Центральное событие праздника – пробег «энсьерро»:32 экзальтированная толпа мчится перед разъярёнными быками, играя со смертью. От загонов Санта-Доминго до Пласа дель Торос,33 где вечером проводится коррида, 850 метров, а бег продолжается всего три-четыре минуты, но ради них на праздник съезжаются тысячи туристов со всего света. В период фиесты население Памплоны удваивается, а то и утраивается. Часть гостей участвует в самом пробеге, а не просто довольствуется пассивной ролью зрителя. Дело это опасное и крайне рискованное, особенно для новичков. Опытные испанские бегуны от быков знают наизусть каждый изгиб улицы, каждый поворот и уступ, за которым можно укрыться от смертельной опасности, и то больше ста метров редко кто решается бежать. Но все равно не обходится без жертв. Случаются особо кровопролитные годы, когда под копытами и рогами животных увечатся и погибают люди. Таким стал Сан-Фермин 1924 года: 13 погибших и 200 серьёзно раненых участников. Последний смертельный случай во время пробега быков был зафиксирован в 2009 году. Всего же за 88 лет (столько ведется статистика) на энсьерро погибли около двух десятков человек, число покалеченных исчисляется сотнями. И, тем не менее, количество людей, желающих поучаствовать в этом безумии, ежегодно только растёт. Наваррцы очень гордятся своими быками, считая их лучшими во всей Испании (впрочем, это утверждение охотно оспорили бы жители других провинций). Быкам прощается многое: их гнев и необузданная жестокость и даже кровь незадачливых безумцев. Тем более что к вечеру они сами становятся жертвами праздника: их забивают на корриде. Мясо таких быков уходит в самые дорогие рестораны Памплоны, а блюда из них продаются по ценам, не менее безумным, чем предшествующее действо.
Мы заходим в город по выщербленной булыжной дороге. Она вползает на холм вдоль толстых стен крепости. Жёлтые стрелки и вмурованные в мостовую ракушки безошибочно ведут нас к Собору Иисус и Мария, рядом – одноименный альберг, тот самый, возле которого Эррандо встретил своего наставника Томаша. Я вспоминаю сурового старика в берете, и на душе теплеет.
Среди толпящихся возле дверей альберга людей мы видим много знакомых лиц. Вот японская бабушка гладит местную кошку, высекая искры из чёрного меха. Кошка терпит, потому что видит в её руках пакетик корма. Заметив нас, японка мелко, как заведённый болванчик кивает, лицо её озаряет улыбка – узнала! Вот и французы с рюкзаками «от кутюр», правда несколько запылившимися и потрёпанными в дороге. Белоснежная панама мадам уступила место деревенской соломенной шляпе, а холёные усы мсье потеряли былой лоск, повиснув вниз пыльными сизыми сосульками. Но настроение у обоих бодрое! Организованная немецкая группа распалась на отдельных людей, каждый из которых по-своему уникален: фрау Анна увлекается йогой, Петер не любит пиво и сосиски, чем вызывает насмешки друзей-баварцев, Сабина сочиняет стихи, подражая Гёте, хотя по профессии фармацевт. Компания итальянцев свои разноцветные ветровки поменяла на шлемы, перчатки и лосины: они решают продолжить путь на велосипедах. Все рады друг друга видеть и разнообразны в проявлении своих чувств.
Я предлагаю Агнете пройтись по следам Хемингуэя, а в качестве гида хочу пригласить Анатолия – того самого одессита-памплонца, что познакомил нас в поезде с Эррандо. С трудом нахожу номер телефона, нацарапанный на билете Сарагоса-Памплона. Волнуюсь. Звоню.
– А-а-а! Перегринос Элена из России! – распевает Анатолий. – Привет-привет! Никак уже в Памплоне? А я-то думал, Эррандо тебя удочерит!
– Останься я у него в гостях ещё на недельку – вполне возможно так и случилось бы, – отвечаю.
– Занимательный старик этот Эррандо!
– Да, он классный. Знаешь, он ведь тоже прошёл Путь Сантьяго и не раз!
– Ну, меня это не удивляет. Я не знаю ни одного испанца, который бы его не прошёл!
– Слушай, – перехожу я к делу, – как у тебя сегодня со временем?
– Оно всегда в моём распоряжении, – философски замечает Толик, – а что ты хотела?
– Украсть немного, – честно признаюсь я. – Не побудешь нашим гидом? Мы с подругой хотим пройтись по местам Хемингуэя – к кому, как не к тебе, я могу ещё обратиться?
