Или всё-таки – страшная месть?

Каждый раз, вспоминая это, она предпочитала не углубляться, а накрывала своё сознание и свою память чем-то вроде бельма.

…Клара Ивановна испуганно взглянула на часы.

– Настён! – позвала она. – Включай телек! Пусть нагревается.

Старушка никак не могла привыкнуть к тому, что у них на даче современный телевизор, а не советский ламповый. Она настраивалась на сериал, прогоняя из своего сознания канувшую в прошлое, но не исчезнувшую из памяти ретушёра Кларочку, чьи грехи достались по наследству ей, седой и очень усталой от жизни женщине. И за все прошедшие годы ей так и не удалось в своей душе полностью «заретушировать» чувство вины за то, что было сделано ею давно, но саднило, саднило до сих пор. И никакое «бельмо» не спасало от боли в душе.

Он обошёл стоянку разнокалиберных, разноцветных и запылённых такси. Насупленно смотрели ему вслед усталые, сонные водилы. Было шесть часов утра. На станции сошло человек пять-шесть, включая его, и все пошли пешком. Город был маленький, тихий, ходить по нему было приятно, и это рождало в душе Анатолия умиротворение. Он любил гулять здесь ещё в бытность свою маленьким Толиком. Тогда улицы были замощены лоснившимся на солнце булыжником, но потом камни залили банальным асфальтом. А жаль.

С невидимой, но близкой, реки тянуло свежестью и обещанием приключения, как когда-то в детстве. «Толик ещё будет, ой-ой-ой!», шутливо, переиначив популярную некогда песню, напевала ему мама, когда они гуляли по мягкой, нежной, податливой набережной, ещё не закованной в бетонный пояс, а тогда сплошь поросшей тонкими смущёнными зелёными ивами. Асфальт и бетон лишили городок его непосредственности, нежности, уютности. Ну да это уже не мои проблемы, подумал Толик.

Толик, программист, отец двоих детей, любящий муж и отец, законопослушный гражданин Канады, владелец небольшой сервисной фирмы в пригороде Торонто, прилетел накануне вечером в Москву, до этого стойко перенёс вынужденную посадку в Мадриде по погодным условиям и двухчасовое томление в аэропорту с его красивыми, дорогими и бездушными бутиками и безвкусными гамбургерами. Он быстро пересел с корабля на бал, едва успел переодеться в туалете «Шереметьева», доехал до Белорусского вокзала и там без особых хлопот стал железнодорожным пассажиром.

Что его привело сюда, в этот городок-с-ноготок, с простенько одетыми людьми, работниками местного завода по производству комбикормов и небольшого мясокомбината? Нет, не ностальгия. Ему нужно было встретиться с ней, с Феей, и дальше что-нибудь придумать, ситуация подскажет.

Феей её прозвали ещё в школе. Фея – вовсе не потому что особо красивая, носик у неё был длинноват, а ножки совсем даже наоборот, почему и не взяли девочку в балетную студию (она долго переживала). Фея – это было её прозвище, заменившее обычное имя Даша на производное от её фамилии – Фефёлкина. Все так и называли её Феей, включая не лишённых юмора учителей.

Накануне он нашёл свою одноклассницу в Фейсбуке, они списались, и Толик предложил Фее-Даше встретиться, когда он будет проездом в славном провинциальной городке в верховьях Днепра.

Он подошёл к набережной, тихой и приветливой, уже солнечной. Сидевший на скамейке старик, грустный, со скомканным жизнью коричневым лицом, кормил подсолнечными семечками суетливых голубей. Два молодых парня в одинаковых, псевдофирменных спортивных костюмах, бежали вдоль реки. Больше здесь никого не было. Городок досматривал последние сны, нарезанные из обрывков старых и свежих впечатлений и смонтированные затейливой программой Морфея.

Он набрал на мобильнике домашний заокеанский номер телефона. Жена тотчас взяла трубку, спросила в своей нервной задыхающейся манере:

– Как долетел? Ты в Москве? Я знаю, что вас тормознули в Мадриде.

– Всё в порядке, Агнесса. Я в Москве. Как дети?

– Спят. Не хотят, засранцы, говорить со мной по-русски. Тебя боятся, с тобой говорят…

– Приеду, лишу сладкого. Так и скажи. Как мой прадед-дворянин наказывал моего дедушку в детстве.

