– Кто армянин?
Оборачивается Виктор. Ступор. Перед ним обнаженная Венера!
О том, что произошло потом, я не хочу рассказывать. Дело это сугубо личное.
Приведу лишь слова, которыми Ашхен проводила Виктора спать: «Забудь и я забуду. Но с тобой мне было хорошо».
Кто посмеет осудить их?
Две недели прошли быстро. Часто употребляют глагол «пролетели». Я бы не стал так говорить. Супруги, особенно Оля, буквально смаковали каждый день. Что день? Каждый час: «Наслаждайся, Витя. Когда нам придется побывать тут еще раз».
Муж внимательно приглядывается к жене. Как Ашхен смогла определить, что Оля беременна?
К вечеру жара спала. С моря задул легкий ветерок. Порывшись в памяти, сухопутный офицер вспомнил, как называется такой ветер. Бриз. Хорошо в такой вечерок прогуляться по берегу. Мелькнула такая мысль у Виктора. Но тотчас в мозгу переключился какой-то рычажок, и он напомнил недавнюю прогулку к морю с Ашхен. И Ольга не просит.
– Послезавтра, Витя уезжаем, – полувопросом говорит Ольга, – Как море убаюкивающе шумит. Искупаться бы, но я боюсь. Ашхен сказала, что ночью пограничники могут арестовать.
«Ах, эта Ашхен», усмехается про себя Виктор, «меня она пограничниками не пугала».
Супруги Прозоровы решили просто посидеть в саду. Магнолия одурманивала. Кипарис где-то высоко наверху устремлял пику своей верхушки в небо. Смоковница тяжело роняла свои перезревшие ягоды. Из инжира муж Ашхен будет гнать самогонку. Лавр вызывал у северян память о кавказкой кухне и разыгрывался аппетит.
– Тут, как в Раю, – шепчет Оля, положив голову на плечо мужа.
– Точно. Сейчас змей спустится с дерева и угостит тебя яблочком.
– Не хорошо так говорить о святом.
Майор в запасе от удивления даже отпрянул.
– Ты чего это, Оля. Я член КПСС. Ты была комсомолкой и такие речи.
– Ну и что. Сталин твой любимый во время войны, когда немцы подошли к Москве так близко, что в бинокль Кремль можно было разглядеть, приказал на самолете с иконой Казанской Божьей Матери облететь Москву.
О том, что якобы по приказу Верховного Главнокомандующего самолет с иконой, только не Казанской Божьей Матери, а Богородицы Девы Марии «Тихвинской» облетал Москву в 1941 году, я узнал с экрана телевизора где-то в начале уже следующего века. Откуда об этом узнала Ольга, мне не известно.
А вот какую историю о том, как по приказу Сталина 8 декабря 1941 года на американском «Дугласе» был совершен облет Москвы с иконой Богородицы Девы Марии «Тихвинская», услышал от главного участника события маршала авиации Александра Евгеньевича Голованова, писатель Николай Блохин. Так она выглядит в его изложении: «Было это летом 1952 года. Мой отец работал мастером-наездником Московского ипподрома. В один из дней на конюшне собрались шесть любителей бегов: мои родители, маршал Голованов, генерал-полковник Михаил Громов, Василий Сталин и я. Сын вождя командовал военно-воздушными силами Московского военного округа, был генерал-лейтенантом. Но на конюшне все его звали Васькой. Он подтвердил рассказ главного маршала авиации. Александр Евгеньевич Голованов рассказывал, что, мягко говоря, удивился, когда услышал приказ Верховного. Была жуткая метель – в нескольких метрах ничего не видно. Возник резонный вопрос: «Нельзя ли перенести полет?». Но Сталин сказал, что погода очень хорошая, а станет еще лучше. И произнес необычную загадочную фразу: «Варлаам Хутынский, как уже устраивал, так еще устроит».
Дела давно минувших лет…
– Откуда ты набралась этой чепухи? – Виктор вгляделся в лицо жены. Вгляделся и что-то особенное увидел. Грешно винить её, если даже она ходит в церковь. При её болезни и не туда пойдешь.
– Ты не ругай меня, Витя. Я в церковь стала ходить. Страшно мне было.
– А теперь не страшно? – смягчил тон муж.
Где-то в горах прогремел гром. Ашхен высунулась из окна.
