…Удивительное состояние. Ни следа от недавней боли, ни тени мысли в голове, «ни слов, ни музыки, ни сил»… Кажется, душа моя на время покинула свою телесную оболочку, предоставив ей право самой справляться с непривычными физическими ощущениями. Предельная усталость поглотила всё лишнее, ненужное. Померкли некогда важные проблемы и суетливые заботы, никчёмные переживания и мелкие обиды. Обнулилась оперативная память, безжалостно вытряхнув в корзину цифры, номера телефонов, строчки документов и списки неотложных дел. Отпустили тревоги, исчезли угрызения совести, рассеялись сомнения. Стало всё равно: кто ты, откуда, как тебя зовут… И даже цель, следуя которой, пустилась я в этот отчаянный поход, в эту безрассудную авантюру, ускользает от понимания. А, может быть, её никогда и не было, этой цели?.. Может быть, и не было… Никогда… Может быть…

Просыпаюсь от мелкой вагонной тряски, кто-то крепко сжимает моё плечо. Открываю глаза – вижу Агнету. Её взгляд встревожен, губы беззвучно шевелятся: она что-то хочет сказать, но я ничего не слышу. Мне требуется минутное усилие, чтобы сообразить, что в ушах у меня беруши. Когда я их, наконец, вытаскиваю, слух возвращается ко мне – слава Богу, я не оглохла!

– Элена, пора вставать! Уже все ушли. Мы – последние! – в её голосе слышится крайняя озабоченность человека, живущего по расписанию и не привыкшего быть последней.

– Который час?

– Половина восьмого! – Агнета произносит это так, как будто на дворе уже, по меньшей мере, полдень. – Давай, поднимайся, я иду варить кофе.

– Встаю, – отзываюсь я, окончательно осваиваясь в реальности.

В комнате, где вчера устроились на ночлег десятка три пилигримов, действительно почти никого не осталось. Я свешиваю ноги с кровати и осторожно наступаю, приготовившись к острой боли, однако ничего подобного не чувствую. Ай да мазь! Делаю шаг, второй, встаю на носочки, аккуратно приседаю – ничего. Ноги мои вполне работоспособны и почти здоровы, полноценно отдохнув и подлечившись после вчерашнего марш-броска. Спина и плечи побаливают, но тоже терпимо. А главное, в душе вдруг вспыхивает праздник! Только сейчас до меня доходит, что я осилила 27 километров и перевал через Пиренеи. И пусть это только первый день пути, зато самый сложный, и я его прошла! Я бегу в душ, потом на кухню, где меня уже ждут, чинно усевшись на лавках, Агнета и её дети. На столе дымятся четыре чашки кофе, между ними – тарелка с хлебом, дощечка с сыром и блюдце абрикосового варенья.

– Агнета, спасибо тебе! И за мазь, и за кофе!

– Да ничего особенного, – улыбается она. – Подумала, а почему бы нам не пойти сегодня вместе? Ты как на это смотришь?

– Я – за! Если дети не возражают.

– А мы всё равно отдельно пойдём, – сообщает двадцатилетний верзила Ежи, на голову выше матери, на полторы – сестры. – А то слишком много контроля. Вон вчера не дала даже в сиесту поспать.

– Тогда бы мы не успели вовремя сюда, – терпеливо поясняет мать. – Дистанция слишком длинная!

– Тебе только дай поспать – потом пушкой не разбудишь! – сестра Агнета мелкими кулачками стучит по спине брата.

– А ты пробовала?

– Ну, хватит! – вмешивается мать. – Если хотите, сегодня можете идти отдельно, но только чтобы я вас видела! Договорились?

Мы моем чашки, берём у входа свои посохи и выходим в новый день.

Только сейчас, освободившись от усталости и боли, в свете дня мне удаётся как следует рассмотреть могучие стены монастыря августинцев, соборную церковь Святой Марии, а заодно и припомнить историю, придавшую сказочно-героический ореол здешним местам. Я имею в виду легендарную битву в Ронсевальском ущелье, увековеченную в «Песне о Роланде». Эта красивая средневековая поэма на старофранцузском языке – пример того, как из заурядного и не очень-то героического по своей сути события можно сделать высокий гимн доблести и чести. Что же произошло в те тревожные, непростые для Европы времена?

