Рынки получили своё название от продаваемой старой одежды, которая вся была изъедена молью и кишела блохами.

С конца XVII века подобные примечательные рынки под открытым воздухом в городе Сент-Уан стали организовываться со столами и скамейками на полях и различных «рыночных скверах», где старьёвщики и тряпичники продавали или обменивали свой товар за небольшие деньги.

В осажденном немецко-фашистскими захватчиками Ленинграде тоже была барахолка. Кто-то там, обменивая дорогие и иногда уникальные вещи, спасал жизнь себе и родным. А кто-то на этом наживался и после войны становился этаким Корейко.

У меня тоже есть воспоминания о барахолке. Уже в наши дома провели газ и печные плиты были разобраны, но летом, когда семья уезжала в деревню, мама нам кашу готовила на керосинке. Был такой бытовой прибор в те годы. Старая, служившая еще в годы блокады Ленинграда, испортилась, и было решено купить новую керосинку. Хвать-похвать, а в магазинах уже нет. Пришлось маме ехать на барахолку. Меня с собой взяла. Оттуда и память об этом.

Потратив несколько строк на куратора класса, майора в запасе, Прозорова и приметы времени, возвращаю вас в май шестьдесят четвертого.

– Вижу я, какие вы знатоки злачных мест. Пойдем в ресторан «поплавок». Организационную сторону беру на себя.

Борис недовольно бурчит под нос: «Мы побоку. А ведь это наш выпускной».

– Борис, чего бубнишь себе под нос? Говори громче.

– Я и говорю громче. Это наш выпускной вечер.

– Парни, я не спорю, это ваш праздник. Но он и мой. Вы у меня, товарищи, первый выпуск. Так что отметим, как полагается.

Заказывать столик в ресторан «поплавок» под названием «Нева» поехали втроем. Виктор Иванович, Борис Бродов и Юра Староверов.

– Больше и не надо, – рассудил Анатолий Поспелов. Он и в классе слыл человеком рассудительным.

Рестораны «поплавки». Примета времени. В те годы в Ленинграде их было, если память мне не изменяет, четыре. Особый воздух. Аляповатые интерьеры. Чуть грубоватые официанты. И, что обязательно, громкие оркестры со своим репертуаром. Им его, также как и другим, утверждал худсовет Ленконцерта, но частенько солистки и оркестранты отступали от него и звучали песни запрещенного в послевоенные годы Вертинского и других неугодных цензорам от культуры певцов.

Виктор Иванович, живший на проспекте Максима Горького в доме, что на углу с улицей Зверинской, выбрал ресторан «поплавок» рядом с домом, на Кронверкском проливе напротив Заячьего остова. С борта «поплавка» был виден шпиль Петропавловского Собора, усыпальницы Императоров России.

«Надо будет рассказать моим ребятам о Соборе и том, кто там спит вечным сном», – планирует Виктор Иванович, стоя на корме «поплавка». Ребята убежали сразу, как только был оформлен заказ на банкет.

В ресторане «поплавок» к Петропавловке по вечерам собиралась компания торговых людей с Сытного рынка. Тех, что распродали свой товар и теперь готовы уехать домой. Среди них Вы не встретите женщин из деревень Псковщины или Новгородщины. За столами ресторана сидят мужчины поголовно черноволосые и темноглазые. И говорят они на гортанном языке горцев.

Учитель литературы по причине того, что в рестораны не ходил, этого не знал. Знал бы, выбрал другой ресторан.

Наивный учитель. Он думал, что мы все еще слушаем детские песенки. А мы заслушивались уже Окуджавой: «Клены выкрасили город…», «Из окон корочкой несет поджаристой…». Самая патриотичная и «правильная» песня была со словами: «До свидания, мальчики…».

А уж о блатных песнях и говорить не стану. Росли-то мы в таком районе, где что ни парадная, то там обязательно жил кто-то из ранее осужденных и отсидевших свой срок в колонии.

Забегая немного вперед, скажу, Борис Бродов уже полноправный член трудового коллектива судостроительного завода, не избежал участи быть вовлеченным в воровскую шайку.

Но это впереди. А тут и сейчас ресторан «поплавок», стоящий на его борту учитель литературы и его мысли.