– Да не вопрос! Для тебя и старика Хэма – всегда пожалуйста! – великодушно соглашается Толик. – Когда и где?
Уславливаемся встретиться через час у фонтана на площади Кастильо. Толик приходит через полтора, когда мы с Агнетой уже разуверились его дождаться. Как ни в чём не бывало машет рукой, а пунктуальная Агнета, вижу, еле сдерживается от негодования. Но в данной ситуации мы целиком и полностью зависим от благосклонности нашего гида-добровольца, поэтому берём себя в руки и улыбаемся.
И вот мы уже шагаем по улицам Памплоны к памятнику Хемингуэю на бульваре Пасео возле Арены Торро.
– Его здесь называют Папой, – комментирует Анатолий, указывая на грубо тёсаный серокаменный бюст писателя.
– Папой? Почему папой?
– Наверное, считают его в какой-то степени отцом города, он ведь очень любил Памплону, часто здесь бывал и со многими дружил.
Разглядываем выбитые на камне слова: «Памплона и Хемингуэй… Хемингуэй и Памплона… Они неразрывно связаны друг с другом…». И рядом достаточно подробное описание, в чём эта связь выражалась, когда началась и как повлияла на судьбу города. Проникновенно и даже сентиментально. Внешняя суровость басков часто скрывает чуткое ранимое сердце. Да и сам старик Хэм, в своём грубом свитере, с бородой и изрезанным морщинами лицом здорово смахивает на уроженца Эускади.
– Когда идёт фиеста, на шею ему повязывают красный платок, похожий на пионерский галстук из нашего прошлого, – улыбается Толик. – Это элемент национальной одежды басков и обязательный атрибут фиесты. У меня тоже такой есть.
Мы сворачиваем на Эстафету – именно на этой улице разворачивается энсьерро. На каждом доме висят указатели, в которых детально описано, что и как происходит в этой точке бегов. Например, «Здесь быки на большой скорости разворачиваются на 90 градусов вправо, при этом могут врезаться в забор» или «Здесь улица резко сужается — осторожно, не споткнитесь!». Так что при богатом воображении можно ярко представить себе, как всё происходит. Узкие балкончики, выходящие на главную магистраль энсьерро, во время праздника превращаются в VIP-ложи, с которых отлично видно зрелище, а главное – безопасно и удобно для съёмок. Круглый год Эстафета пестрит сувенирными лавками с разнообразной символикой фиесты. Из самых любопытных сувениров, что попадаются на глаза – светильник в виде головы быка (сенсорный выключатель позволяет регулировать степень красноты глаз), сурдинка, имитирующая бычий рев, и… фотография быка, смотрящего угрюмо прямо в объектив, в белой рамке, залитой «кровью», с подписью «Не убивай меня!»… Последний сувенир продаёт с рук активист общества по борьбе с жестоким обращением с животными. Они выступают против убийства быков во время корриды. По словам Анатолия, в последние годы праздники часто сопровождаются многолюдными акциями протеста – как сейчас говорят, флешмобами. Во время их проведения люди в белых одеждах, испачканных в «крови», ложатся на брусчатку Эстафеты с плакатами против корриды. Это болезненный вопрос, делящий Испанию на два непримиримых лагеря: защитников животных и защитников традиций. Противостояние между ними продолжается уже десятилетия, но жестокие зрелища по-прежнему исправно пополняют казну королевства.
Даже если корриду когда-нибудь запретят (в чём я сильно сомневаюсь), энсьерро останется. И останутся посвящённые быкам памятники, которых по всей Испании великое множество. Вот один из них: скульптурная композиция «Бегущие от быков». Экспрессия такая, что хочется немедленно бежать. Многотонные туши, отлитые в натуральную величину с правдивыми анатомическими подробностями, застыли в могучем беге. Их стремительная мощь, слепая, необузданная ярость сокрушают всех и всё на своём пути. Старик, оказавшийся под копытами быка, с мольбой глядит на небо. Так и хочется крикнуть ему: «Ну, куда тебя-то понесло, старый?» Молодой мужчина вот-вот попадёт на острый рог свирепого зверя. В его глазах и ужас, и восторг. Динамичность фигур людей и животных правдоподобно передаёт столпотворение во время энсьерро. Но монумент лишён звуков и запахов толпы: не слышно цокота копыт о булыжник, криков ужаса и визга женщин, нет острого запаха разъярённых животных и разгорячённых людских тел. А в остальном – блестяще запечатлённое мгновение энсьерро. Одно из тысячи.
