиана.

– Ну, наверно, вы правы, – после раздумья согласилась девушка, – хотя здесь, в Бальтаре, я в безопасности. Это признает даже отец, если, конечно, не упрется, желая настоять на своем. К тому же, – мрачно добавила она, – вряд ли меня можно превратить в оружие против него.

– Думаю, ты не права, – нахмурившись, возразила Каэрита. – И уж наверняка твой отец придерживается на этот счет другого мнения.

– Да? – Несколько мгновений Лиана не сводила с нее пристального взгляда, после чего тряхнула густыми, заплетенными в длинную косу золотисто-рыжими волосами. – Может, он так и думает, но на самом деле это ничего не меняет, госпожа Каэрита. Вы не хуже меня знаете, сколько людей жаждет, чтобы у него родился настоящий наследник. В Королевском Совете все только об этом ему и говорят, стоит только отцу появиться там!