«Я преподаю русскую литературу. Моя главная задача, донести до учеников красоту русского языка, привить им привычку чтения. Не просто чтения, а осмысленного. Химичка, математик и физик. У них точные науки. География к ним же. Но как быть с историей? Я историю изучал сам. Читал Ключевского, Соловьева. Сложно. А в наших учебниках история как евнух. Обкорнали. Надо попробовать давать ученикам некоторые исторические факты через литературу. Тем боле, что с историком у меня хорошие отношения».

– Хороша погодка, – рядом встал тот самый чернобровый и черноволосый человек. От него разило перегаром.

– Хороша, – отделался одним словом Виктор Иванович и поспешил уйти с «поплавка».

А погода действительно радовала. Прошел по Неве Ладожский лед, и отцвела черёмуха. Холода отступили. Зазеленели кроны деревьев. Скоро распустятся красавцы бутоны сирени. Жена Виктора любит сирень. И он нарежет букет и подарит ей. Ольга Прозорова по мужу, в девичестве Худобина. Со школы к ней прицепилось прозвище «пышка», так и жила не Ольга, а Пышка. Но теперь…

Лишь бы Оля была здорова. Что-то в последнее время она быстро устает. Да и похудела.

А зимой заболела редкой для тех лет и её возраста болезнью – рак молочной железы.

Путь Виктора Ивановича лежит теперь к Тучкову мосту. Там в доме на Большом проспекте гомеопатическая аптека. Надо Пышке, да какая она Пышка ныне, купить какие-то шарики. Врач говорит, что поможет. Операцию по удалению правой молочной железы Ольга перенесла хорошо.

– Теперь, дорогой, – так обращается врач к мужу Ольги, – Надо закрепить результат. И мы с Вами это сделаем.

Чего скрывать, больно хороша врачиха. Фигуриста, грудаста. А глаза, какие! Огни, а не глаза.

Моя мама тоже ходила к этой врачихе.

Хорошо помню, как она говорила отцу: «У неё отец цыган. Мне кажется, она обладает даром гипноза».

По малолетству я не знал, чем болеет мама, но позже, когда она умрет, а мне будет уже двадцать пять лет, отец скажет: «Наша мать поразительно долго прожила после операции. Цыганка так и предрекала». Скоро я узнаю, что Тамара и мой отец стали любовниками. Но это все случится уже при Брежневе в период его наиболее успешного правления. Наша пресса ни словом не обмолвилась о том, что Солженицын был выслан из страны. Но что это для обыкновенного советского обывателя?

Что-то я далеко забежал вперед.

Две баночки с маленькими шариками, по мнению гомеопата, должны помочь Ольге справиться с болезнью.

Свернув на Большой проспект Петроградской стороны, учитель литературы дошел до известной многим жителям этих мест «Чебуречной».

Пока майор в запасе подсчитывает, на что он может рассчитывать в чебуречной, я отвлекусь на свои воспоминания об этом «злачном заведении».

И вновь меня потянуло на воспоминания о своем личном.

Закончен первый курс! Мы начали дистанцию в пять лет. Спортивная терминология сидит во мне, как шило в одном пикантном месте. Я играю. Летом в футбол, зимой в хоккей. До триумфальной серии побед сборной по хоккею СССР над канадцами четыре года, но игра в хоккей прочно заняла свое место в приоритетах молодежи. Играю и бегаю на короткие дистанции. Спринтер я.

Чего скрывать, игрой в командах крупных производственных объединений я зарабатывал кое-какие деньги.

Февраль шестьдесят четвертого. Кто из нас, студентов мог знать, что время правления Никиты Хрущева близится к своему концу. Потом мы узнаем из газет, что был он волюнтаристом. А пока в моем окружении мнения о Хрущеве разные. Ефим Горбовский считает, что Хрущев дал нам свободу: «При Сталине никогда бы не напечатали «Один день Ивана Денисовича».

Ему возражали: «А флот кто развалил?»

Мы корабелы – студенты ЛКИ. Ленинградского кораблестроительного института.

Другой наш единомышленник добавлял: «Это при Хрущеве сносили храмы. И снесли больше, чем при Сталине».