— Господи, — сказал Бедняга Гренвилл. — Уже половина первого, а у меня до сих пор $42 млн наличными.
Так оно и было. Бедняга Гренвилл преследовал своих фаворитов, но они ускользали от него. Пока что он не купил ни единой акции.
— Рынок зашел слишком далеко и слишком быстро, — сказал Бедняга Гренвилл. — Мы купим, когда произойдет коррекция. Должен же кто-то фиксировать прибыль.
Коррекция действительно произошла — около половины второго. Длилась она примерно три минуты. Бедняга Гренвилл прозевал ее, потому что жевал сэндвич с беконом, помидором и листиками салата. Да и в любом случае, трехминутный откат рынка вряд ли поможет, если тебе надо потратить $42 млн. Теперь Бедняга Гренвилл готов был уцепиться даже за соломинку.
— Каждый фонд в стране сегодня показывает рост на 3 %, — сказал он. — За неделю он дойдет до 8 %. За две недели — до 15 %, а у меня до сих пор на руках эти проклятые $42 млн.
Бедняга Гренвилл написал эту цифру на страничке блокнота и с ненавистью уставился на нее.
— Я понял, — сказал он. — Попробуем покупать те акции, по которым у хедж-фондов короткие позиции.
Вам, вероятно, известно, что хеджевые фонды играют по обе стороны рынка. Они увеличивают финансовый рычаг, продавая одни акции в короткую[18] и покупая другие акции. При значительном росте рынка они, естественно, выкупают то, что продали без покрытия. Нам понадобился пяток телефонных звонков, чтобы узнать, какие блоки акций были проданы в короткую. Теперь мы могли их поприжать, скупив те акции, которые им придется покупать. Мы позвонили в один хедж-фонд, чтобы просто поболтать.
Там царила параноидальная недоверчивость. Они подняли мосты и готовились лить смолу с крепостных стен. У них своих проблем было по горло. Объемы торгов устанавливали все новые и новые рекорды.
— Один мой приятель покупает овцеводческую ферму, — со вздохом сказал Бедняга Гренвилл. — Гораздо более мирный и продуктивный способ зарабатывать на жизнь.
— С твоим чувством нужного момента, — сказал я, — ты бы распродал отару за день до того, как всем вдруг захочется бараньих котлет.
— Нам нужно хоть что-то купить, — сказал Бедняга Гренвилл. — Не могу же я просто сидеть на этой куче денег. Буду выглядеть дурак дураком. Да меня вышвырнут из профсоюза менеджеров агрессивных фондов! Садись на телефон и подсобери какие-нибудь слухи. Будем покупать на слухах.
На слухи много времени не понадобилось. Слух обычно звучит так: «Я слышал, что акции XYZ подрастут на четыре доллара, но Уолл-стрит еще этого не поняла». Неважно, почему подрастут и почему не осознала. Завтра этих акций уже не будет.
Мы принялись покупать. Мы покупали и покупали. Звонили телефоны, пальцы давили на кнопки, а суматоха была что надо. В конце дня я помогал Бедняге Гренвиллу разбирать листки с записями о сделанных приобретениях, усыпавшие пол офиса, словно свежевыпавший снег. Там были записи о покупке акций, о которых Бедняга Гренвилл и в жизни не помышлял. Единственное, чего там не было — так это его любимцев, улетевших под небеса: Burroughs, Control Data и Mohawk.
— А это еще что за хреновина? — изумился он. — Union Carbide? Компания-дедулька? Ты с ума сошел! Сто тысяч акций Union Carbide?!
Сто тысяч акций Union Carbide — это приличный блок, примерно на $4 млн.
— Я Union Carbide не покупал, — сказал я. — Я переключил этого типа на ожидание. Наверное, после этого ты с ним и заговорил. Звонили-то все четыре телефона.
— Не покупал я никакой Carbide, — сказал Бедняга Гренвилл. — В жизни не купил бы такое старье, как эта Carbide.
— Ну так и я ее не покупал, — сказал я.
Мы посмотрели друг на друга, а потом на замусоленный обрывок бумаги с карандашной записью.
— Значит, она сама к нам приблудилась, — сказал Бедняга Гренвилл. — Ну и черт с ней. Купим ей теплого молока и подстилку.