– Полуночники, шли бы вы в дом. Слышите, гремит. Не дай бог опять сель сойдет.
Виктор не услышал ответа жены. А она хотела сказать о своем новом состоянии. Самой Ольге Ашхен не открылась, что знает о её беременности. Предрассудок? Да. Но так оно и было.
Гроза прошла высоко в горах, на этот раз, не принеся городу Гагры катастрофы. А то бывало, сель смывал стоящие в истоке реки Гагрипш строения.
Последний день пребывания Виктора и Ольги на побережье Черного моря выдался пасмурным. Хотя и не было дождя, но вода в море бурлила, перемешивая донные холодные массы с верхними. Потому местные жители не купались.
Оля тоже отказалась идти в воду. Судя по всему, женщина уже чувствовала себя обремененной плодом. Виктор, как и многие другие смельчаки, полезли в воду. Волнение в два балла, а им нипочем.
Вошли в море четверо, а вышло трое.
Тот третий был один на пляже и потому, что его нет, спохватились поздно. Бурового мастера из далекого северного Уренгоя так и не нашли. Море поглотило свою жертву.
Помню, как пестрели страницы газет словосочетанием – Уренгой-Помары-Ужгород.
Трубы с двухслойным полиэтиленовым покрытием для него частично поставлял комплекс трубоэлектросварочного цеха №2 Харцызского трубного завода. Крупнейшего в Европе по производству газонефтепроводных труб диаметром 1220 и 1420 мм на рабочее давление 7,5. Эти данные я почерпнул еще тогда, в начале восьмидесятых годов двадцатого столетия.
Когда мне пришлось отдыхать неделю в Гаграх, там тоже было много отдыхающих с нашего великого Севера. Но тогда никто не утонул. Но привычка «широко гулять» у северян осталась. Такая примета времени.
– Я хочу быстрее домой, – хнычет, всегда выдержанная жена офицера запаса.
– Оля, я быстрее самолета тебя в Ленинград не доставлю.
«Интересно, какой у неё срок?», не ради праздного любопытства задается вопросом Виктор. У него на исходе гомеопатические шарики. В больших сомнениях пребывает муж насчет беременности своей жены. В очень больших…
Отчего так? Это их с Ольгой дело. И дело это сугубо личное.
Автобус до аэропорта в Адлер едет долго и мучительно. Крутые повороты. Крутые откосы. Тут и здоровый человек стушуется. А что говорить о хрупкой и не совсем здоровой женщине. Дважды шофер автобуса, усатый грузин останавливал машину. Когда в третий раз Оле стало плохо, он выразился вполне определенно: «Беременным надо ездить на электричке, а то другой пассажиры на самолет опаздывать станут».
А Ольга думала об одном – это так болезнь проявляется. Мне доехать бы до дома, а там уж и умереть. А еще она подумала: «Сколько бога не моли, а жизнь сильнее его».
Виктор сжимает кулаки: «Я этому нацмену рожу-то набил бы. Если не нужда попасть в аэропорт».
Я встречусь с Виктором Ивановичем, когда ему будет шестьдесят лет. Что для мужчины шестьдесят лет? Зрелость. Так я рассуждаю сейчас, когда мне самому шестьдесят. Старик? Старик. Но как он выглядел. Опустившийся, неопрятно одетый, не бритый и дурно пахнущий тип. Вот его облик.
Но больше всего меня поразило его поведение.
Август восемьдесят девятого. Общество буквально пропитано чувством вседозволенности, которую лжедемократы называют свободой. Как-то еду по одному из проспектов города, он не из центральных, но достаточно нагруженный автомобильным движением. Что ни километр вывеска – «шиномонтаж». А салоны видеопроката? Мало ли таких примет того времени?
Затеянная выходцем из Ставрополья названная им перестройка, а, по сути, развал страны выходила на «финишную прямую». НИИ, где я служил почти тридцать лет медленно, но верно разваливалось. Точнее, его разваливали люди из Москвы. Я не желал быть выброшенным «из кресла» и потому загодя готовил себе «пути отхода». В то утро я ехал в Инженерный Замок. Точнее в организацию, которая тогда еще размещалась в нем.
Увидел Виктора Ивановича одиноко сидящим на садовой скамье на Каштановой аллеи, ведущей к входу в последнее убежище императора Павла.