Карл Великий, король франков, долгие годы продолжавший войну с маврами на испанской территории, в 778 году встал перед дилеммой: продолжить штурмовать непокоренную Сарагосу – последний оплот арабского владычества – или отступить, поверив на слово сарагосскому правителю Марсилию, обещавшему повиновение и принятие христианства в обмен на отказ от осады. Лучший полководец и племянник Карла рыцарь Роланд не доверял словам ненадёжного Марсилия. Однако хитрый и коварный интриган Ганелон – отчим Роланда – убедил Короля франков принять предложение врага. Взаимная неприязнь рыцаря с наречённым отцом обернулась роковыми для Роланда последствиями. По мнению историков, именно Ганелон имел прямое отношение к разгрому франкского арьергарда в Ронсесвальском ущелье. Другая гипотеза учёных говорит о битве между войсками Карла Великого и свободолюбивыми басками, опасающимися порабощения франками и потери независимости, а потому вступившими в сговор с сарацинами. Как бы то ни было, арьергард королевского войска во главе с Роландом оказался зажатым в узком скалистом ущелье и стал лёгкой добычей для врага. Атака стала для франков полной неожиданностью, а дислокация битвы не позволила оказать достойного сопротивления.

Тщетно друг Оливье призывал Роланда вострубить в волшебный боевой рог Олифант, чтобы призвать на помощь подкрепление. Не позволила гордость рыцаря послушаться доброго совета товарища, не сумела юношеская бравада уступить мудрой подсказке старшего. Пал в бою храбрый Роланд, а с ним и «воин меча и мысли» Оливье, и епископ Турпен, и все двенадцать пэров Карла Великого. И хотя раздался под конец сражения зов Олифанта, было уже слишком поздно. Вернувшись на клич рога, Король франков застал лишь обагрённое кровью поле битвы и погибших в неравном бою своих доблестных воинов.

«…Лёг Роланд на землю, лицом к врагу. Поднял руку в рыцарской перчатке к небу и бестрепетно встретил смерть, как подобает воину. Лежит неистовый, безудержно отважный, безмерно храбрый и беспримерно преданный милой Франции рыцарь Роланд в долине Ронсеваля. Он лежит в своих золотых доспехах, обагрённых кровью, с белым рогом своим Олифантом и с мечом Дюрандалем. Так и нашёл его на поле битвы седобородый Карл…»30 – это кульминация поэмы, в которой слились воедино боль и величие. Именно так беззаветно и преданно должно служить сюзерену. Что до человеческих слабостей и пороков, помешавших призвать на службу не только храбрость и отвагу, но и разум, и мудрость, то эти мелочи нисколько не умаляют величия героя французского эпоса. Самое значительное в «Песне о Роланде», равно как и в других поэмах о рыцарях, – вовсе не исход конкретной битвы, а готовность воина сражаться с врагом до конца, «до последней капли крови». Лишь одному сюзерену помимо Короля может присягнуть вассал – Богу, что и делает умирающий Роланд, поднимая к небу руку в рыцарской перчатке. А меч Дюрандаль, по преданию, и по сей день покоится на дне горной реки, куда сбросил его истекающий кровью воин, чтобы не достался он врагу.

Поэма заканчивается торжеством справедливости: Сарагоса пала, Марсилий убит, коварный Ганелон предстал перед Судом Божьим, а Карл Великий вновь отправляется в поход. Но Страна франков долго ещё скорбела о своём герое. Легенда настолько овладела сердцами людей, что позже Роланд обрёл собственную поэтическую судьбу: были сложены поэмы о его рождении, детстве, первом знакомстве с королем Карлом и обретении меча Дюрандаля, о его подвигах и деяниях, любовных приключениях и воинской дружбе. Артефакты, связанные с его судьбой, памятники, посвящённые герою, рассеяны по всей Европе. Изображение Роланда украшает гербы и эмблемы европейских городов и стран.

Героический образ доблестного рыцаря, несмотря на гипотетичность сюжета, снисхождение к историческим неточностями, допискам и дополнениям – это, прежде всего, великая идея, обладающая нерушимой силой и святостью, идея преданного и беззаветного служения своей земле и вере…