Не знаю, что сделали со своими акциями Morgan Bank, Northern Trust, Continental Illinois, Bankers Trust, Manhattan Fund, а также Чикагский, Гарвардский и Корнеллский университеты. Во всяком случае, последнюю троицу в излишней осторожности уже не обвинил бы ни Макджордж Банди, ни Фонд Форда. Но упомянутые три университета вовсе не были исключением. Вермонтский и Сиракьюсский университеты держали акции Four Seasons Nursing Homes, которые за очень короткое время прошли путь от 91 до нуля. Рыночная стоимость портфеля фонда Оберлинского колледжа в 1970 г. упала на 25 %. Университет Темпл в 1967–1968 гг. увеличил долю акций в портфеле с 35 до 85 %. На вопрос, каким же был результат такой реструктуризации, инвестиционный консультант Girard Trust в Филадельфии ответил: «Ужасающим».
В атмосфере общей эйфории немногие профессионалы покинули этот бал до финального занавеса. Конечно, деньги, которые они теряли, не были их собственными — но чувствовали они себя все равно паршиво. В подавляющем большинстве это люди, нацеленные на конкуренцию, и они любят делать свое дело хорошо. Думаю, на одном из отраслевых мероприятий нам стоило бы вместе поразмышлять над тем, что же пошло не так в этой игре.
Одна из моих ролей в инвестиционном сообществе — и она мне очень нравится — это роль председателя на семинарах и конференциях. На одну из них ежегодно съезжается большое число руководителей трастовых отделов банков и менеджеров взаимных фондов. Она собирает людей с лучшими результатами, и они делятся мыслями о том, как им удалось добиться успеха, какие акции они купили недавно и, следовательно, рекомендовали бы купить остальным, что им видится в будущем и т. д. Конечно, на такой трибуне не всегда оказываются гении. Возможно, человек просто пошел на сумасшедший риск и на следующий год он потеряет 90 % капитала. А может, он, 51 раз подряд бросая монету, раз за разом выбрасывал орла. Неважно: цифры есть цифры, раз они есть — его место на кафедре. В этой плеяде мне ни разу не попадались неразговорчивые типы. Большинство охотно делилось взглядами на любую проблему: роль внешней политики в формировании инвестиционного климата, экономическая политика, социологические перемены и прочие предметы, которыми обычно занимаются академические гуру. У нас сформировалась и своя традиция: я ненавязчиво подкалывал выступавших, напоминая им о каких-то неудачах, вроде пакета акций, на котором они чуть-чуть погорели — в общем, играл роль раба, который во время триумфальных шествий в Риме стоял на колеснице позади триумфатора и шепотом напоминал ему, что слава — штука преходящая.
На мой взгляд, после тяжелейшего года Большого медведя было бы полезно снять кое-какие психологические камни с души, т. е. сделать так, чтобы кое-кто из недавних победителей поднялся на сцену и исповедался. В конце концов, у каждого профессионала в зале наверняка был свой неприятный секретец, собственный блок акций National Student Marketing, который он бросил в мусорную корзину в туалете, убедившись, что никто этого не видит. Вот они, профессионалы, толпящиеся в зале, каждый со своим грехом за пазухой. Можете представить, какой ущерб это наносило коллективному бессознательному всего инвестиционного сообщества?
Тогда-то я и подумал: а почему бы не провести сеанс коллективной психотерапии для полутора тысяч профессионалов? Недавние победители выйдут на сцену, встанут лицом к аудитории и поведают о том, что они не просто купили National Student Marketing, но и до сих пор держат их (на случай, если кто-то захочет купить), и более того, они положили эти акции на счета своих детей. В обществе анонимных алкоголиков человек делает шаг к исцелению тогда, когда он смотрит в глаза своим товарищам и говорит: «Меня зовут Джон Джонс, и я алкоголик». Мой сеанс должен был помочь не только тем, кто будет исповедоваться, но и тем, кто сидит в зале и в чьей душе творится то же самое. Возможно, некоторые из них начнут вскакивать со стульев и восклицать в слезах: «Я тоже покупал Four Seasons Nursing Homes!» И зал откликнется дружно: «Аллилуйя!» После чего все разойдутся чистыми как слеза и свободными от греха.