На следующий день Бедняге Гренвиллу позвонил репортер из New York Times и стал расспрашивать, что тот купил. Бедняга Гренвилл быстро учится, поэтому он был готов к таким вопросам. «Наш фонд, — сказал он, — не поддался панике и не стал гоняться за безумно переоцененными акциями вроде Burroughs и Control Data. Во времена полной неразберихи мы делаем ставку на реальную стоимость. Например, Union Carbide, недавно пристроившая несколько цехов. Это привлекает. Проделав тщательное исследование, мы убедились, что химия вот-вот пойдет вверх».
И что вы думаете? Не успели мы оглянуться, как Newsweek уже цитировал слова Бедняги Гренвилла о реальной стоимости во времена полной неразберихи. Еще четыре фонда купили Union Carbide. Гренвилл — мыслитель государственного масштаба.
Газетные заголовки намекали на причинно-следственные связи: рынок пошел вверх благодаря надеждам на прекращение войны, акции растут благодаря экономическому буму. Но настоящую причину этой панической скупки раскрывали не заголовки. Ее раскрывала статистика. К 22 марта, за восемь дней до начала Великой панической скупки, взаимные фонды «нагренвиллили» себя до предела, переведя в наличные $3,4 млрд только потому, что в их глазах все выглядело как-то мрачновато.
Это на один миллиард превышало «нормальный» уровень, к тому же в эти $3,4 млрд не входили деньги пенсионных и университетских фондов, которые тоже начали включаться в агрессивную игру. Цель агрессивной игры — прийти к финишу первым, получить акции, которые вырастут больше других. Но чтобы купить акции на дне, их надо сначала продать, ведь для покупки требуются деньги. Естественно, не каждому удается первым вернуться в игру, а когда происходят кардинальные повороты в войне и политике, то рывок в любую сторону может быть достаточным для паники. Нужен лишь толчок.
«Результативность» — новое слово в словаре фондов, однако вкус к быстрому росту дело отнюдь не новое. Вот что писал лорд Кейнс в 1935 г.:
Социальной целью здравых инвестиций должна быть победа над темными силами времени и невежества, окутывающими наше будущее. Актуальная же, частная цель наиболее искусных инвестиций ныне — это «выхватить свой револьвер раньше», как удачно определяют такую ситуацию американцы, т. е. перехитрить толпу и перебросить поддельную или обесценивающуюся валюту другому.
Это битва умов за то, чтобы лучше другого предвидеть общепринятый базис оценки на несколько месяцев вперед… При этом не обязательно наличие простаков из публики, которые отдаются на съедение голодным профессионалам. Эту игру профессионалы вполне могут вести друг с другом. Кроме того, совершенно не обязательно цепляться за веру в то, что общепринятый базис оценки имеет долгосрочную валидность. Происходящая игра — это игра в «снап», в «старую деву», в «музыкальные стулья». Это развлечение, в котором победитель должен сказать «снап!» не слишком рано и не слишком поздно. Это развлечение, где победитель должен успеть сплавить «старую деву» соседу, прежде чем игра закончится. Это развлечение, где победитель должен успеть схватить стул для себя, когда музыка умолкла. В эти игры можно играть живо и с удовольствием, хотя все игроки знают, что «старая дева» так и ходит из рук в руки за карточным столом, а когда музыка умолкнет, кому-то из игроков окажется не на чем сидеть.
Иногда мне кажется, что эти строки из «Общей теории занятости, процента и денег» никогда не потеряют своей значимости. В игры играли и играют живо и с удовольствием, броски из одной стороны в другую становятся более резкими и сильными. И все это определяется не новостями, а климатом, атмосферой и психологией. Какой-нибудь Коперник рынка мог бы сказать, что новости не меняются — меняется то, как мы их воспринимаем.
2
Неудачный сеанс коллективной психотерапии для полутора тысяч профессиональных инвесторов
Ангел возмездия в главной роли
Скачки действительно стали сильнее, а жизнь текла без осложнений в течение семи-восьми месяцев после речи президента Джонсона. Брокерские фирмы, работавшие с широкой публикой, открыли новые отделения и прочесывали провинцию в поисках новых агентов. Акции всех компаний выросли раз в десять. Довольно многие из них имели в названии слово «компьютер» или же каким-то иным образом намекали на то, что связаны с обработкой информации. Другие имели отношение к фастфуду, гамбургерам и курятине. Были и сети домов престарелых, и мы внезапно открыли для себя, что гериатрия стала процветающим бизнесом. Молодые люди с бакенбардами в рубашках от Меладандри превращали $5000 в полмиллиона за разговорами с другими молодыми людьми с бакенбардами. Возраст стал серьезной помехой. Никто старше тридцати не мог понять рынка. Но все знали, что рано или поздно это кончится.
