Они сняли два номера, родители на первом этаже, а для повзрослевшего сына – на втором. Небольшую угловую комнату с видом на далекие Альпы. Милана, сидя за стойкой, оформляя оплату за проживание, видела его блеснувшие горячей чернотой глаза, когда отец вручил ему ключ, строго наказав при этом не опаздывать к завтраку.
Стоял август, Милане исполнилось 18, Мишель был на год старше. Он тут же вернулся, протянул ей руку, назвав себя. И она почувствовала мгновенный озноб. А когда они втроем пошли на завтрак в залитую солнцем столовую, он, найдя глазами ее глаза, ослепительно улыбнулся. Смутившись, дрогнувшим голосом, Милана, сославшись на головокружение, отпросилась у своего отца – хозяина отеля, сходить к морю.
Погулять на свежем воздухе, быть может искупаться.
Вода успокаивала жарко бившееся сердце, причина беспокойства была где-то рядом, и пока она пыталась избавиться от нахлынувшего, в спину ударил его звонкий голос – Милана! Она обернулась.
Налетев вихрем, заговорил, растормошил, околдовал, и она уже не могла сопротивляться его глазам, обаянию, точеным сухим рукам. Увидев за его спиной идущих на пляж людей – вспыхнула, освободила свои ладони от нервных долгих пальцев Мишеля и кинулась прочь.
Напрямик, вверх по узкой тропинке, промельком загорелых ног, испуганной вздрагивающей козочкой, пряча загоревшиеся щеки.
– Что случилось, доченька! Вся запыхалась!
– Нет, нет папа, все хорошо! Я приму душ и вернусь!
– Поспеши! Потом позавтракаем вместе!
И ей стало так уютно и спокойно, мыслями возвратившись туда, на берег, к его прикосновениям – она залилась счастливым смехом и убежала к себе.
Ощущение солнечного невесомого счастья не покидало ее и тогда, когда после возражений отца, уговоров родителей Мишеля, после долгих и основательных бесед двух старших мужчин – она уехала в Париж. С женихом.
Потом месяц, проведенный в Марокко и Алжире, у родственников матери Мишеля.
В раскаленной африканской неизвестности, под обжигающей синевой неба, блуждая в финикийских и византийских развалинах на побережье, вкусив щедрость и роскошь самобытного гостеприимства, носимая на руках возлюбленного и на волнах нескончаемого радостного тепла, задыхаясь от его поцелуев – они вернулись в купленную для них квартиру на улице Жофруа в Латинском квартале.
В Париже уже стояла осень, солнечная и тихая. Степень бакалавра позволила ей устроиться на работу в окружной департамент полиции. Статистика ночных правонарушений, компьютер и ворох документов.
Выручал Мишель, приезжая за ней на машине, забирая после работы, привозил домой, отправлял в душ и готовил ужин. Его энергия восхищала, только она знала, да еще его родители, чем он занимается. Подразделение DST строго регламентировано и не афишируется.
Бесконечные тренировки и поездки по стране не утомляли его, и Милана не помнит дня его возвращения без букета цветов.
Как то вечером, в самый разгар парижской чудесной весны.
– Я сейчас вспомнила африканское побережье. Мне казалось, что за морем я видела маяк Антиба.
– Не может быть. Это же очень далеко!
– А мне хочется верить, что я видела, пусть даже мне все это показалось!
– Влюбленные видят даже то, что не видят другие.
Они шли по Латинскому кварталу, рука в руке.
– Не хочешь поговорить с нами?
– В чем дело, ребята?!
Из затемненной стороны дома шагнули трое, судя по внешности и речи – арабы.
– Ты можешь идти, а девушка пусть останется!
И тогда Мишель быстро ответил на арабском. Они замерли, быстро переглянулись и двинулись навстречу. Мишель, левой рукой прижав Милану к стене, быстро сделал три шага вперед. Она закричала. Или только хотела закричать, зажав ладонью рот. Он успел уложить двоих, но третий, пригнувшись, по-лисьи, сделал стремительный выпад в его в спину, справа, повыше пояса.
Мишель еще успел развернуться, вывернуть ему руку и ударить локтем в висок. Упали они разом, и сверкающее лезвие ножа зазвенело по мостовой. И тогда Милана услышала свой голос. Она еще сумела найти силы вызвать полицию и позвонить в скорую медицинскую помощь.
И уже в машине, находясь рядом с ним, припала к его груди.
– Мишель! Что ты сказал им? Не оставляй меня! Ты слышишь?
Врач аккуратно приподнял ее и сделал укол, после чего она горько заплакала.
В госпитале, в залитых ярким светом коридорах, словно спасительное пробуждение от сна, проступили лица родителей Мишеля. И она не знала, куда спрятать дрожащие руки. Стылое ожидание результатов операции. Сверкающие плитки кафеля, зеленые и желтые. Мертвая тишина.
Молодой, с седыми висками, хирург. Испарина на лбу.
– Будем надеяться на лучшее.
Она напросилась в палату, куда доставили его из операционной. Замерла, присев рядом.
С другой стороны кровати – медсестра. Переплетение проводов, прозрачных трубок, монитор, холодное перемигивание светодиодов. Рассветало.
За минуту до ухода в другой мир он открыл глаза и четко произнес.
– Я сказал, что не отдам тебя никому!
И она потеряла сознание.
В мире для нее два места – Париж и североафриканское побережье, куда не хочется возвращаться. Какие уж тут слова утешения? Я держу ее ладони, и мы оба неотрывно смотрим на дальний маяк, тот самый, что она так хотела увидеть с противоположного берега Средиземного моря.
И я верю в это! Именно любовь позволяет заглянуть за дымку заманчивых горизонтов.
Хотя бы раз в жизни.
Тамила
Такой я увидел её в наше первое утро. На берегу озера. Сидящую на деревянном настиле. С подвернутым подолом, босая.
Туфли, крепко обнявшись между собой, лежали рядом, подчёркивая раздельность бытия. Она даже не обернулась на звук моих шагов и щелчок фотоаппарата.
– Очарованы тишиной?
Произнёс, чтобы увидеть её лицо, в надежде, что незнакомка повернется для ответа.
– Не тишиной.
Ответила чуть слышно. И добавила тут же, поправив шляпку.
– Одиночеством.
– Одиночество, иногда, лучшее средство.
– Спасибо. Вы тоже испытывали такое?
Обернулась. Влажные глаза. Тень от шляпы на смуглых щеках.
Чистые пальцы перебирали мягкость долгого свитера. Оглаживали колени.
Она смутилась, и я отвёл взгляд.
– А я вас где-то видела.
– Это исключено. Я приехал недавно, из России.
– Вчера?
– Ну что вы. Уже полгода.
– А я полгода без любви. Что может быть ужасней?
Княжна Ольга
В 1844 году во время приезда в Англию император Николай Павлович встретил и узнал в числе прикомандированных к нему лиц одного из старейших пажей королевы Виктории, Кинерда, который прислуживал ему еще во время первого посещения Николаем Павловичем Великобритании в 1817 году, то есть 27 годами ранее.
Когда император удалился вечером, в 11 часов, в свои комнаты, он снова увидел там Кинерда и вступил с ним в разговор.
– Много лет прошло с тех пор, как я был здесь в последний раз, – сказал Николай Павлович. – Был я тогда молод, и мы весело проводили с вами время. Теперь я император и дедушка. Вы думаете, что я счастливый человек потому, что я «великая особа». Да, я счастлив, но не потому, почему вы думаете, и покажу вам сейчас, в чем заключается мое счастье.