Поначалу все шло хорошо. Два прошлогодних победителя не без юмора рассказали о том, что они сделали и чего не сделают никогда в жизни. Они избавились от узкого взгляда на историю. Узкий взгляд на историю гласил, что хорошие акции, падающие в цене, нельзя продавать, потому что они снова вырастут. Они не будут загонять себя в ситуацию, чреватую неликвидностью, пусть даже это сулит золотые горы. Они не будут влюбляться в те или иные акции, прощая им сначала первое падение, потом второе и так до самого дна.
«Мы были невнимательны», — сказал один докладчик, что означало следующее: все внимательно следили за 10 или 15 акциями, но не обращали внимания на Вьетнам, Камбоджу, ФРС, Вашингтон, да и всю остальную планету. Другой докладчик заявил, что рассмеется в лицо тому, кто скажет: «Предложение акций ограничено». Еще один заметил, что больше не будет обращать внимания на существующих или потенциальных клиентов, особенно таких, кто, при твоем медвежьем настрое, говорит: «Ну так позвони мне, когда у тебя прибавится оптимизма».
Уютно расположившись в креслах, присутствующие демонстрировали дружелюбность и отзывчивость. Все шло превосходно. А потом я дал слово Дэвиду Бэбсону. Мне следовало бы предвидеть, что произойдет. Бэбсон — любезно-язвительный тип из Новой Англии, возглавляющий инвестиционно-консталтинговую фирму, шестую по величине в стране. Ему только что исполнилось 60. Последние пару лет он выступал в роли гневного проповедника. Фондовый рынок, по его словам, превратился «в национальную игру в кости». Если этому греху не положить конец, говорил он в других своих выступлениях, если этот «гигантский тотализатор» не остановить, придется вмешаться правительству.
Бэбсон как-то рассказывал мне, что когда он приехал из Гарварда на семейную ферму в Глостере, штат Массачусетс, чтобы рассказать об отличных оценках, которые он получил в этом престижном университете, его отец возился в саду. Бэбсоны живут в Новой Англии с 1630-х гг., однако они янки, а не «брамины»[19]. Отец Бэбсона был не только владельцем фермы, но и местным ветеринаром. Бэбсон прошагал через все поле и сообщил отцу радостные вести.
— Это хорошо, — сказал его отец, — но ты дома уже 10 минут, а до сих пор не переоделся в рабочую одежду.
Бэбсон не всегда был гневным проповедником. В своих еженедельных бюллетенях он был оптимистом и быком в конце 1940-х — именно тогда, когда мнение большинства было довольно мрачным. Он и бюллетени-то начал выпускать потому, что в 1940 г., когда открыл консалтинговую фирму, «очередь у ее порога не выстроилась». По мнению Бэбсона, самые ценные человеческие качества — это трудолюбие и здравый смысл. Не ум, не хитрость — а именно здравый смысл. И эти качества рано или поздно приносят свои плоды. С трибуны Бэбсон перечислял «злодеев», к которым я вернусь ниже. Но в тот момент я его переспросил, действительно ли он считает, что ужасное положение нынешнего рынка — это вина профессионалов?
— Конечно, — сказал он. — А чья же еще? Профессионалы — люди, которые должны понимать, как управлять инвестициями, позволили втянуть себя в спекуляции.
— И что, по-твоему, следует делать? — спросил я.
Бэбсон оглядел присутствующих поверх очков.
— Некоторым из вас нужно уйти из этого бизнеса, — сказал он.
В зале раздались нервные смешки. Я спросил, кого конкретно он имеет в виду.
— У некоторых из них офисы прямо здесь, — сказал он.
Я заметил, что не знаю никого, у кого офис был бы прямо здесь.
— Некоторые из них сидят почти у самой сцены, — сказал он. — Когда потенциальный клиент спрашивает нас, на какой рост он может рассчитывать, мы отвечаем: 10 %. А тот говорит, что кто-то обещал ему 20 % годовых. Тогда мы спрашиваем, какой это Фред ему такое наобещал.
По чистому совпадению в зале были довольно известные менеджеры агрессивных фондов, которых звали Фред. Один — опять-таки совпадение — сидел с нами на сцене. (Позднее один из Фредов выразил недовольство тем, что его смешали с остальными Фредами.)