Агнесса рассмеялась:

– Ты сам там не объешься сладкого, ладно?

– Я буду соблюдать диету, – хохотнул в ответ Толик, оценив игривую двусмысленность наказа Агнессы. – Спокойной ночи!

– И тебе… фу ты… там же утро… Доброе утро! Ты из Москвы куда-нибудь ещё съездишь?

– Да нет, не успеваю, много дел в столице… – спокойно и уверенно соврал он жене.

А вот звонить Фее пока было рано. Толик зашёл в кафе с заспанной официанткой и вчерашними пирожками с повидлом, заказал чай и попросил принести ему утреннюю газету. Официантка посмотрела на него удивлённо.

– Я пошутил насчёт газеты. Извините, – сказал он лупоглазой девушке в накрахмаленном кокошнике и пообещал себе не забывать, что он в России, а не в Канаде, и это не его любимое кафе «Golden box».

Это, неканадское, кафе размещалось там, где когда-то была не очень опрятная, но весёлая пельменная под трогательным, но совершенно необоснованным названием «Ёлочка». Никакой ёлочки там отродясь не было, но никто по этому поводу не переживал. Старшеклассниками они отчаянно впадали здесь в бездны портвейно-пельменного разврата, иногда в компании подружек, уже почувствовавших в себе сладость собственной магии влияния на мужчин, власти над ними, пусть пока ещё только над одноклассниками, боровшимися со своими подростковыми прыщами, полудетскими манерами и комплексами переходного возраста.

Фея тоже ходила порой в это заведение общепита, где лихо, видимо, подражая разбитной мамаше, чокалась с друзьями и подружками стаканами с портвейном. Она любила выпить и закусить, а потому к концу десятого класса стала толстенькой и казалась бы совсем простушкой, круглолицей и конопатой, если бы не её пышные волосы цвета соломы на солнце, которые она часто заплетала в толстую, как канат в их спортзале, косу. Таких волос, как у Феи, не было ни у кого в их школе, да и вообще никто из местных девушек не мог бы похвастаться подобным богатством. Откуда оно было у Феи? Ни у матери, невзрачной обвальщицы мяса на комбинате, ни у крепко пившего отца, контролёра тары на комбинате комбикормов, ничего подобного не наблюдалось. Наверняка, от какой-то бабушки или прабабушки достались эти золотые волосы. Золотое наследство Феи… «Золотая Фея»… «Golden Fairy»… Это ведь так красиво, звучно, – отметил мысленно Толик. И добавил с усмешкой: а также – символично и весьма многообещающе…

Он посмотрел на часы: время за чаем и лишённым внутреннего содержания пирожком пробежало быстро. Расплачиваясь с официанткой, спросил, вспомнив фирменное блюдо канувшей в лету «Ёлочки»:

– А пельмени у вас бывают?

– У нас всё бывает, – ответила та немного напряжённо. – Будете заказывать?

– В следующий раз. Зайду с девушкой вечером или завтра.

Он кивнул заулыбавшейся официантке и пошёл к выходу из кафе. На стенах висели аляповатые картины. Наверняка творчество кого-то из местных, считающих себя художниками. На одной из картин был изображён городской парк. Как раз за ним и был тот самый дом.

На улице он набрал номер конопатой феи. Он был уверен, что её веснушки по-прежнему на месте.

– Слушаю, – услышал Толик в трубке голос немолодой уже женщины.

– Привет, Фея, – сказал он.

В трубке немного помолчали, потом Фея, словно спохватившись, залепетала:

– Толик, так это ты, ты уже приехал! Я думала, ты это… ну, короче…

– Короче не получилось, летел через океан.

Фея громко захохотала, Толик отвёл трубку от уха. На асфальте валялись упавшие с деревьев маленькие грушки-дички, в детстве их старались не есть: родители пугали тем, что они отравлены выхлопными газами.

– Толь, а Толь, дорогу-то не забыл? – спросила Фея.

– Не-а, помню, – нарочито по-простецки ответил Толик. Простушка и не заметит иронии. – Но я вначале устроюсь в гостинице, и зайду вечером на чаёк. Муж не против будет?