– Какой?

Залившись румянцем и счастливым смехом, побежала вдоль улицы, оглядываясь, ловя его взгляд.

В сквере нахлынуло.

С Гончаровой у них начинался роман.

Незадолго до этого, он прочел о Пушкине, все, что отыскал в библиотеках, был захвачен поэтом напрочь, переплавлял в себе его жизнь, судьбу, бесконечные поездки, ссылки…

Гончарова Наталья.

Стройна, белокура, с красивым профилем, пушистыми ресницами.

Вдохновлённый сходством – с женой поэта.

Имя и фамилия.

Самая яркая в классе.

В шестом и седьмом они сидели за одной партой.

Потом равнодушно общались на переменах, она слыла отличницей, но иногда просила списать домашнее задание по русскому языку. Он протягивал тетрадь.

Благодарила.

Локоны, слабая близорукость глаз – она щурилась.

Обворожительно улыбалась.

Они мало встречались вне школы, лишь в мае что-то сдвинулось, потеплело, окутало и её и его.

Экзамены перечеркнули тот короткий период. Он много занимался. А по окончанию школы уехал к морю.

Необходимо было отдохнуть, набраться сил и солнца, запоем читал. В душе смятенно рождалось незнакомое ощущение времени, сочинительства.

Неустанно купался, нырял, любовался подводным миром. Спешил надышаться бризом и солью.

Предвидя свой осенний призыв.

Увлекся Буниным, впитывая чистоту языка.

Ночью, просыпаясь внезапно, при ударах шторма, выходил к берегу.

Ревело, грохотало. В темном небе летали жёлтые всполохи. Стонали чайки.

Ялтинский маяк терялся в сумраке. И лишь афалины чувствовали себя привольно на гребне высокой волны.

Безумный запах йода, невыразимой тоски летал над побережьем.

И навсегда запомнил девичий силуэт. Сломленный ветром. На блестящем от влаги парапете. Одинокий. В легком плаще. С опущенным зонтом. Трогательный и зыбкий.

Из-за моря, его вечного шума, шороха волн, соленых брызг и раскаленного песка – вырос до облаков раскрытый том с чистыми шелестящими страницами, и жгучая потребность заполнить их с начала до конца быстролетящим почерком.

– Вот этот?

Хрустя песком, рассыпанным по дорожке, приближались четверо молодых людей.

Остановились в трёх шагах.

Заговорил черноволосый крепыш, пригладив висок.

– Ты, новый, оставь Машку!

– Машку не знаю. Не по адресу. Если ты о Марии, продолжай. А потом – я ничьих распоряжений не выполняю.

Он, не поднимаясь с лавки, рассматривал.

Черноволосый юлил глазами. Остальные ждали команды.

– Вот ты!

Указал на лидера.

– Отойдём, поговорим. По-мужски.

Ему то было известно – такие сильны стаей.

Крепыш растерялся. Оглянувшись на соратников, поддержки не нашел.

Линялая футболка, потертые джинсы.

На лице отразилась растерянность.

– Что же ты струсил?

– Кто? Я? Пошли!

Он точно знал, что сказать ему.

Опыт войны, сумасшествие внезапной смерти учит один раз.

Иного жизнь не предоставляет.

Повернули за декоративные кусты, постриженные в линейку.

Взяв крепко за локоть и развернув к себе.

– Информированы вы в ноль. Я вырос здесь, а вы недавние.

Слушай и запоминай! Марию тронете – убью. Тебя обнаружат первым. С поломанным верхним позвонком. Мучиться будешь недолго. А затем и дружков твоих. Я этому на войне обучался.

Провёл болевой прием.

– Ну, так что? Начнём?

Увидел жуткий страх в лице.

Обыскал.

Кастет. Нож.

Сложил в свой карман.

– Вам бы от скуки лягушек разводить!

Оттолкнул его, не испытывая жалости.

– Обходите меня по другой стороне улице.

