Меня подбрасывает как мешок. Зубы лязгают.

– Что, милок, растрясло? Пойдешь в кабину? – смеется тетка. Сама-то она плотно сидит на запасном колесе. С её килограммами ухабы не страшны. Я гордый: «Еще чего?»

Так и доехали. Зубы я сохранил. Но и сохранил в памяти на всю жизнь эту дорогу. Пойдут года, и я с милой усмешкой буду вспоминать то лето. Дорогу по лесу. Избу тети Прасковьи. Наши с ней походы на луг на дневную дойку коровы Звездочка. Баню по-черному. Как я был удивлен тому, что черные от сажи стены не мажутся. Секрет прост. В огонь крестьяне бросали яичную скорлупу. Вот вам и казеиновая темпера. Приобщился я четырнадцатый мальчишка к самогоноваренью. Там, за околицей у старой весовой меня впервые поцеловала девочка. Деревенская девочка. Как она пахла! Осенью того же года я целовался с городской девочкой. Чем только от неё не пахло. Но не было в её поцелуе той свежести. Не было запаха молока и луговых трав.

Это была единственная поездка в деревню. Моя первая и последняя крестьянская практика. Я научился косить, стоговать. Я ловко запрягал лошадь.

Все это мне пригодилось, когда после первого курса нас направили «на картошку». Все гнули спины на поле. Я косил овес с викою. Позже уже в утренних туманах вывозил ту самую картошку в картофелехранилище. Хватало сил одному забрасывать двуручные корзины на повозку, а потом перетаскивать их в хранилище, утопленное в землю на полтора метра.

Один раз мне пришлось две недели ходить в городской лагерь отдыха для детей. И, представьте себе, о нем у меня самые лучшие воспоминания.

Сейчас те, кто горазд, поносить советскую власть, слыша мои отзывы об этих лагерях, озлобленно реагируют: «детские городские концлагеря». Бог им судья.

У каждого своя память, но приметы времени они объективны. Другое дело как их трактовать.

– Я буду волноваться. Как там дочка? – начала разговор Ольга, как только они устроились в купе поезда.

– Нет причин для волнения, дорогая. Забыла, в каком лагере Света?

– Не забыла. Моя милиция меня бережет.

Слушавшая разговор соседка по купе насторожилась. Её сын пять лет проел в лагере. Не пионерском. Она тишком ощупала зашитые в пояс юбки деньги.

– Я лично говорил с начальником лагеря. Он обещал осуществлять над Светой особый надзор.

«Точно! Их дочь убийца», – трясется соседка, – «Яблоко от яблони не далеко».

Соседка порывается покинуть купе, но заглядывает проводник.

– Билетики, пожалуйста, и за белье денежки прошу.

«Попросить её поменяться с кем-нибудь?».

– Товарищ, – обращается к соседке проводник, – у меня супружеская пара в разных купе. Вы не согласились бы прейти в другое купе. А тут две пары как раз поедут.

Соседка подхватила свой чемодан, откуда столько прыти, и вышла из купе за проводником.

Виктор услышал, как она шептала проводнику: «Подозрительные они. У них дочь в лагере». Но что проводник женщина отвечала.

– И у меня дочь в лагере. Наверное, они захотели побыть одни. Дело-то молодое.

Пара, переместившаяся оказалась настолько компанейской, что поезд не успел еще покинуть пределы Ленинградской области, а они уже устроили пир.

Время подходило к ночи, когда Паша и Саша, наконец, решили улечься спать.

– В коридор выходят мальчики, – командует Саша.

Мужчины прошли в тамбур. Покурить. Паша под действием алкоголя разговорился.

– Мы с Сашей поженились три месяца назад. Работаем вместе. Я её раньше не замечал. А когда она выдала такое, я стал приглядываться к ней. Я токарь. Она работает на фрезерном станке. Кстати она одна у нас в бригаде. Девушки у нас в основном работают на револьверных станках.

Виктор слушает попутчика, а сам соображает, до какого числа они с Олей смогут пробыть на море. И дело не в том, что они не Рокфеллеры. Дело в том, на сколько хватит шариков.

Если бы Виктор Иванович более внимательно слушал Павла, то он бы узнал, что такое учудила Александра. А «учудила» Александра рациональное предложение. Да, такое, что поначалу БРИЗ ни за что не хотел признавать его таковым. Что такого особенного – приделала маленькое зеркальце позади самой фрезы. Это резко сократило то время, что фрезеровщик тратил на контроль над точностью изготовления детали. Секунды сэкономишь на детали, а за смену минуты. Минуты, это перевыполнение плана. Перевыполнение плана, это звание ударника труда, почет и уважение. И премии, естественно. Примета времени.

Мне рассказывали, и этим людям я верю, что японцы переняли у нас опыт социалистического соревнования: «Представляете, своими глазам видел вымпелы на рабочих местах и табло, где отмечалось, кто передовик, кто отстает». Так ответственный работник ВЦСПС говорил мне.

Виктор и Ольга были рады, когда их попутчики Паша и Саша сошли с поезда. Те, кто заняли их места, были людьми в возрасте и молчаливы.

Сочи приняло новых отдыхающих проливным дождем. На море шторм.

– Это хорошая примета, – успокаивала скорее себя, нежели мужа Ольга.

Виктор думал о своем: «В такую погоду лучше пройдет акклиматизация для неё». Тревога о жене не покидала майора в запасе. Он, как опытная медсестра следил за её режимом. Вовремя прием таблеток, в положенное время завтрак. С обедом было труднее. Обедали супруги в столовой. А там очередь.

Удавалось Виктору Иванову выкроить денег и на южную «экзотику» – чебуреки, шашлыки и люля-кебаб. Вспоминая чебуреки из заведения общепита в Ленинграде, Виктор отмечал, что тут они ничуть не вкуснее.

Две недели супруги наслаждались морем, солнцем и, чего скрывать, близостью. Дома их интимная жизнь осложнялась тем обстоятельством, что дочка спала через тонкую стенку, результат переделки жилья самим Виктором.

Ольга подружилась с хозяйкой дома, где они квартировали. Молодая армянка Ашхен часто смеялась, много говорила.

– Мы с мужем счастливые. Трое мальчиков. Скоро девочку начнем делать, – откровенничала она, – Вам бы тоже родить.

Ашхен только Ольге разрешала собирать в саду абрикосы.

– Ты ешь. Но больше никому не давай. Я не богатая. Мне деньги копить надо на машину. Не все же на себе таскать мешки на рынок.

Оля, как человек деликатный, десять абрикосин в корзину, одну в рот себе. Это заметил один из отдыхающих: «Воруете? Вам хозяйка доверила сбор фруктов, а Вы её доверие не оправдали». Такое подозрение сильно расстроило Ольгу. Так сильно, что к вечеру у неё поднялась температура.

«Я убью его. Подонок, как он мог так говорить об Ольге?», распалял себя Виктор. Ашхен же вместо того, чтобы попусту тратить силы, принялась ухаживать за Ольгой. Поила её кизиловым компотом. На лоб клала смоченную тряпицу. И все время говорила, говорила. Так. Ничего серьезного. Попросту говоря, болтала. А мужу Ольги она строго сказала.

– Пойди к морю. Оно тебя успокоит. Сильно ты горяч. Прямо как мой Карен.

Карен, муж Ашхен, в эти дни торговал кое-чем в на рынке в Адлере. Там, по его мнению, цены выше.

Виктор послушался Ашхен. Вечернее море спокойно. Шелестит накатом галькой. На горизонте как будто застыл на месте круизный лайнер. Идет издалека. От Одесского порта до порта в Сухуми, его путь.

«Вот бы нам с Олей так», мечтает взрослый мужчина, как мальчишка.

На Юге темнеет быстро. Зашло солнце за гору, и берег накрыла темнота. Спасибо ночному светилу Луне. По узкой извилистой дорожке поднимается Виктор к дому Ашхен. Как там жена?

А жена спит.

– Прогулялся, дорогой? Оля спит. Температура нормальная. Я тебе по секрету скажу. Беременна она.

– Откуда знаете?

– Я до того, как за Карена пошла, работала акушеркой, – таков был ответ молодой армянки. За ним последовали другие слова, – Она будет спать до утра. Пошли на море. За день так намаялась, вся вспотела.

Непосредственность Ашхен не смутила Виктора. По той же дорожке, Виктор впереди, Ашхен за ним, они спустились к морю. От горизонта до берега протянулась фосфористирующая дорожка. Луна полная. Море спокойно. Загляделся на эту картину Виктор Прозоров. Вспомнил картины Айвазовского: «А ведь он армянин», вслух сказал.