Вышел на аллею и пошел прямо к школе, мимо ожидавшей троицы – расступились – насвистывая услышанную когда – то мелодию.

С крыльца спускалась Мария.

– Ну, как?

Он улыбнулся.

Она вскинула руки, показывая раскрытые ладони.

– Молодчина! Поздравляю!

Заглядывая ему в глаза спросила.

– Что-то случилось?

– Небольшой конфликт. Уладили.

И взяв её руку.

– Я никому тебя не отдам, слышишь.

– Да, я знаю. Идем.

Остановившись у реки, швырнул далеко в воду нож с кастетом.

Не успев разглядеть их, спросила.

– Что это было.

– Ненужные вещи для жизни.

И долго, томительно целовались. В тишине, наполненной полетами стрекоз.

– А я нынче в институт поступать буду.

Поправляя волосы, и горячо дыша.

– Я с тобой поеду.

Обняв, вдыхал запах её волос.

На второй год, умирая при тяжелейших родах, она, на мгновения теряя сознание и возвращаясь в свет невыносимо-ярких ламп, звала его по имени.

Но врач, не сумевший спасти ребенка, прилагал все усилия для сохранения жизни молодой женщины.

Узнав слишком поздно, миновав бесконечный коридор и войдя в страшную, полуосвещенную комнату, где медсестра предупредительно откинула простынь, он увидел бледное, обескровленное лицо с потемневшими нижними веками.

С невыразимой болью на застывших губах…

– Да вы не волнуйтесь, он будет с минуты на минуту.

Девушка секретарь, сверкая лаком на ногтях, складывала на столе стопку бумаг. Улыбнулась.

Шилов подошел к окну.

…осадки в виде дождя, ветер северо-западный, давление…

– донеслось из радиоприемника, стоявшего на отдельной тумбочке в углу приемной.

– Вы присаживайтесь.

Она указала на кожаный роскошный диван с высокой спинкой.

Поблагодарив, упрямо глядел вдаль, в надежде рассмотреть в пелене дождя что-то известное лишь ему.

– Давно здесь работаете?

Спросил Шилов, поправляя галстук.

– Три года. Антон Николаевич меня сам пригласил. Его жена с моей мамой дружат.

– Понятно. Можно воды? Пить хочется.

Наполнив чистый стакан из графина.

– Вы не подумайте, Антон Николаевич ко мне, как к дочери относится.

– Сколько ей лет?

– Ирине? 21. Мы с ней ровесники. Но она уже два года замужем. А я вот…

– И у вас всё сложится. У каждого своя минута в жизни. Одна. Только выбор необходимо сделать верный.

Порывом ветра распахнуло форточку, девушка бросилась запирать, поправила штору.

Напомнив ему, легкостью и стройностью ног, Алену. Тогдашнюю, в дни их молодости.

– Вот и Антон Николаевич приехал! Я же говорила, что он никогда не опаздывает.

– Узнает – ли?

Успел подумать Шилов, как дверь распахнулась, скорым шагом миновал приемную мужчина; не поднимая глаз, расстегивая плащ, шляпа, оставленный зонт возле двери.

– Полчаса никого не принимаю!

И захлопнул за собою.

«Вот так встреча. А может и не он. Не Антон. Хотя нет, слишком много совпадений».

Шилов опустился на диван.

Они познакомились в поезде, набитого загорелым народом, расслабленного крымским отдыхом, запахом фруктов, веселым говором.

Вдвоем с Антоном, с рюкзаками за бронзовыми плечами, с панамами на выгоревших головах ввалились в вагон, когда состав уже тронулся.

Три недели в сказочном Коктебеле остались за стуком колес, за исчезнувшим вокзалом Симферополя.

Отыскали купе, Шилов отворил – и сразу ярко;

темнеющий загаром локоть на столике, она смотрит в окно на провожающих, тяжелый узел волос, схваченный замысловатой застежкой с блестящим перламутром пауком.